Копчёная селёдка без горчицы

Доктор бросил на меня озадаченный взгляд.

— Просто у него так много поводов для беспокойства…

Как я говорила, финансовые проблемы отца не были тайной в Бишоп-Лейси, особенно среди его друзей, одним из которых был доктор Дарби (второй — викарий).

— Понимаю, — сказал доктор. — Но новость все равно разойдется, ты же знаешь.

Я не могла придумать ничего лучше, кроме как сменить тему.

— Кое-что поставило меня в тупик, — заметила я. — Полиция приводила внучку Фенеллы Порслин проведать бабушку в больнице. И она утверждает, что Фенелла сказала ей, что это я ударила ее по голове.

— Ты это сделала? — лукаво поинтересовался доктор.

— Позже, — продолжила я, игнорируя его поддразнивания, — викарий сказал мне, что он тоже нанес визит, но Фенелла еще не пришла в сознание. Кто из них говорил правду?

— Викарий — чудесный человек, — сказал доктор Дарби. — Просто чудесный. Он приносит мне цветы из своего сада время от времени, чтобы оживить мой кабинет. Но, когда нас загоняют в угол, должен признать, что иногда в больнице нам приходится говорить выдумки. Незначительную ложь в белом халате. На благо пациенту, разумеется. Уверен, ты понимаешь.

Если есть на свете то, что я понимаю лучше всего, так это утаивание избранных отрывков правды. Не будет преувеличением сказать, что я достопочтенный великий магистр этого искусства.

Я скромно кивнула.

— Он очень предан делу, — сказала я.

— Так получилось, что я присутствовал и при визите внучки, и при визите викария в больницу. Хотя викарий не входил в палату, миссис Фаа была в полном сознании во время его прихода.

— А Порслин?

— А во время визита Порслин — нет. Пациенты с трещинами в черепе, видишь ли, могут отключаться и приходить в сознание так же легко, как мы с тобой переходим из одной комнаты в другую, — любопытный феномен, когда начинаешь размышлять об этом.

Но я почти не слушала. Порслин солгала мне.

Ведьма!

Нет ничего более ненавистного лжецу, чем обнаружить, что ему солгал другой лжец.

Но почему она обвинила меня?

Должно быть, эти слова вырвались у меня. Я не собиралась думать вслух.

— А, — сказал доктор Дарби. — «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Имею в виду, что люди могут вести себя странно в состоянии тяжелого стресса. Она непростая молодая женщина, твоя подруга Порслин.

— Она мне не подруга! — заявила я довольно резко.

— Ты приняла ее и кормила, — заметил доктор Дарби с веселым взглядом. — Или, возможно, я неправильно понял?

— Мне было ее жаль.

— А. Просто жаль?

— Мне хотелось, чтобы она мне понравилась.

— Ага! Почему?

Ответ, конечно, заключался в том, что я надеялась обзавестись другом, но я вряд ли могла признаться в этом.

— Мы всегда хотим любить тех, кого благодетельствуем, — заметил доктор, преодолевая резкий изгиб дороги с поразительным водительским мастерством, — но это не необходимо. Иногда даже это невозможно.

Внезапно мне захотелось исповедаться этому благородному человеку, признаться ему во всем. Но я не могла.

Лучшее, что можно сделать, когда слезы подступают к глазам без особых причин, — это сменить тему.

— Вы когда-нибудь слышали о Красном Быке?

— О Красном Быке? — переспросил он, маневрируя, чтобы не задавить терьера, с лаем выскочившего на дорогу. — Какого именно Красного Быка ты имеешь в виду?

— Он не один?

— Их много. В первую очередь на ум приходит «Красный Бык» в Святой Эльфриде.

На его лице появилась улыбка, как будто он припоминал приятный вечер за игрой в дартс и парочкой пинт пива.

— И?


— Что ж, дай подумать… Был Красный Бык — бог девяти сотен демонов… «Красный Бык» Борджиа — флаг, на золотом поле… Пресловутый театр «Красный бык», сгоревший во время Великого пожара в Лондоне в 1666 году… Мифический Красный бык Англии, встретившийся с Черным быком Шотландии в смертельной схватке… И конечно, во времена, когда священники занимались медициной, они, бывало, пользовались шерстью красного быка в качестве лекарства от эпилепсии. Я ничего не упустил?

Маловероятно, чтобы хоть один из упомянутых имел отношение к Красному Быку, напавшему на Фенеллу.

— Почему ты спрашиваешь? — спросил он, увидев мое явное замешательство.

— О, так просто, — ответила я. — Где-то услышала… вероятно, по радио.

Я видела, что он мне не поверил, но он был слишком джентльмен, чтобы настаивать.

— Вот и Святой Танкред, — сказала я. — Можете высадить меня у кладбища.

— А, — произнес доктор Дарби, нажимая на тормоза «морриса». — Время для молитвы?

— Что-то вроде того, — ответила я.



На самом деле мне надо было подумать.

Размышления и молитва вообще-то очень похожи, если призадуматься. Только молитва возносится, а мысль снисходит — или так кажется. Насколько я могу судить, это единственная разница.

Я думала об этом, пока шла по полям в Букшоу. Мысли о Бруки Хейрвуде, убийстве и его причинах — в действительности это еще один способ помолиться за его душу, не так ли?

Если так, я только что установила прямую связь между христианским милосердием и расследованием преступления. Не могу дождаться, чтобы поделиться с викарием!

В четверти мили впереди и чуть-чуть сбоку была узкая дорожка и изгородь, где Порслин пряталась в кустах.

Почти не осознавая этого, я обнаружила, что мои ноги сами идут туда.

Если ее заявление насчет Фенеллы было ложью, она не могла на самом деле меня бояться, — просто притворялась. Должно быть, была другая причина, по которой она нырнула за изгородь, — причина, о которой я не подумала в то время.

Если дело в этом, она меня успешно обдурила.

Я перебралась по ступенькам через ограждение и оказалась на тропинке. Примерно здесь она скользнула в кусты. Я постояла секунду в молчании, прислушиваясь.

— Порслин? — произнесла я, чувствуя, как бегут мурашки по коже.

Что заставило меня думать, что она до сих пор тут?

— Порслин?

Ответа не было.

Я сделала глубокий вдох, осознавая, что он вполне может быть последним. Когда имеешь дело с Порслин, так легко обнаружить, что она приставила тебе нож к горлу.

Еще один глубокий вдох — на всякий случай, — и я шагнула в изгородь.

Я сразу же увидела, что там никого нет. Легкая примятость и несколько растоптанных растений ясно показывали, где Порслин вчера сидела на корточках.

Я согнулась под ветками и присела в той же позе, в которой, должно быть, была она. Я попробовала поставить себя на ее место и поглядеть на мир ее глазами. И когда я это сделала, моя рука коснулась чего-то твердого…

Это было спрятано под покровом травы. Я сомкнула пальцы вокруг предмета и потянула его к себе.

Он был черный и круглый, возможно, чуть больше трех дюймов в диаметре, и сделан из какого-то темного экзотического дерева — может быть, эбенового. По его окружности были вырезаны знаки зодиака. Я медленно провела указательным пальцем по выгравированному изображению пары рыб, лежащих валетом.

Последний раз я видела это деревянное кольцо на празднике. Оно лежало на столике в палатке Фенеллы, поддерживая хрустальный шар.

Нет сомнений, что это Порслин утащила подставку для хрустального шара из фургона и собиралась сбежать с ней, когда я застала ее врасплох на тропинке.

Но почему? Это память о чем-то? С этим связано что-то сентиментальное?

Порслин просто приводила меня в ярость. Ничто из ее поступков не имело смысла.

Находка напомнила мне о шаре, спрятанном на самом видном месте среди лабораторного стекла и ожидающем тщательного изучения.

Я намеревалась исследовать его на предмет отпечатков пальцев, пусть даже большинство следов, вероятно, смыло водой. Я вспомнила, как Филипп Оделл, детектив на радио, однажды заметил инспектору Хэнли, что железистые выделения ладоней и пальцев состоят преимущественно из воды и водорастворимых веществ.

«Так что, инспектор, — сказал он, — роковой ошибкой Гарвина стало то, что он провел пальцами по волосам. Цирюльник нанес на них бриллиантин, содержащий лавровое масло, которое, разумеется, растворяется в спирте, но не в воде. Даже пробыв всю ночь в потоке воды от мельничного колеса, отпечатки пальцев на рукоятке ножа были достаточно четкими, чтобы отправить его злодейскую шею в петлю».

Кроме Филиппа Оделла у меня имелись собственные идеи насчет подводных отпечатков. Например, есть довольно легкодоступная субстанция, используемая в хозяйстве, которая способна зафиксировать и укрепить любые следы остаточной грязи, которую могли оставить руки убийцы. Имея время, я проведу лабораторный опыт, опишу его и преподнесу инспектору Хьюитту на серебряной тарелочке. Он, разумеется, немедленно отнесет мою бумагу домой и покажет жене Антигоне.

Но сейчас на это не было времени. Репетиция хора в Святом Танкреде и принудительный киновечер, за которыми последовал мой визит к Фенелле в больницу, похитили у меня возможность провести необходимые исследования.

Я поспешу домой и приступлю немедленно.