Король отверженных

– Ах! Вот чего мы так долго ждали! – прокричал он. Через холл прошел лакей с серебряным подносом, на котором лежала сложенная газета. – Утреннее помахивание пальцем!

Маркиз сделал неприличный жест, и весь стол в унисон разразился отрепетированным смехом. Он взял газету с подноса и развернул ее, взмахнув пышными манжетами.

– Как я и ожидал! Первая полоса. Смотри! Вот ты здесь, моя дорогая девочка, и губы принца прижимаются к твоим пальцам. Разве не прекрасная гравюра? Я не знаю, как они это делают.

Он повернул газету к Волете. Она уставилась на изображение хрупкой женщины и мужчины во фраке, стоявших перед стилизованным солнцем, и только через мгновение поняла, что это – она и принц Франциск. Принц целовал ей руку, а она прикасалась к своему обнаженному горлу, словно теряя сознание от желания.

Первым побуждением Волеты было разорвать газету в клочья, хотя – что толку? В эту самую минуту тысячи других экземпляров открывали и читали по всему кольцевому уделу. Она едва ли могла надеяться уничтожить их всех.

– Итак, я прочту эту статью за столом, – объявил маркиз де Кларк. Тщательно прочистив горло, он принялся читать. – «Леди Волета и принц слились воедино, как два магнита. О, эти электрические искры, наполнявшие воздух от их разговоров! Ну и флирт! Обмен остротами! Все равно что заглядывать за горизонт в то беззвездное пространство, где солнце и луна иногда встречаются и падают друг другу в объятия, как ненасытные любовники». – Маркиз сделал паузу, чтобы заметить: – Очень хорошо! Подожди, это еще не все. «Леди Волета рассказала анекдот о танцах, который мы все будем слышать в дурном исполнении местных острословов в течение следующих двух недель. Принц Франциск поцеловал ей руку, и дама покраснела от издревле известного томления юных чресл. Затем оркестр заиграл новый вальс Хобсона, который был хорошо принят всеми».

– Это ложь, милорд, – сказал мужчина в очках, сидевший рядом с Волетой. – Вальс Хобсона был как негодный пирог, который услали обратно на кухню. Никто не аплодировал. Хобсон безутешно напился. Его пришлось везти домой в портшезе друга. – У профессионального сплетника, чье выражение лица было добродушным и теплым, голос оказался холодным, как воздух высокогорья.

– А остальное, мистер Тат? – спросил маркиз.

Мистер Тат вытер салфеткой чистый рот:

– Эта дама стала настоящей сенсацией.

Стол взорвался сдержанными аплодисментами. Маркиз сложил газету и протянул Волете:

– Для коллекции, миледи.

– Если не возражаете, я спрошу, – сказал мистер Тат, поворачиваясь на стуле к Волете. – А что вы думаете о молодой женщине, которая умерла?

– Молодая женщина, которая – что? – сказала Волета, оглядываясь по сторонам. Фраза удивила только ее.

– Этого нет в утреннем выпуске, но я уверен, что будет во всех вечерних газетах.

– О чем вы говорите? – сказал маркиз, растерявшись из-за смены настроения во время праздничного завтрака. – Я приглашал вас не для того, чтобы затмить наш триумф грязными сплетнями!

– Это связано, милорд. – Тат вскинул руки в знак почтения. – Вчера поздно вечером с крыши дома упала молодая леди. На ней была белая ночная рубашка. – Он с нескрываемым интересом наблюдал, как дружелюбная улыбка Волеты сначала дрогнула, а потом исчезла.

– Боже мой! – воскликнула Ксения с отработанной скорбной дрожью в голосе. – И кто же это был?

– Дочь комиссара Паунда, Женевьева.

– Бедняжка, – машинально произнес маркиз, и его мысли уже перешли к более важному вопросу. – Его дочь подражала нашей гостье, не так ли?

– Я не хочу напрасно строить догадки, милорд, – сказал мистер Тат с фальшивым смирением.

– Ну ладно. – Маркиз сдвинул платок, который еще больше съехал на затылок.

Волета уставилась на вереницу сплетников, которые жевали воздух и наблюдали за ней с недружелюбными улыбками. Никогда в жизни ей так сильно не хотелось кричать.

– Никто не знает, какие чувства таятся в остановившемся сердце, но среди живых бытует мнение, что леди Женевьева отдавала дань уважения леди Волете. – Мистер Тат поправил очки. – Редакторы «Грезы» считают, что ваша светлость может стать следующей Сиреной. Вообще-то, они уже придумали имя. Они называют вас Прыгающей Леди.

Волета наблюдала, как служанка поставила перед ней подставку для яиц – верхушка яйца всмятку уже была разбита, желток внутри блестел, как рана. Она подумала о молодой женщине, распростертой на выбеленных булыжниках мостовой, и задалась вопросом, какими были ее последние мысли. Было ли у нее время горевать или сожалеть, когда она падала? Думала ли она о своей жизни, о семье, любви, надеждах… или только об утренней почте? Теперь ее жизнь была не более чем слухом, произнесенным незнакомыми людьми за завтраком, – трагедией, которая станет пустяком к обеду, а к ужину забудется.

Волета встала, удивив всех, и отошла от стола в оцепенении.

– Вы все были свидетелями, – сказал маркиз, взмахнув пальцем. – Именно в этот момент Прыгающая Леди впервые услышала свое новое имя!



Волета смотрела вниз с балкона спальни на людей, снующих по улицам. Доминирование оранжевого цвета сломалось в одночасье, и никто, похоже, не знал, что должно заменить его. Пелфийцы теперь носили всевозможные оттенки, фасоны, аксессуары. Рассеянное единообразие стало источником огромной тревоги. Горожане сновали туда-сюда, вертя головами и бросая взгляды, обыскивая витрины магазинов и друг друга в поисках нового консенсуса.

Волета почувствовала сильный прилив жалости к ним – холодной и бесполезной.

Она видела, как сквозь тускнеющий оранжевый проглядывает доказательство ее влияния. Она видела женщин в простых серебристых платьях и белых ночных рубашках, их волосы были коротко острижены или зализаны, чтобы казаться такими.

Она смутно осознала, что Ксения вошла в ее комнату без стука. Дочь маркиза какое-то время кудахтала и ворковала над Писклей, а потом удивленно взвизгнула. Волета мягко улыбнулась.

Ксения вышла к ней на балкон, посасывая укушенный палец.

– Зачем нужно домашнее животное, которое тебя кусает? Это все равно что держать горничную, которая создает беспорядок. Или повара, которого надо кормить. В этом нет никакого смысла.

– Она не домашнее животное, – сказала Волета, закрывая глаза. – И она не любит, когда незнакомые люди берут ее в руки.

– Ну я бы тоже не любила. Как это глупо с моей стороны! Глупо, глупо, глупо! – сказала Ксения нараспев и легонько хлопнула себя по щеке. Она ждала, что Волета начнет спорить с ее драматическим самобичеванием. Когда Волета промолчала, она продолжила: – О нет! Тебе грустно из-за упавшей девушки?

– Зачем ты подстриглась?


Ксения ощупала обнаженную шею и затылок:

– Я просто хотела сосчитать выпуклости на черепе. Ты же знаешь, как говорят: один любовник на каждую. У меня их восемь. Восемь выпуклостей.

– Прекрати. Почему на самом деле?

– Потому что я поставила свое имя рядом с твоим, глупая гусыня. Мы же сестры-по-сплетням. Чернила нас породнили. Я ведь рискнула, связавшись с тобой, знаешь ли. Я предложила тебе дружбу. Я была рядом, когда ты совершала ошибки. Думаю, будет только справедливо, если я разделю твои успехи. В конце концов, я была неплохой компаньонкой. – Ксения попыталась придать своему хорошенькому личику хоть какое-то выражение искренности, хотя со стороны казалось, будто ей что-то попало в глаз.

– Ты ведь напрашиваешься на приглашение, не так ли? Пытаешься проникнуть в ложу принца в «Виванте».

Ксения возмущенно фыркнула:

– Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь! Никогда в жизни меня так не оскорбляли! Вот я здесь, веду невинный разговор с подругой, и… – Ксения взмахнула коровьими ресницами. – Да, наверное, так и есть. Я имею в виду, что там должно быть место для меня.

– Это последнее место, где тебе следует быть. Этот человек – негодяй. Ты ведь все понимаешь, не так ли? Ты должна знать, что говорят о нем. С чего тебе вдруг захотелось оказаться в обществе такого мужчины, если этого можно избежать?

– Потому что он принц! – прорыдала Ксения.

Трое солдат в черных мундирах подняли головы в поисках источника звука и приподняли фуражки. Ксения махала им, пока не затряслась рука, а потом послала воздушный поцелуй.

Волета хлопнула ладонью по перилам:

– Зачем ты это делаешь?

– Делаю что? – сказала Ксения, все еще махая солдатам, которые уже потеряли к ней интерес и снова исчезли в толпе.

– Почему ты бросаешься на каждого встречного мужчину?

– Потому что у меня есть уверенность в себе. – Улыбка молодой леди застыла на ее лице, как приклеенная.

– Уверенность в себе! – выпалила Волета со смехом. – Ты самый неуверенный человек, которого я когда-либо встречала. Ты вечно себя загоняешь, надеясь, что кто-то тебя поправит. Тебе нужна постоянная проверка, одобрение и внимание! Клянусь, если ты когда-нибудь найдешь себе мужа, то позволишь ему пинать тебя, как мячик, лишь бы он хоть изредка говорил, что ты хорошенькая.

– Какие ужасные вещи может сказать подруга.

– Но мы же не подруги! Я для тебя всего лишь игральная кость! Я – твоя азартная игра! Неужели я стану сенсацией? Или провалюсь? А если я добуду тебе приглашения на лучшие вечеринки? Ты заботилась обо мне только потому, что считала хорошей ставкой. Что ж, позволь сказать, мои друзья – мои настоящие друзья – не думают о том, принесу я им удачу или неудачу, они вообще не думают про азартные игры!

– Почему ты так злишься?

– Потому что вы каким-то образом превратили все это процветание и возможности в тюрьму! Я не знаю, как вы это сделали, но вам удалось. Это ужасно! И ты можешь уйти от этой ерунды завтра же. У тебя есть средства, чтобы удрать куда угодно. Если бы ты только могла просунуть свою большую голову сквозь решетку вечеринок, принцев и утренних газет, ты бы вырвалась на свободу!

– Но ты же ничего не понимаешь! – отрезала Ксения, словно хлыстом щелкнула. – А если мы не будем подругами, то мне придется поговорить с папенькой о том, что ты больше здесь не останешься. Ты ешь и пьешь за наш счет. Твоя маленькая крыса укусила меня! – Ксения подняла палец, демонстрируя невидимую рану. – Ты мне не нравишься. Ты же дурашка, которая даже не улыбнулась, когда принц поцеловал тебе руку! Я видела, что ты торчишь там, словно труп на колу. Как я ни стараюсь, на меня не смотрит никто, кроме толстых старых эрлов. Но ты! Принц Франциск пришел к тебе, как пес! И ты даже не стала с ним танцевать. Ты такая тупица. Как бы мне хотелось, чтобы именно ты упала с этой крыши!

– Прошу прощения, дамы. – Энн стояла у балконной двери. Она держала в руках жесткий конверт, похожий на белый флаг. – Принц Франциск послал свои приветствия вашему отцу, Ксения, и тот был очень рад их принять. Принц также прислал вам билет, чтобы вы присоединились к нему и леди Волете в его ложе сегодня вечером.

Ксения бросила на Волету обжигающий взгляд.

– Пожалуйста, передайте принцу, что я смиренно принимаю его предложение. – Волета закатила глаза. – И еще, Энн, пожалуйста, поблагодари его за то, что он думает обо мне. Передай ему, что сегодня вечером я буду в довольно чувственном настроении. Подпишись за меня, пожалуйста. Твоя подпись намного лучше.

– Миледи, – сказала Энн с напряженным терпением.

– В чувственном настроении! – взвизгнула в ответ Ксения. Она вылетела с балкона и от души хлопнула дверью спальни.

Энн вздохнула и улыбнулась Волете:

– Я надеюсь, что леди своим… настроением не испортит вам вечер.

– Спасибо тебе, Энн. Все нормально. Уверена, все будет хорошо, – сказала Волета, и ее гнев быстро остыл.

Проходя через спальню Волеты, Энн обратила внимание на большую, причудливую бабочку, которая сидела на крышке шкатулки с драгоценностями. Окраска крыльев была до жути похожа на настоящий узор пейсли.

– Какая странная штучка, – пробормотала гувернантка, беря в руки сложенный вчетверо номер «Ежедневной грезы».

Она подняла газету над насекомым. Бабочка сложила крылья, словно в молитве.

Волета подлетела и схватила бабочку, напугав Энн.

– Поймала! – воскликнула девушка.

Затаив дыхание, Энн посмеялась над собой.

– Вы же понимаете, что мотыльки – смертельные враги экономок? Хотя у нас много смертельных врагов. Мыши, сверчки, собаки или вообще все, что любит бегать по улице. Однако мы дружим с кошками.

– Ну, они едят мышей, – храбро сказала Волета, поднимая сложенные чашечкой ладони. – Я выставлю врага наружу.

Энн все еще улыбалась, когда повернулась и столкнулась с Ирен, которая возвращалась из ванной. От нее пахло так, словно она облилась розовой водой. Ее униформа намокла у воротника и на бедрах пятнами. Волосы торчали иглами дикобраза.