Конец крымской орды
Часть 50 из 85 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Бордак подал сигнал головному дозору. Пестов остановил его.
Михайло указал Парфенову на холм.
– Давай, Василь, туда. Поглядим пристальней на деревню.
Воеводы поднялись на возвышенность. С вершины видно было лучше.
Бордак огляделся и проговорил:
– Нет, крымчаков тут не было. Городьба цела, ворота на запоре, табун у реки, живность во дворах.
К дружине подошел десяток Грудина, который князь Хворостинин увел к реке на полпути.
Второй воевода передового полка тоже поднялся на возвышенность и спросил:
– Что вы тут?..
Бордак указал на Ступню.
– Да вот деревню смотрим, голова которой не держит разъезды рядом с ней. Может, у реки кто был, Дмитрий Иванович?
– Никого, но оттуда и прямого выхода к деревне нет. Частокол в воду уходит, путь по берегу перекрывает.
– А где тот постоялый двор, о котором говорил станичный голова Ванькино? Должен быть у селения, но не видать. Не внутри же.
– Отсюда нам не видно низину за дальним тыном, а дорога спускается туда. Если и быть двору, то только там.
– Не понимаю, – проговорил Парфенов.
Хворостинин и Бордак повернулись к нему.
– Что ты не понимаешь, Василь Игнатьевич? – спросил второй воевода передового полка.
– Неужто вот так просто, открыто можно подойти к Ступне? Это же какое безрассудство голова проявляет! Коли сейчас ударить отсюда, то местные мужики даже в исподнем не успеют к городьбе выскочить. Почему так? Вот чего я в толк не возьму.
– Что-то тут не так, – сказал князь Хворостинин. – А ну-ка, Михайло Алексеевич, пошли-ка десяток к деревне. Да так, чтобы выглядело налетом, но без шума, гиканья. Озадачь десятника, дабы довел отряд свой до городьбы и встал там, около ворот, что на нас смотрят.
– Понял, Дмитрий Иванович. – Бордак позвал Огнева и пояснил ему, что надо сделать.
– А не напугаем народ? – спросил тот.
– Лучше пусть люди напугаются, чем крымчаки их побьют и в полон возьмут.
– Это так. Исполняю, боярин.
Десяток Огнева скоро лавой пошел на деревню. Остальные опричники глядели на это действо.
Но не так прост и уж тем более не безрассуден оказался станичный голова Толстой.
Не прошел десяток Огнева и полпути, как тыном появились люди. В двух местах поднялась нижняя часть ограды, показались жерла. Ударили две пушки. Дроб поднял пыль слева и справа. Пушкари явно не желали губить людей, наступавших на них. Прогремел ружейный залп, и опять-таки пули легли в стороне.
– Назад! – закричал Бордак.
Но Огнев уже сам смекнул и подал команду. Десяток резко взял к реке, ближе к прибрежным ивам.
Хворостинин рассмеялся.
– Вот тебе и безрассудство. Давай, Михайло Алексеевич, знак в деревню. Мол, переговорщики едут.
Парфенов огляделся и воскликнул:
– Ба! Да мы окружены! От леса и сзади идут разъезды.
Бордак обернулся и заметил отряды всадников, которые ходили по сторонам, не сближаясь с дружиной.
– Эка ловко, – сказал Парфенов. – Видать, заприметили они нас давно, но пропустили, посчитали за глупость выходить на дружину, большую, чем их разъезды. Так и шли следом.
От берега подошел десяток Огнева.
Лука поднялся на холм и сказал:
– Ну и прохвосты! Все заметили, к нападению готовы были, а виду не показывали. Если стреляли бы по десятку, то сгинули бы мы, не подъехав к тыну. Пушки дробом побили бы нас.
Опричник Фома Рубач тем временем замахал над собой копьем с белой тряпкой.
На деревне ответили тем же.
– Лука, Яков, прикройте! – распорядился Бордак. – Мы не знаем этих местных. Налетят разъезды, и придется бить их.
Десятки Огнева и Грудина встали за небольшим обозом в полукруг.
– Василь Игнатьевич, будь тут, мы с Михайло пойдем к деревне, – сказал Хворостинин.
– Не опасно ли? Может, Рубача пошлем?
– А грамота царская у него есть?
– Нет.
– Вот то-то и оно. Едем, Михайло, не будем дожидаться, покуда нас пушками позовут.
Воевода особой дружины и князь Хворостинин сошли с холма и поспешили к Ступне. Ворота отворились. Навстречу им выехали два всадника. Оба в латах, при саблях и, что интересно, со щитами.
– Кто такие? – спросил мужик со строгим спокойным лицом.
– Ты грамоте обучен? – осведомился Хворостинин.
– А то!
– Это хорошо. Тогда читай. – Князь передал мужику царскую грамоту.
Тот взял ее. Товарищ поднес факел, чтобы видно было.
Мужик прочитал текст, сорвал шапку, склонил голову.
– Извиняй, князь, за такую встречу, но мы же не знали, кого это принесло. Видели, что отряд числом в три десятка к деревне идет, а кто такие, не рассмотрели.
– Не за что извиняться. Как встретили, о том еще поговорим. А ты и есть станичный голова Родион Толстой?
Мужик удивился и спросил:
– Откуда меня знаешь?
– От Петра Сухого.
– Значит, вы в Ванькино были?
– Мы много где были и еще быть должны. Сухой говорил, постоялый двор тут у вас имеется?
– Да, покуда еще стоит. Почему спрашиваешь, князь?
– Не догадываешься?
– Голова моя дурная! Дружину твою надо на постой определить. Так ты давай распоряжение. Пусть два десятка в обход деревни на двор идут. Там Еремей Лобач с женой Аленой да работницей проживают. Припасы держат, дом в справном виде. Встретят, накормят, напоят, спать уложат. В доме у них печь, тепло ночью, соломы вдоволь, пол застелен. Третий же десяток пусть в деревню заходит. Избы пустые есть, разместим. У меня она малая, потому как жить в ней некому. Зато у помощника дом крепкий, новый, осенью поднятый. Там место для тебя и воевод твоих.
Хворостинин кивнул.
– Слыхал я о беде твоей, соболезную. Мало кого такое горе обошло в прошлом году на Москве.
– За соболезнования спасибо, князь, но не надо душу теребить. Я и так почти каждую ночь семью свою во сне вижу.
Хворостинин повернулся к Бордаку.
– Накажи Василю распорядиться дружиной, и вместе подъезжайте.
Михайло отъехал, а Толстой спросил:
– Помощник твой?
– Нет, у него свои заботы. Это первый воевода особой опричной дружины самого царя Ивана Васильевича, боярин Михайло Алексеевич Бордак. Второй воевода – князь Парфенов Василий Игнатьевич.
– Вон как! – изумленно воскликнул помощник станичного головы. – У нас тут отродясь таких вельмож не было.
Толстой указал на него.
– Это Кирьян Губан. Он у меня над сторожами и разъездами начальствует. К нему в дом и пойдем, как ратников определим на постой. У него просторно.
– За постой платить надо. Сколько денег мы Лобачу дать должны?
Михайло указал Парфенову на холм.
– Давай, Василь, туда. Поглядим пристальней на деревню.
Воеводы поднялись на возвышенность. С вершины видно было лучше.
Бордак огляделся и проговорил:
– Нет, крымчаков тут не было. Городьба цела, ворота на запоре, табун у реки, живность во дворах.
К дружине подошел десяток Грудина, который князь Хворостинин увел к реке на полпути.
Второй воевода передового полка тоже поднялся на возвышенность и спросил:
– Что вы тут?..
Бордак указал на Ступню.
– Да вот деревню смотрим, голова которой не держит разъезды рядом с ней. Может, у реки кто был, Дмитрий Иванович?
– Никого, но оттуда и прямого выхода к деревне нет. Частокол в воду уходит, путь по берегу перекрывает.
– А где тот постоялый двор, о котором говорил станичный голова Ванькино? Должен быть у селения, но не видать. Не внутри же.
– Отсюда нам не видно низину за дальним тыном, а дорога спускается туда. Если и быть двору, то только там.
– Не понимаю, – проговорил Парфенов.
Хворостинин и Бордак повернулись к нему.
– Что ты не понимаешь, Василь Игнатьевич? – спросил второй воевода передового полка.
– Неужто вот так просто, открыто можно подойти к Ступне? Это же какое безрассудство голова проявляет! Коли сейчас ударить отсюда, то местные мужики даже в исподнем не успеют к городьбе выскочить. Почему так? Вот чего я в толк не возьму.
– Что-то тут не так, – сказал князь Хворостинин. – А ну-ка, Михайло Алексеевич, пошли-ка десяток к деревне. Да так, чтобы выглядело налетом, но без шума, гиканья. Озадачь десятника, дабы довел отряд свой до городьбы и встал там, около ворот, что на нас смотрят.
– Понял, Дмитрий Иванович. – Бордак позвал Огнева и пояснил ему, что надо сделать.
– А не напугаем народ? – спросил тот.
– Лучше пусть люди напугаются, чем крымчаки их побьют и в полон возьмут.
– Это так. Исполняю, боярин.
Десяток Огнева скоро лавой пошел на деревню. Остальные опричники глядели на это действо.
Но не так прост и уж тем более не безрассуден оказался станичный голова Толстой.
Не прошел десяток Огнева и полпути, как тыном появились люди. В двух местах поднялась нижняя часть ограды, показались жерла. Ударили две пушки. Дроб поднял пыль слева и справа. Пушкари явно не желали губить людей, наступавших на них. Прогремел ружейный залп, и опять-таки пули легли в стороне.
– Назад! – закричал Бордак.
Но Огнев уже сам смекнул и подал команду. Десяток резко взял к реке, ближе к прибрежным ивам.
Хворостинин рассмеялся.
– Вот тебе и безрассудство. Давай, Михайло Алексеевич, знак в деревню. Мол, переговорщики едут.
Парфенов огляделся и воскликнул:
– Ба! Да мы окружены! От леса и сзади идут разъезды.
Бордак обернулся и заметил отряды всадников, которые ходили по сторонам, не сближаясь с дружиной.
– Эка ловко, – сказал Парфенов. – Видать, заприметили они нас давно, но пропустили, посчитали за глупость выходить на дружину, большую, чем их разъезды. Так и шли следом.
От берега подошел десяток Огнева.
Лука поднялся на холм и сказал:
– Ну и прохвосты! Все заметили, к нападению готовы были, а виду не показывали. Если стреляли бы по десятку, то сгинули бы мы, не подъехав к тыну. Пушки дробом побили бы нас.
Опричник Фома Рубач тем временем замахал над собой копьем с белой тряпкой.
На деревне ответили тем же.
– Лука, Яков, прикройте! – распорядился Бордак. – Мы не знаем этих местных. Налетят разъезды, и придется бить их.
Десятки Огнева и Грудина встали за небольшим обозом в полукруг.
– Василь Игнатьевич, будь тут, мы с Михайло пойдем к деревне, – сказал Хворостинин.
– Не опасно ли? Может, Рубача пошлем?
– А грамота царская у него есть?
– Нет.
– Вот то-то и оно. Едем, Михайло, не будем дожидаться, покуда нас пушками позовут.
Воевода особой дружины и князь Хворостинин сошли с холма и поспешили к Ступне. Ворота отворились. Навстречу им выехали два всадника. Оба в латах, при саблях и, что интересно, со щитами.
– Кто такие? – спросил мужик со строгим спокойным лицом.
– Ты грамоте обучен? – осведомился Хворостинин.
– А то!
– Это хорошо. Тогда читай. – Князь передал мужику царскую грамоту.
Тот взял ее. Товарищ поднес факел, чтобы видно было.
Мужик прочитал текст, сорвал шапку, склонил голову.
– Извиняй, князь, за такую встречу, но мы же не знали, кого это принесло. Видели, что отряд числом в три десятка к деревне идет, а кто такие, не рассмотрели.
– Не за что извиняться. Как встретили, о том еще поговорим. А ты и есть станичный голова Родион Толстой?
Мужик удивился и спросил:
– Откуда меня знаешь?
– От Петра Сухого.
– Значит, вы в Ванькино были?
– Мы много где были и еще быть должны. Сухой говорил, постоялый двор тут у вас имеется?
– Да, покуда еще стоит. Почему спрашиваешь, князь?
– Не догадываешься?
– Голова моя дурная! Дружину твою надо на постой определить. Так ты давай распоряжение. Пусть два десятка в обход деревни на двор идут. Там Еремей Лобач с женой Аленой да работницей проживают. Припасы держат, дом в справном виде. Встретят, накормят, напоят, спать уложат. В доме у них печь, тепло ночью, соломы вдоволь, пол застелен. Третий же десяток пусть в деревню заходит. Избы пустые есть, разместим. У меня она малая, потому как жить в ней некому. Зато у помощника дом крепкий, новый, осенью поднятый. Там место для тебя и воевод твоих.
Хворостинин кивнул.
– Слыхал я о беде твоей, соболезную. Мало кого такое горе обошло в прошлом году на Москве.
– За соболезнования спасибо, князь, но не надо душу теребить. Я и так почти каждую ночь семью свою во сне вижу.
Хворостинин повернулся к Бордаку.
– Накажи Василю распорядиться дружиной, и вместе подъезжайте.
Михайло отъехал, а Толстой спросил:
– Помощник твой?
– Нет, у него свои заботы. Это первый воевода особой опричной дружины самого царя Ивана Васильевича, боярин Михайло Алексеевич Бордак. Второй воевода – князь Парфенов Василий Игнатьевич.
– Вон как! – изумленно воскликнул помощник станичного головы. – У нас тут отродясь таких вельмож не было.
Толстой указал на него.
– Это Кирьян Губан. Он у меня над сторожами и разъездами начальствует. К нему в дом и пойдем, как ратников определим на постой. У него просторно.
– За постой платить надо. Сколько денег мы Лобачу дать должны?