Король отверженных
Часть 4 из 76 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Пока она шокировала газетчиков, он пытался скрыться в Купальнях, не выделяться из толпы и выглядеть безобидным. Он искал спасения через анонимность. Она – через отличие. Он не мог не задаться вопросом, не было ли ее решение более мудрым.
И ей не потребовалось много времени, чтобы привлечь внимание прессы.
«Ежедневная греза»
ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯ ПОРКА ГЕРЦОГИНИ РОКФОРД
22 августа
…теперь с неожиданным благоговением я должен доложить о появлении неприукрашенного эскорта герцога Вильгельма Пелла, Марии (уже не «просто»). Она не только вернулась, но и отличилась превосходным образом. Осмелюсь сказать, она мне нравится. Осмелюсь предположить, что вам она тоже понравится.
Как и предполагалось ранее (улитки пахли грязными носками, говорю вам), вечеринка герцогини Рокфорд началась не очень хорошо, и к девяти часам гости уже толпились у выходов. Даже самые заискивающие друзья выдумывали предлоги – прозрачные, как выпущенные кем-то ветры, – чтобы уйти. Без сомнения, они надеялись успеть на поздний бой или ранний бурлеск, но не хотели ранить чувства почтенной старой дамы – точнее, останки чувств, что плавали в ее сердце, похожем на чашу для пунша. Даже нефабричный джин Рокфордов не мог предотвратить этот исход.
Посреди всеобщего бегства к дверям Мария без приглашения села за рояль герцогини и начала играть.
Я бы не назвал это «игрой», потому что слово вызывает в воображении несерьезность, легкомыслие, которого не было в ее исполнении. Она втянула пианино в любовную ссору, спор, который намеревалась выиграть. А потом, после того как Мария всех нас привязала к струнам своего инструмента, она разомкнула уста и запела.
Увы всем вам, кто не присутствовал, ибо теперь вы должны полагаться на тихие ноты моих справедливых слов, чтобы приобщиться к сверхъестественному феномену, который прозвучал в тех комнатах. Если ее игра была ссорой, то голос – совершенным примирением. Она пела, как сирена.
Ее голос выманил дезертиров из гардеробной. Заставил мужчин отказаться от своих извинений, а женщин – от прощальных поцелуев. Они слетелись к этой сирене, как обреченные моряки, и корабль нашего вечера понесся навстречу ее песне.
Хотя Сенлин не удивился, обнаружив, что люди так обожают ее игру, было странно видеть, как другой мужчина столь поэтично восхищается ею. Вскоре после выступления на вечеринке у герцогини Рокфорд Марию пригласили на празднование дня рождения маркиза Жана Кламона. Комментируя этот официальный дебют, Орен Робинсон писал: «Попомните мои слова, если Сирена завтра сыграет в „Виванте“, придется построить пятый балкон, чтобы разместить ее поклонников». Сенлин понял, что это немалый комплимент: «Вивант» был лучшим зрелищем в городе зрелищ.
Правильные люди обратили внимание на талант Марии, и в считаные дни она превратилась из безвкусного ничтожества в законодательницу мод. По словам Робинсона, она в одиночку популяризировала талию в стиле ампир. «Она выглядит, – заметил Робинсон, описывая третье выступление, – как рыжеволосый призрак в белой ночной рубашке. Вместо того чтобы попытаться обуздать шевелюру и воздвигнуть одно из замысловатых архитектурных сооружений, ныне популярных у пожилых и уродливых, она позволяет локонам висеть, путаться и метаться, как им заблагорассудится, что лишь усиливает драматичность ее лихорадочного поведения». На самом деле, слава Марии была настолько велика, что про нее поставили пьесу под названием «Сказка о Сирене», которая якобы была подлинной и подтвержденной историей ее жизни.
Затем, в декабре, тон заголовков снова изменился. Словами, которые набирали жирным шрифтом, были уже не «восторг», «гениальность» и «чудо», но «смятение», «загадка» и «катастрофа». В одночасье Сирена исчезла из поля зрения публики.
Она стала предметом бесконечных сплетен, которые варьировались от безобидных до безумных. Некоторые предполагали, что она сорвала голос и, онемев, превратилась в буйнопомешанную. Другие утверждали, что она стала жертвой отравления, вероятно совершенного ревнивым соперником, чью славу Мария затмила. Ни одна выдумка не подтвердилась, в особенности герцогом Вильгельмом. Он запер Марию в своем доме, задернул все занавески, убрал бо́льшую часть прислуги и выставил охрану у всех окон и дверей. Затем, без дальнейших объяснений, он отправился на охоту на крупную дичь в южные равнины Ура, где пробыл почти четыре месяца.
Только вернувшись, герцог признался прессе, что в декабре Марию поразила ужасная и заразная болезнь, от которой она умирала. Королевский врач, доктор Эдмонд Роулинс, которому поручили ухаживать за ней в отсутствие герцога, подтвердил сей факт и добавил, что недуг настиг ее еще в прежней жизни. Герцог, как потом выяснилось, охотился не за дичью, а за лекарством, и нашел его на вершине горы на краю мира, где на самом пороге ночи жил древний отшельник.
Отшельник был так тронут рассказом герцога, что дал ему кошелек с пылью, собранной в кратере упавшей звезды. Отшельник обещал, что пыль вылечит все, кроме смерти. И каким-то чудом, как объявил королевский врач, именно это и произошло. Мария скоро поправилась и в конце весны вернулась к общественной жизни. Согласно отчетам «Ежедневной грезы», она ничуть не изменилась.
Сенлин счел историю о поисках герцогом лекарства неправдоподобной. Впрочем, предположил он, вполне вероятно, что Мария действительно заболела, а герцог где-то нашел лекарство и только преувеличил подробности. Такое возможно.
Но еще возможно, если окинуть случившееся более циничным взглядом, что Мария отказалась играть. Может статься, она пыталась сбежать или чем-то рассердила герцога. Судя по тому, что было известно Сенлину, он вполне мог запереть ее в доме в наказание, а потом отправиться стрелять слонов.
Сенлин ничего так не хотел, как прочитать историю Марии, изложенную ее собственными словами, или, по крайней мере, получить прямую цитату из ее заявления о том, что она в безопасности, счастлива и свободна.
Единственное длинное интервью, которое он отыскал среди кип газет, касалось той самой ночи, когда она устроила аншлаг в «Виванте», за несколько месяцев до уединения.
Именно в эту ночь, как позже утверждал Орен Робинсон, Сирена закрепила свою славу.
«Ежедневная греза»
ИНТЕРВЬЮ С СИРЕНОЙ
29 сентября
Ниже приводится эксклюзивное интервью с мадам Марией (ММ), проведенное после ее дебютного выступления в «Виванте». Оно состоялось в ее гримерной и в компании герцога Вильгельма Г. Пелла (ВГП). Все цитаты настолько точны, насколько это в моих силах.
ОР: Поздравляю с выступлением, мадам Сирена. Это было одно из самых волнующих открытий, которые я видел в «Виванте» за многие годы.
ММ: Спасибо. Я наслаждалась от души.
ОР: Скажите мне, каково это – играть перед пятью тысячами самых уважаемых и культурных людей Пелфии?
ММ: Ну, конечно, я не думала об этом, пока выступала. Музыка подобна романтической повести; ничто так не портит настроение, как чрезмерная осознанность.
ВГП: О, дорогая.
ММ: Я хочу сказать, что старалась играть так же естественно, как играла бы для друзей, дома.
ОР: Напомните нам, что это за место?
ММ: Приморский город под названием Исо.
ОР: Тогда мое прозвище для вас еще более уместно, чем я думал! И вы были подающей надежды звездой этого скромного рыбацкого городка, я полагаю?
ММ: Я бы не назвала себя звездой.
ВГП: Вы слишком скромничаете, моя дорогая.
ММ: Я полагаю, что была настолько знаменита, насколько это возможно среди друзей.
ОР: Осмелюсь предположить, что здесь мы можем более полно оценить ваши таланты. Не могли бы вы рассказать немного о вашей музыкальной философии?
ММ: Ну, я заметила здесь тенденцию, которая толкает композиторов и музыкантов, в частности, к своего рода святой скуке. Кто сказал, что музыка должна быть такой серьезной вещью? Я нахожу музыкантов, которые просто перебирают ноты, как музыкальная шкатулка, ужасно скучными. Песни эмоциональны. Пусть лучше игра будет полна искренних ошибок, чем безжизненного совершенства.
ОР: Значит, вы придерживаетесь сентиментализма?
ММ: Я играю с чувством, если вы спрашиваете об этом. Я не валяюсь на скамье перед инструментом, как выброшенная на берег рыба.
ВГП: Спокойно, дорогая.
ОР: Не хотите ли немного поговорить о том, как вы познакомились с герцогом?
ММ: Это было на вечеринке в Купальнях.
ОР: Да? Не могли бы вы уточнить? Побалуйте нас, может быть, маленьким анекдотом?
ВГП: Право слово, Орен, это дерзкий вопрос, но так как он соответствует духу вечера, отвечу дерзким заявлением. Я попросил Сирену выйти за меня замуж, и она согласилась.
ММ: Марию.
ОР: Ну это же знаменательный день! Вы договорились о дате? Какова будет тема? Вы выбрали свой цветок? Цвет? Вы…
ВГП: Нет, нет, все это будет в официальном объявлении на следующей неделе. Я просто не мог ждать. Эта новость всю ночь не давала мне покоя.
ОР: Я не могу себе представить, как трудно было скрывать такое! Мадам Мария, откройтесь – каким было ваше «да»?
ММ: Полагаю, обычным.
ВГП: Мы действительно должны закончить на этом, Орен. Мне было очень приятно поговорить с тобой. Приходи как-нибудь в клуб. Я буду обращаться с тобой по-королевски.
ОР: О, благодарю, ваша светлость. Я полагаюсь на ваше слово. И спасибо вам, мадам Сирена, за ваше время и замечательное выступление. Вы смешали все чувства в моей душе.
ММ: Рада быть вашей скромной ложкой-мешалкой.
Нет нужды говорить, мои верные читатели, что это новость недели, принесенная вам Ореном Робинсоном, который нашел Сирену, дал ей имя и заставил полюбить ее.
Хотя Сенлин уже читал это раньше, сердце его сжалось и забилось в ритме барабанной дроби. Он снова просмотрел последующие статьи, в которых описывались тщательно продуманные свадебные планы, включая специально заказанный оркестр с чудовищным названием «От присоединенья к объединенью». Он прочел все о зрелищной церемонии бракосочетания, включая парад, который охватил весь удел, и выпуск сотни парящих светильников, которые загорелись, столкнувшись со звездами удела, и их пылающие обломки посыпались на город, вызвав всеобщий переполох. Медовый месяц был не менее роскошным. Герцог зафрахтовал круизное судно под названием «Астра Титаника» – единолично, чтобы насладиться уединением с новобрачной, чему репортеры откровенно завидовали. Корабль летал вокруг Башни десять дней, и Робинсон, описывая это путешествие, дерзко отметил, что «герцог сотню раз прошел мимо всевозможных гаваней, не в силах выбраться из одной».
Сквозь балконное стекло Сенлин услышал смех города.
Глава третья
Башня – это пестик, трудящийся над содержимым земляной ступы. Он превращает в пыль кости, состояния, королей, любовь, молодость и красоту. Такова его единственная цель – раздавить.
Так что нет, я не откажусь от своего однозвездочного обзора песочного печенья кафе «Сотто». Мне жаль, что пекарь впал в отчаяние и готов покончить с собой, но, по крайней мере, теперь он знает, что я чувствовал после того, как съел его жалкие галеты.
Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»
Чтение о новой жизни Марии вызывало неприятные воспоминания об Эдит. Тот факт, что эти две эмоциональные нити переплелись в его сердце, стал источником сильнейших угрызений совести. Он все еще не мог сказать, надежда или безнадежность привели его в комнату Эдит той ночью. Мария стала таким нечетким призраком – причиной, идеалом, который легко обожать, но трудно любить. Эдит была, по крайней мере, настоящим и преданным другом.
Лежа на парчовом одеяле и глядя на три серых сюртука, висевших на стене – надорванные рукава одного жалко болтались, – Сенлин вспоминал свой последний час в доме Сфинкса. Он потратил его на завязывание узлов.
После примерки они с Байроном отнесли его новый багаж в помещение, которое олень называл «конюшней», несмотря на отсутствие лошадей. Однако на полу лежали кучи соломы, а на грубых деревянных стенах висели кожаные поводья. Сенлин тащил чемодан мимо одного стойла за другим, и все они были пусты. Он уже не в первый раз задался вопросом, не сошел ли Зодчий с ума. К чему, скажите на милость, лошади на вершине Башни?
Но когда они добрались до конца длинного прохода, дыша тяжело и с присвистом от витающих в воздухе частиц потревоженной соломы, он увидел, что конюшня предназначалась для других существ. Внутри стойла обнаружилась машина – большая, как фургон, и шестиногая. Ноги загибались на конце, как когти ленивца. Фары машины, установленные предположительно спереди, слабо светились.