Колдун со Змеева моря

Ясное дело – у колдуна и должно быть все навыворот. Говорят, иные колдуны и родить могут, как бабы. Лучше даже не спрашивать, кого.

Когда нойда снял шапку, ясности не прибавилось. Длинные волосы низко свисали на лоб, скрывая глаза. Скуластое лицо блестело, будто маслом смазанное. Чисто девка! Да только стать у нойды была не девичья. От мелкого лопаря веяло силой и твердостью – казалось, тронь, руку ушибёшь. Богша, и сам в прошлом ратник, про себя отметил, как нойда вошел во двор, как огляделся, войдя в избу… Но при нем не было даже сулицы.

«Конечно, зачем ему! Вот там его оружие, – большак покосился на котомку, в которой угадывалось нечто плоское. – Ему небось волки сами зайцев приносят…»

Узкие, будто прищуренные, светлые глаза нойды остро поблескивали из-за волос. Да никто ему в лицо особо и не глядел. Нету здесь дурных – смотреть в глаза колдуну.

– Мир вашему дому, венья, да хранят вас благие боги, – проговорил нойда обычное приветствие и завертел головой, будто что-то отыскивая. По человечески он говорил вполне понятно. «Венья» тоже было слово знакомое – так вожане и лопари называли всех словен.

Как заговорил, тут все убедились – нет, не девица. И не мальчишка даже. Низкий голос, мужской, хриплый. Люди аж вздрогнули от неожиданности. И еще раз убедились – чужак из чужого мира. Богша подумал было, что его жена была права, и он еще пожалеет, пригласив лопаря в дом. А куда деваться? Колдун делает, что хочет. Кто ему указ?

Нойда нашел взглядом очаг-каменку, поклонился огню, выбрал место рядом с ним, да и уселся прямо на пол, не обращая внимания на лавки вдоль стен. Сел прямо, как палку проглотил. Одно колено поднял, положил на него локоть. На мягких кожаных пимах были вышиты лапы с когтями. Большак помялся, потоптался и сел на лавку, за ним его брат и сыновья. Прочие остались стоять, стараясь быть незаметными.

Домовые духи тоже в страхе и смятении глядели на колдуна из темных углов избы. Не с ума ли сошли хозяева – звать в дом такого гостя?! И того, кто невозмутимо сидит перед очагом, и всех тех, кто явился вместе с ним? Или они не видят, кто сидит у чужака на плече, кто стоит за спиной? А самое страшное – те, кто тихо вздыхает, ворочается в котомке и поглядывает из бубна.

– Угощайся, не побрезгуй, дорогой гость… – набравшись храбрости, начала Радуша.

– Недосуг мне, – холодно сказал нойда и уставился на большака. – Ты, почтенный, сказал: такая у вас беда стряслась, что с ней ни человек, ни колдун не могут сладить. Рассказывай.

Богша вздохнул и запустил пятерню в седую бороду, собираясь с мыслями. Нойда достал что-то из поясной сумки, кинул в рот, принялся жевать. По избе поплыл терпкий травяной запах.

Наконец Богша покосился на жену, откашлялся и произнес:

– Мертвец украл у нас дочку.

Нойда кивнул, будто не услышал ничего особенного. Большак мрачно заговорил:

– Началось все еще в начале осени. Мои сыновья нашли раненого, полузамерзшего воина в овсяном поле. С виду нурман… – Богша будто бы хотел что добавить, но смешался и продолжал: – Как его занесло на наше поле, одни боги ведают! Старшая дочка, Славуша, хорошо ходит за больными. Ходила, – поправился он. – Она выхаживала его…

– От чего он страдал? – спросил нойда. – От болезни или от раны?

– Да мы толком и не знали. Тогда не знали, – вновь поправил себя большак. – Сперва решили, что замерз, потом – что ослаб от голода. Тот нурман был вроде как ранен стрелой, но кровь не текла. А я решил, что рана уже затянулась. Старый я дурень! Рана от стрелы его вовсе не беспокоила. И не ел он толком… Все никак поправиться не мог, чахнул…

– Сколько дней он у вас провел?

– Долго тут торчал… До самого листопада. Потом мы начали беспокоиться. С ним было что-то неладно. – Богша стиснул кулаки. – Мы уже почти догадались что, да сами себе поверить боялись! Не сбеги он, уж мы бы с ним разобрались!

– Но он ушел и увел Славушу! – воскликнул один из сыновей, жадно слушавших разговор.

– Я все верно понял? – поразмыслив и неторопливо пожевав свои сушеные травки, протянул нойда. – Вы подобрали раненого воина, поставили его на ноги, а он украл девушку?

– Все так, – свирепо сказал Богша. – Не окажись он мертвецом…

– Ничего не так, – послышался тонкий голосок из угла.

Чужак покосился в сумрак. Там из-за высокой ступы робко выглядывала девочка-подросток.

– Славуша сама с нурманом сбежала! Она без памяти влюбилась в него!

– Замолчи, глупая, уйди прочь! – краснея, цыкнула на нее мать. – Кто тебе говорить позволял?

Углы красивого рта молодого нойды насмешливо изогнулись. Кормщика передернуло. Лопарский колдун был отвратительно похож на девушку.

– Почему вы решили, что воин был мертвецом? – помолчав, спросил лопарь. – Только потому, что он долго не мог поправиться?

– Да потому что… – приподнялся с лавки старший сын, уже с темной бородкой.

– Погоди, – отец положил ему руку на плечо, понуждая сесть. – Я сам скажу. Так было или не так, но ушли они. Я послал сыновей догнать и вернуть дочку. Мои сыновья – хорошие охотники. Они шли по их следам до самого моря. И вернулись в ужасе от того, что увидели…

Нойда сидел совсем неподвижно, будто заснул. Сладковатый аромат лопарских трав вплетался в запахи гари и дыма, сушеной полыни и мокрых шкур, сухого дерева и тревоги.

– Вот послушай, говорящий с духами, – наклонившись, вполголоса заговорил Богша. – Есть одно место на берегу Ильмере, на мысу, там стоит скала. Высокая серая скала… Там даже трава не растет, и все в белом птичьем помете… Под этой скалой есть укромная заветерь…

Нойда задумчиво кивнул и вновь промолчал. Однако кое-кто заметил, что жевать он перестал.

– Это место считается проклятым у ильмян и у вожан, и, верно, у самих богов. Там никто не живет, и никто туда не ходит. Никого там нет, кроме морских птиц. Рыбаки, которых буря заносит в те воды, пропадают без вести.

– Вы там побывали? – в голосе нойды послышалось удивление.

Богша замахал руками, словно отгоняя нечистых духов.

– Никто из нас даже близко не подойдет к той заветери! Но туда-то и вели следы мертвеца и моей дочери. Мои парни потом ходили к нашим волхвам и вожанским колдунам, сулили им много даров, но те отказались помогать. Зато рассказали о тебе, и объяснили, где тебя найти.


– Еще бы они не отказались, – буркнул Валко. – Видно, что-то знают о том месте…

Нойда кивнул. Но ничего объяснить и не подумал. Семейство кормщика в молчании ждало его слов.

– С той поры, как это случилось, прошла осень и половина зимы, – сказал наконец нойда. – И только теперь вы пошли к колдунам, а потом позвали меня, несмотря на весь ваш страх. Почему сейчас? Вы не договариваете, венья. Что изменилось? Что вы сказали, – я услышал. О чем молчите?

Родичи переглянулись, большак помрачнел еще больше и приказал:

– Выйдите все.

Оставшись в избе вдвоем с колдуном, он заговорил совсем иначе. Теперь не давил из себя слова – легко выходило из уст давно обдуманное и решенное.

– Если на дереве начинает гнить ветка, или начал чернеть отмороженный палец, его отрезают, пока не погибла вся рука, или все дерево. Меньшая дочь сказала правду. Славушу никто не крал, она сама с ним убежала. Сыновья ходили на тот мыс и видели издалека с горы – там внизу, в заветери, стоит изба. На самом берегу моря, прямо на камнях, без двора, похожая на дом мертвых. Рядом с той избой они видели мою дочь.

– Она жива?

– Она-то да. Но рядом с ней стоял мертвый нурман. А она держала его за руки и улыбалась!

Нойда кивнул с довольным видом, будто услышанное его очень порадовало.

– Она там живет с мертвецом, как с мужем. Как она там, и кто она теперь, лишь боги ведают. Мы боимся…

– Что она вернется, – закончил за него колдун.

Кормщик покраснел.

– Ты – ведающий, ты видишь скрытое! Вожанские колдуны сказали – не надо ее возвращать. После солнцеворота она сама к вам придет…

– За следующим, – кивнул нойда. – Так чего ты хочешь, старик?

Лицо Богши исказилось и покраснело еще сильнее. Он старался глядеть в сторону, или под ноги, лишь бы не на собеседника.

– Убей ее. Убей их обоих. Пока они сюда не пришли, когда ляжет снег…

– Знаешь ли ты, что означает слово «нойда»? – спросил вдруг молодой колдун.

– Нет…

– Нойда значит – добрый помощник. Добрый.

– Упокоить нежить – доброе дело, – еле слышно возразил Богша.

По лицу лопаря было совсем непонятно, услышал он его или нет.

Нойда встал на ноги, вновь поклонился огню и вышел во двор. Сунувшиеся было за ним родичи Богши увидел, как он снимает с пояса веревку и развязывает узел. Кто не успел спрятаться, тот увидел – ударил с неба ветер, резко качнулись, заскрипели деревья, полегла трава. И нойда исчез, будто его и не было. То ли птицей обернулся, то ли он и был этим ветром.





Глава 2. Гадание




Костер прогорел, оставив на месте пляшущего огня горстку багровых мерцающих углей. Лесная поляна почти погрузилась во тьму. Давно остыл обед из перетертого с черникой и жиром сушеного мяса – дорожной еды, которую нойда накидал в берестяной туес, сварил, да и забыл о ней. Сейчас он сидел возле кострища, пристально глядя на разложенные в замысловатом порядке малые сейды. В каждом сидел дух, и с этими духами следовало договориться.

Один из сейдов как раз упрямился – не хотел ни ползти, ни прорицать. Нойда пристально глядел на него, и крылья его носа раздувались от гнева, а из горла доносилось глухое клокотание. В основном он хотел припугнуть сейд, но и в самом деле понемногу начинал злиться. Этот камень давно уже проявлял упрямство и непослушание, и пора было прищучить его.

– Ты! – нойда наклонился и ударил кулаком по земле рядом с дерзким камнем. – Если не станешь отвечать, сделаю с тобой то же, что с твоим братом! Он тоже отказывался меня слушаться, а теперь лежит на дне ручья, разбитый на девять частей!

Он снова взял камень, кинул его в середину выложенного на земле узора, нахмурился.

– Как не мертвец? – пробормотал он. – А кто?

Потом смешал камни и кости, собрал их в кожаный мешочек и задумался.

Нойда представил себе девушку, которую никогда не видел. Вероятно, она похожа на сестер. Словенские девицы вызывали у молодого шамана двойственные чувства. Высокие, большеглазые, нежно-розовые, как цветы брусники… Саамские девицы совсем другие. «Но почему мы поем о прекраснейшей деве севера, белой и румяной, подобной зимнему утру?» Нойда прикрыл глаза, вспоминая слова песни… Восходит солнце, розовеет снег…

И вдруг словно туча в ясном небе, надвинулась тень из леса. Мертвый охотник! Как же его влечет эта заря!

Веки нойды крепко сжались. Спина дернулась и выпрямилась, будто натянутая веревка. Пальцы стиснули мешочек с непослушным сейдом и его собратьями. Все существо шамана охватило знакомое чувство, к которому не привыкнуть, приди оно хоть тысячу раз.

Будто кто-то начал бить в бубен. Поплыли плавные, гудящие удары – бумм, бумм, бумм!