Комбриг
Часть 18 из 33 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да не парься ты! По нескольку орудий каждого калибра я с них все равно выжму. Тем более что боеприпасов к ним оставляют – море. А нам еще Краснова бить да «небратьев» вразумлять.
Но оказалось, что казак завис из-за другого. Очнувшись после моего толчка, он выдал:
– Чур! Твою мать! У нас что – получилось? Не… твою мать! Не может быть! Поверю, только когда это все это руками лично пощупаю. Но как? Как?! Как ты им так голову заморочил, что эти два «фона» с тобой согласились?! Я ведь до последнего сомневался! Да и сейчас…
Глядя на перевозбужденного усача, я лишь ухмыльнулся:
– Да фигня война. Просто я им сделал предложение, от которого они не смогли отказаться. Тут главное правильно подобрать время и аргументы. И ты такому научишься! Хотя о чем я? Уже научился!
Это я вспомнил ответ Семена нервному полковнику. Фон Вебер тогда несколько удивился какому-то несколько нерусскому подходу при ведении переговоров. А идеологически испорченный мною Буденный, расправив усы, неожиданно пояснил, что скинутая народом царская «элита» несколько сотен лет сдерживала порывы души граждан России. И что отныне никакого ложного «великодушия» за свой же собственный счет у нас не будет. То есть из поверженного противника станем вытряхивать все, вплоть до исподнего, полностью принимая истинно европейские понятия ведения войны. Будущий маршал говорил это совершенно искренне, так как его казачья душа, взращенная на сказаниях о «дуванах», всем сердцем восприняла мой постулат, что война должна приносить прибыль.
Фрицы тогда впали в некоторое замешательство, а я, для усиления эффекта, ощерился как можно похабнее. Оскал получился кривеньким, так как вспомнился мне один француз еще из той жизни, встретившийся в аэропорту Триполи. Он посчитал меня за испанца, поэтому болтали мы будто земляки. И что-то вдруг разговор коснулся русских. Лягушатник вскользь заметил, что к русским относится с презрением, считая их за полных лохов. А на мое удивление пояснил: дескать, еще в восемьсот четырнадцатом году русские имели все возможности полностью разграбить Париж, но не сделали этого. Да и потом на протяжении всей истории только подтверждали свою лоховатость. Именно поэтому нормальные люди (сюда он относил всех европейцев и частично американцев) их презирают, держа за деревенских дурачков.
Ну а я для себя понял, что все эти благодарности «за освобождение» или «за спасение», щедро политые русской кровью и озвученные на самом высоком уровне, яйца выеденного не стоят. Уж очень превратно простые западные люди воспринимают постоянную халяву с нашей стороны. Но теперь все изменится. Благо Жилин придерживался тех же взглядов, и можно с уверенностью сказать, что отныне за любое наше телодвижение будет браться полная плата. С лихвою. Что мы в общем-то сейчас и продемонстрировали.
А пока мы возвращались обратно, на фоне общего возбуждения меня постоянно терзала мысль об упущенных возможностях. Я имею в виду, что сейчас и конкретно на этой дивизии мы наваримся. Думенко и Пархоменко, действующие севернее, тоже своего не упустят. Но вот насчет остального добра, которое сейчас активно переправляется с Малороссии в рейх… Вот как подумаю, аж кошелек сжимается! Но главное, что и помешать этому невозможно. Просто нельзя объять необъятное, и если мы уйдем в глубокий рейд, начав чихвостить фрицев в районе Киева (чтоб наверняка), то толком все равно ничего не получится. Во всяком случае, трофеи не вывезешь. Там нас и немцы, и гайдамаки гонять начнут. Так что уж лучше синица в руках… Хотя, конечно, жаба душит. Но тут утешает одно – через совсем небольшое время все сторицей компенсируется. Когда репарации с поверженного врага станем получать. Конечно, кроме продуктов. Их германцы точно сожрать успеют. Но продукты мы можем и закупить, а вот трофейные заводы нам точно пригодятся…
Глава 8
После вполне удачного завершения первого раунда переговоров, когда я уже чуть не наяву грезил несметными дивизионными богатствами армии кайзера, немцы неожиданно повели себя как последние колхозные проститутки. Вернее, как – два дня была тишина. Ну, это нормально. Наверняка «партнеры» взяли паузу для осознания моих хотелок и смирения с горечью потерь. Единственно, что удивило и насторожило, так это радио от штаба фронта, в котором говорилось о том, что наша разведка засекла вывод нескольких вражеских подразделений с линии соприкосновения куда-то в тыл. Я было напрягся – а ну как фрицев жаба заела, и они вместо сдачи имущества решились на обширные контрпартизанские мероприятия? Тем более что с их стороны снялось до двух батальонов. А это весьма серьезно. Но мои ребята никого не засекли, поэтому все успокоились в ожидании дальнейших действий германцев. И эти действия последовали. На третий день к месту оговоренной встречи прибыл на бричке важный ефрейтор (и это после генералов да полковников!) и, передав пакет дозорным, чинно упылил обратно.
Еще через два часа пакет был доставлен мне. Вскрыв конверт, я прочел послание и крякнул. Стоявший рядом Буденный нетерпеливо пихнул командира в бок:
– Ну что там? Не томи!
Пожав плечами, ответил:
– Если вкратце, то нас послали на х**.
Семен, выдав неопределенный артикль «мля…», забрал у меня бумагу и, сунув ее Бергу, затребовал:
– Читай. И сразу переводи!
Пока барон с выражением озвучивал написанное собравшимся вокруг краскомам, я, молча закурив, пытался обдумать случившееся. Блин! Вот просто непонятно, с чего это фрицы настолько оборзели? Ведь так хорошо все начиналось… Или они бессмертными себя почувствовали? Опять-таки нас обозвали нехорошо. Вот прямо так и написали, что немецкое командование не ведет переговоров с бандитами. Интересно, а когда в первый раз говорили, их ничего не тревожило? Или мы «бандитами» становимся в зависимости от настроения германского генералитета?
Реакция моих командиров тоже была недоуменно-матерной. И если комбаты ограничивались небольшими загибами, то Буденный, не сдерживаясь, выдал от всей души. Я же, не особо обращая внимание на поднявшийся гомон, пытаясь поймать какую-то ускользавшую мысль, уставился на зажатую в пальцах папироску и, глядя на дым, озвучил:
– Чего же у них такого произошло, что они настолько осмелели?..
И тут умница Михайловский выдал:
– Может быть, германцы нам просто не поверили? – а поймав мой взгляд, продолжил: – Они ведь не знают наших возможностей! Вот и не поверили в то, что мы можем осуществить свои угрозы. Тогда и снятые с фронта войска сюда хорошо вписываются. Из них немцы на всем пути отхода, в ключевых точках создадут швертпункты для контроля, и в общем-то все…
Я, ободренный подсказкой, подхватил:
– Точно! Наверняка они считают, что мы можем контролировать километров тридцать-пятьдесят территории. И уйдя на это расстояние, фрицы спокойно поедут дальше уже без всяких помех. И даже если мы подорвем все, о чем говорили, то это дистанция одного, ну пусть двух пеших переходов. Так что сбитые ноги солдат вполне хорошая компенсация сохраненным дивизионным запасам. Ну а дивизию на марше только самоубийца станет атаковать…
Комиссар осторожно вклинился в образовавшуюся паузу:
– И что?
Ухмыльнувшись, я ответил:
– Как что? Все нормально. Противник несколько недооценил наши силы. Если они думают, что, взяв под усиленный контроль станции в Самохино, Дербеневке и Тихом Логу да пустив патрули вдоль железки, заживут хорошо, то они ошибаются. Мы ведь уже все, что надо, заминировали. И провода вывели так, чтобы подрывники не попадали в зону действия контроля. С расстоянием немцы тоже ошиблись. Почему-то им не пришло в голову, что мост за Елинками тоже легко взлетит на воздух.
Пташкин, на котором и висело все саперное дело, возбудился:
– Что, там рвать прямо полным зарядом? Чтобы быки снесло?
Пришлось притормозить пироманьяка:
– Э-э-э… Нет! Он нам самим еще нужен будет. Бахнуть надо так, чтобы ремонта было недели на две-три, не больше. Можно так сделать? Или там сразу все сдетонирует?
Минер солидно кивнул:
– Можно. Мы же так сразу и обговаривали… Поэтому заряды с этим учетом и заложили.
Я кивнул:
– Ну, вот и хорошо. Жалко, конечно, что фрицы кочевряжиться начали. Ну если они захотели действовать, как в сказке про аленький цветочек, то так тому и быть.
Начштаба заинтересовался последними словами:
– Это как?
Оглядев внимательно слушающих краскомов, я с деланым недоумением пояснил:
– Как же? Разве вы не в курсе – там ведь дочка изначально затребовала себе чудище огромное для утех постельных. А когда папаня возмутился, вздохнула и, сказав, что придется идти длинным путем, попросила привезти ей цветочек аленький…
Сказку знали не все (как это ни странно), но те, кто знал, начали ржать. Пытаясь при этом донести нюансы истории до незнакомых с творением про красавицу и чудовище.
В общем, народ несколько отпустило и настроение у ребят поднялось. Они уже выглядели не растерянными, а боевито-злыми. Ну а когда парни окончательно успокоились, мы занялись работой. Вернее, конкретизацией ранее разработанных планов. Основная нагрузка при этом легла на Пташкина и его бойцов. Хотя и остальные тоже были весьма активно задействованы для охраны и сопровождения саперных групп. Но с охраной все понятно, а пока бывший мичман скрупулезно переносил на карту и записывал в блокнот мои указания. Иногда задавал вопросы:
– То есть на этом участке шесть километров по стыкам малыми зарядами?
– Да. Чтобы на ближних станциях запасов рельсов не хватило для ремонта. А там – пока закажут, пока привезут, пока уложат… В общем, недели на две им развлечений хватит.
Периодически в разговоре принимали участие командиры групп прикрытия, и уже минут через сорок мы закончили. Потом все готовились к выходу, а я составлял длинную радиограмму в штаб фронта. Ну и ближе к вечеру одиннадцать отрядов разъехались по степи в западном, северо-западном и северном направлениях. Лапин, глядя вслед последнему исчезающему за холмами грузовику, вздохнул:
– Надеюсь, все у бойцов получится…
Я даже удивился:
– А с чего бы не получилось? Места знакомые, дороги хоженые, передовые дозоры бдят. Да и небо в тучах. То есть даже с самолета их не засекут. Нормально все будет! И до нужных мест, даже самых дальних, за ночь точно доедут…
Комиссар согласно «угукнул» и спросил:
– Сам-то как считаешь, после подрыва мостов да путей что германец делать станет?
Ухмыльнувшись, ответил:
– Ну уж точно не попрет весь свой скарб на горбу за полторы-две сотни километров. – И после задумчивой паузы продолжил: – Так что правильно Витька Михайловский сказал – они нам не поверили. И очень зря. Но тут я сам дурак. Не раскрыл им всю широту наших замыслов.
Кузьма улыбнулся:
– Ага, как же! Если б им про те же Елинки сказали, тебя бы вообще на смех подняли. Морпехи, конечно, быстрые на ногу, только вот никому в голову не придет, что мы можем на таких расстояниях действовать. – Тут он прервался, оглаживая бородку, безрадостно подытожив: – Единственно, что непонятно: что может помешать германцу просто все сжечь и идти налегке? Ведь ежели сейчас мы все пути попортим, то на них и давить-то нечем… Выходит, все зря было?
Я возразил:
– Вот прям щаз! «Нечем давить». Скажешь тоже! А спокойный проход без засад, артобстрелов и минных ловушек это разве не то, чем можно поманить людей? Ну и конечно же листовки, что на них должны сегодня с самолетов сыпать. Зря я, что ли, радио в штаб фронта слал? Так что немецкие «зольдатен» не просто ничего жечь не станут, но еще и на штык могут поднять отдавшего такой приказ. Поэтому фрицам сейчас предстоит экстренными темпами пройти все пять стадий принятия неизбежного.
Комиссар заинтересовался:
– Каких таких стадий?
На что получил развернутый ответ:
– Самых обычных. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Первый пункт они уже выполнили, прислав ефрейтора с пакетом. Когда до них дойдут сведения о действиях наших групп, в полный рост проявится второй пункт. То есть брызги полетят во все стороны. Но наказать нас им не суждено, поэтому генерал (особенно почитав наши листовки) опять возжелает поговорить. То есть будет торг.
Собеседник удивился:
– Почему «торг»? Мы же вроде все свои желания еще на первой встрече сказали?
Покачав пальцем, я возразил:
– Шалишь, брат! Запомни – наше первое предложение всегда самое лучшее. А уж если оппонент начал выкобениваться, то за ним следует второе. Уже несколько похуже. – И тут же пояснил: – Фрицы вон как орудия зажали. Даже говорить о них не хотели. А теперь придется побеседовать… Вот после чего их и настигнет четвертая стадия – депрессия, за которой неизбежно последует заключительная фаза – принятие. Деваться-то им, один хрен, некуда. Ну… во всяком случае, я на это сильно надеюсь.
Несмотря на общую бодрость интонаций, окончательно убедить комиссара не удалось, и обычно атеистически настроенный Кузьма, совершенно провокационно пробормотав: «Дай-то бог, дай-то бог…», переключился на другую тему, задав вопрос о завтрашних планах.
* * *
На следующий день была тишина. Ну как тишина? Бригада жила обычной боевой жизнью, в основном ведя разведку «на себя», а я планово поехал контролировать «нарушение безобразий» в подразделениях. Поехал, потому что части морпехов были раскиданы на довольно большой площади. Кто возле большого оврага, кто в рощице, кто недалеко от бочажка. В одном месте мы бы тупо все не поместились, да и от наблюдения с воздуха (а немецкие «еропланы» каждый погожий день пытались нас найти) так маскироваться было проще.
После посещения артиллеристов, где Холмогоров, невзирая на одноногость, активно имел своих «богов войны», добиваясь от личного состава виртуозной работы, я двинул к казачкам Буденного. По пути обдумывая мысль о том, как выполнить свое обещание, данное Вадиму Александровичу. Это насчет перевода в Москву преподавателем. И главное, как это сделать, чтобы его не обидеть? Ведь командир он от бога. Надрючивает своих бойцов – любо-дорого посмотреть. Сейчас ведь даже у беляков так не принято, а уж про Красную армию вообще молчу. Но с другой стороны, когда я осторожно и приватно поинтересовался этим вопросом у крепкого парня-наводчика (а они у Холмогорова все крепкие), не слишком ли их давят в плане дрессуры, то получил развернутый ответ. Ухмыльнувшись слегка щербатой улыбкой, артиллерист доходчиво пояснил:
– Ежели мы телиться с развертыванием станем, то вражина с той стороны так е**нет, шо токмо сапоги с кишками по округе разлетятся. Та же х**ня и про свертывание. Про умение быстро поражать цели вообще смолчу. Так шо нехай лучшее Вадим Ляксаныч палкой по хребту науку вбивает, чем из-за какого-то тюфяка нерасторопного да тугоумного гибнуть. Токмо эта…
Но оказалось, что казак завис из-за другого. Очнувшись после моего толчка, он выдал:
– Чур! Твою мать! У нас что – получилось? Не… твою мать! Не может быть! Поверю, только когда это все это руками лично пощупаю. Но как? Как?! Как ты им так голову заморочил, что эти два «фона» с тобой согласились?! Я ведь до последнего сомневался! Да и сейчас…
Глядя на перевозбужденного усача, я лишь ухмыльнулся:
– Да фигня война. Просто я им сделал предложение, от которого они не смогли отказаться. Тут главное правильно подобрать время и аргументы. И ты такому научишься! Хотя о чем я? Уже научился!
Это я вспомнил ответ Семена нервному полковнику. Фон Вебер тогда несколько удивился какому-то несколько нерусскому подходу при ведении переговоров. А идеологически испорченный мною Буденный, расправив усы, неожиданно пояснил, что скинутая народом царская «элита» несколько сотен лет сдерживала порывы души граждан России. И что отныне никакого ложного «великодушия» за свой же собственный счет у нас не будет. То есть из поверженного противника станем вытряхивать все, вплоть до исподнего, полностью принимая истинно европейские понятия ведения войны. Будущий маршал говорил это совершенно искренне, так как его казачья душа, взращенная на сказаниях о «дуванах», всем сердцем восприняла мой постулат, что война должна приносить прибыль.
Фрицы тогда впали в некоторое замешательство, а я, для усиления эффекта, ощерился как можно похабнее. Оскал получился кривеньким, так как вспомнился мне один француз еще из той жизни, встретившийся в аэропорту Триполи. Он посчитал меня за испанца, поэтому болтали мы будто земляки. И что-то вдруг разговор коснулся русских. Лягушатник вскользь заметил, что к русским относится с презрением, считая их за полных лохов. А на мое удивление пояснил: дескать, еще в восемьсот четырнадцатом году русские имели все возможности полностью разграбить Париж, но не сделали этого. Да и потом на протяжении всей истории только подтверждали свою лоховатость. Именно поэтому нормальные люди (сюда он относил всех европейцев и частично американцев) их презирают, держа за деревенских дурачков.
Ну а я для себя понял, что все эти благодарности «за освобождение» или «за спасение», щедро политые русской кровью и озвученные на самом высоком уровне, яйца выеденного не стоят. Уж очень превратно простые западные люди воспринимают постоянную халяву с нашей стороны. Но теперь все изменится. Благо Жилин придерживался тех же взглядов, и можно с уверенностью сказать, что отныне за любое наше телодвижение будет браться полная плата. С лихвою. Что мы в общем-то сейчас и продемонстрировали.
А пока мы возвращались обратно, на фоне общего возбуждения меня постоянно терзала мысль об упущенных возможностях. Я имею в виду, что сейчас и конкретно на этой дивизии мы наваримся. Думенко и Пархоменко, действующие севернее, тоже своего не упустят. Но вот насчет остального добра, которое сейчас активно переправляется с Малороссии в рейх… Вот как подумаю, аж кошелек сжимается! Но главное, что и помешать этому невозможно. Просто нельзя объять необъятное, и если мы уйдем в глубокий рейд, начав чихвостить фрицев в районе Киева (чтоб наверняка), то толком все равно ничего не получится. Во всяком случае, трофеи не вывезешь. Там нас и немцы, и гайдамаки гонять начнут. Так что уж лучше синица в руках… Хотя, конечно, жаба душит. Но тут утешает одно – через совсем небольшое время все сторицей компенсируется. Когда репарации с поверженного врага станем получать. Конечно, кроме продуктов. Их германцы точно сожрать успеют. Но продукты мы можем и закупить, а вот трофейные заводы нам точно пригодятся…
Глава 8
После вполне удачного завершения первого раунда переговоров, когда я уже чуть не наяву грезил несметными дивизионными богатствами армии кайзера, немцы неожиданно повели себя как последние колхозные проститутки. Вернее, как – два дня была тишина. Ну, это нормально. Наверняка «партнеры» взяли паузу для осознания моих хотелок и смирения с горечью потерь. Единственно, что удивило и насторожило, так это радио от штаба фронта, в котором говорилось о том, что наша разведка засекла вывод нескольких вражеских подразделений с линии соприкосновения куда-то в тыл. Я было напрягся – а ну как фрицев жаба заела, и они вместо сдачи имущества решились на обширные контрпартизанские мероприятия? Тем более что с их стороны снялось до двух батальонов. А это весьма серьезно. Но мои ребята никого не засекли, поэтому все успокоились в ожидании дальнейших действий германцев. И эти действия последовали. На третий день к месту оговоренной встречи прибыл на бричке важный ефрейтор (и это после генералов да полковников!) и, передав пакет дозорным, чинно упылил обратно.
Еще через два часа пакет был доставлен мне. Вскрыв конверт, я прочел послание и крякнул. Стоявший рядом Буденный нетерпеливо пихнул командира в бок:
– Ну что там? Не томи!
Пожав плечами, ответил:
– Если вкратце, то нас послали на х**.
Семен, выдав неопределенный артикль «мля…», забрал у меня бумагу и, сунув ее Бергу, затребовал:
– Читай. И сразу переводи!
Пока барон с выражением озвучивал написанное собравшимся вокруг краскомам, я, молча закурив, пытался обдумать случившееся. Блин! Вот просто непонятно, с чего это фрицы настолько оборзели? Ведь так хорошо все начиналось… Или они бессмертными себя почувствовали? Опять-таки нас обозвали нехорошо. Вот прямо так и написали, что немецкое командование не ведет переговоров с бандитами. Интересно, а когда в первый раз говорили, их ничего не тревожило? Или мы «бандитами» становимся в зависимости от настроения германского генералитета?
Реакция моих командиров тоже была недоуменно-матерной. И если комбаты ограничивались небольшими загибами, то Буденный, не сдерживаясь, выдал от всей души. Я же, не особо обращая внимание на поднявшийся гомон, пытаясь поймать какую-то ускользавшую мысль, уставился на зажатую в пальцах папироску и, глядя на дым, озвучил:
– Чего же у них такого произошло, что они настолько осмелели?..
И тут умница Михайловский выдал:
– Может быть, германцы нам просто не поверили? – а поймав мой взгляд, продолжил: – Они ведь не знают наших возможностей! Вот и не поверили в то, что мы можем осуществить свои угрозы. Тогда и снятые с фронта войска сюда хорошо вписываются. Из них немцы на всем пути отхода, в ключевых точках создадут швертпункты для контроля, и в общем-то все…
Я, ободренный подсказкой, подхватил:
– Точно! Наверняка они считают, что мы можем контролировать километров тридцать-пятьдесят территории. И уйдя на это расстояние, фрицы спокойно поедут дальше уже без всяких помех. И даже если мы подорвем все, о чем говорили, то это дистанция одного, ну пусть двух пеших переходов. Так что сбитые ноги солдат вполне хорошая компенсация сохраненным дивизионным запасам. Ну а дивизию на марше только самоубийца станет атаковать…
Комиссар осторожно вклинился в образовавшуюся паузу:
– И что?
Ухмыльнувшись, я ответил:
– Как что? Все нормально. Противник несколько недооценил наши силы. Если они думают, что, взяв под усиленный контроль станции в Самохино, Дербеневке и Тихом Логу да пустив патрули вдоль железки, заживут хорошо, то они ошибаются. Мы ведь уже все, что надо, заминировали. И провода вывели так, чтобы подрывники не попадали в зону действия контроля. С расстоянием немцы тоже ошиблись. Почему-то им не пришло в голову, что мост за Елинками тоже легко взлетит на воздух.
Пташкин, на котором и висело все саперное дело, возбудился:
– Что, там рвать прямо полным зарядом? Чтобы быки снесло?
Пришлось притормозить пироманьяка:
– Э-э-э… Нет! Он нам самим еще нужен будет. Бахнуть надо так, чтобы ремонта было недели на две-три, не больше. Можно так сделать? Или там сразу все сдетонирует?
Минер солидно кивнул:
– Можно. Мы же так сразу и обговаривали… Поэтому заряды с этим учетом и заложили.
Я кивнул:
– Ну, вот и хорошо. Жалко, конечно, что фрицы кочевряжиться начали. Ну если они захотели действовать, как в сказке про аленький цветочек, то так тому и быть.
Начштаба заинтересовался последними словами:
– Это как?
Оглядев внимательно слушающих краскомов, я с деланым недоумением пояснил:
– Как же? Разве вы не в курсе – там ведь дочка изначально затребовала себе чудище огромное для утех постельных. А когда папаня возмутился, вздохнула и, сказав, что придется идти длинным путем, попросила привезти ей цветочек аленький…
Сказку знали не все (как это ни странно), но те, кто знал, начали ржать. Пытаясь при этом донести нюансы истории до незнакомых с творением про красавицу и чудовище.
В общем, народ несколько отпустило и настроение у ребят поднялось. Они уже выглядели не растерянными, а боевито-злыми. Ну а когда парни окончательно успокоились, мы занялись работой. Вернее, конкретизацией ранее разработанных планов. Основная нагрузка при этом легла на Пташкина и его бойцов. Хотя и остальные тоже были весьма активно задействованы для охраны и сопровождения саперных групп. Но с охраной все понятно, а пока бывший мичман скрупулезно переносил на карту и записывал в блокнот мои указания. Иногда задавал вопросы:
– То есть на этом участке шесть километров по стыкам малыми зарядами?
– Да. Чтобы на ближних станциях запасов рельсов не хватило для ремонта. А там – пока закажут, пока привезут, пока уложат… В общем, недели на две им развлечений хватит.
Периодически в разговоре принимали участие командиры групп прикрытия, и уже минут через сорок мы закончили. Потом все готовились к выходу, а я составлял длинную радиограмму в штаб фронта. Ну и ближе к вечеру одиннадцать отрядов разъехались по степи в западном, северо-западном и северном направлениях. Лапин, глядя вслед последнему исчезающему за холмами грузовику, вздохнул:
– Надеюсь, все у бойцов получится…
Я даже удивился:
– А с чего бы не получилось? Места знакомые, дороги хоженые, передовые дозоры бдят. Да и небо в тучах. То есть даже с самолета их не засекут. Нормально все будет! И до нужных мест, даже самых дальних, за ночь точно доедут…
Комиссар согласно «угукнул» и спросил:
– Сам-то как считаешь, после подрыва мостов да путей что германец делать станет?
Ухмыльнувшись, ответил:
– Ну уж точно не попрет весь свой скарб на горбу за полторы-две сотни километров. – И после задумчивой паузы продолжил: – Так что правильно Витька Михайловский сказал – они нам не поверили. И очень зря. Но тут я сам дурак. Не раскрыл им всю широту наших замыслов.
Кузьма улыбнулся:
– Ага, как же! Если б им про те же Елинки сказали, тебя бы вообще на смех подняли. Морпехи, конечно, быстрые на ногу, только вот никому в голову не придет, что мы можем на таких расстояниях действовать. – Тут он прервался, оглаживая бородку, безрадостно подытожив: – Единственно, что непонятно: что может помешать германцу просто все сжечь и идти налегке? Ведь ежели сейчас мы все пути попортим, то на них и давить-то нечем… Выходит, все зря было?
Я возразил:
– Вот прям щаз! «Нечем давить». Скажешь тоже! А спокойный проход без засад, артобстрелов и минных ловушек это разве не то, чем можно поманить людей? Ну и конечно же листовки, что на них должны сегодня с самолетов сыпать. Зря я, что ли, радио в штаб фронта слал? Так что немецкие «зольдатен» не просто ничего жечь не станут, но еще и на штык могут поднять отдавшего такой приказ. Поэтому фрицам сейчас предстоит экстренными темпами пройти все пять стадий принятия неизбежного.
Комиссар заинтересовался:
– Каких таких стадий?
На что получил развернутый ответ:
– Самых обычных. Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Первый пункт они уже выполнили, прислав ефрейтора с пакетом. Когда до них дойдут сведения о действиях наших групп, в полный рост проявится второй пункт. То есть брызги полетят во все стороны. Но наказать нас им не суждено, поэтому генерал (особенно почитав наши листовки) опять возжелает поговорить. То есть будет торг.
Собеседник удивился:
– Почему «торг»? Мы же вроде все свои желания еще на первой встрече сказали?
Покачав пальцем, я возразил:
– Шалишь, брат! Запомни – наше первое предложение всегда самое лучшее. А уж если оппонент начал выкобениваться, то за ним следует второе. Уже несколько похуже. – И тут же пояснил: – Фрицы вон как орудия зажали. Даже говорить о них не хотели. А теперь придется побеседовать… Вот после чего их и настигнет четвертая стадия – депрессия, за которой неизбежно последует заключительная фаза – принятие. Деваться-то им, один хрен, некуда. Ну… во всяком случае, я на это сильно надеюсь.
Несмотря на общую бодрость интонаций, окончательно убедить комиссара не удалось, и обычно атеистически настроенный Кузьма, совершенно провокационно пробормотав: «Дай-то бог, дай-то бог…», переключился на другую тему, задав вопрос о завтрашних планах.
* * *
На следующий день была тишина. Ну как тишина? Бригада жила обычной боевой жизнью, в основном ведя разведку «на себя», а я планово поехал контролировать «нарушение безобразий» в подразделениях. Поехал, потому что части морпехов были раскиданы на довольно большой площади. Кто возле большого оврага, кто в рощице, кто недалеко от бочажка. В одном месте мы бы тупо все не поместились, да и от наблюдения с воздуха (а немецкие «еропланы» каждый погожий день пытались нас найти) так маскироваться было проще.
После посещения артиллеристов, где Холмогоров, невзирая на одноногость, активно имел своих «богов войны», добиваясь от личного состава виртуозной работы, я двинул к казачкам Буденного. По пути обдумывая мысль о том, как выполнить свое обещание, данное Вадиму Александровичу. Это насчет перевода в Москву преподавателем. И главное, как это сделать, чтобы его не обидеть? Ведь командир он от бога. Надрючивает своих бойцов – любо-дорого посмотреть. Сейчас ведь даже у беляков так не принято, а уж про Красную армию вообще молчу. Но с другой стороны, когда я осторожно и приватно поинтересовался этим вопросом у крепкого парня-наводчика (а они у Холмогорова все крепкие), не слишком ли их давят в плане дрессуры, то получил развернутый ответ. Ухмыльнувшись слегка щербатой улыбкой, артиллерист доходчиво пояснил:
– Ежели мы телиться с развертыванием станем, то вражина с той стороны так е**нет, шо токмо сапоги с кишками по округе разлетятся. Та же х**ня и про свертывание. Про умение быстро поражать цели вообще смолчу. Так шо нехай лучшее Вадим Ляксаныч палкой по хребту науку вбивает, чем из-за какого-то тюфяка нерасторопного да тугоумного гибнуть. Токмо эта…