Колдун со Змеева моря

* * *


Старуха долго лежала, глядя в небо, пока не начала ощущать холодные уколы падающих снежинок. Тогда она попыталась разогнуть одеревеневшие суставы и с радостью ощутила, как они отозвались нарастающей болью. Улыбка далась нелегко – задубевшая кожа треснула, капля крови скатилась на язык. Старуха слизнула эту каплю, проглотила ее и тогда уж улыбнулась.

Когда поземка запорошила холм мёртвых и мороз сковал лужи, а в разрывах несущихся по небу туч показалась луна, старуха уже сидела в развалинах вежи, наклонившись вперед. Тяжелая золотая гривна – змея с изумрудными глазами – тянула вниз, грозя переломить кривую тонкую шею. Потемневшие браслеты в виде обвивающих руки змей свободно болтались на сухих прутьях запястий.

Упираясь руками в землю, подогнув под себя ноги-палки, старуха вглядывалась в свое отражение в замерзшей луже.

– Ну здравствуй, Неспящая! – скрежещущим голосом приветствовала она свое отражение. – Фу, какая мерзкая рожа!

Протянув когтистую длань, она принялась тереть лед, смахивая с него снежинки.

– Ну давай, водица, покажи мое новое личико!

Она вглядывалась в одной ей видимые тени в темной глубине льда, и хищная улыбка кривила высохшие губы.

– Вот эта сгодится, – пробормотала она. – Какие славные глазки!

Старуха подползла к ближайшей кереже и, опираясь на нее, кое-как воздвиглась на ноги. Посмеиваясь, она ощущала ужас честных мертвецов перед той, что так долго спала и теперь пробудилась.

– Лежите тихо, – проскрипела она. – Не вы мне нужны!

Неукротимая воля, которая некогда привела женщину в забытый богами край, позволила в полном одиночестве пересечь ледяные пустыни Змеева моря и найти последний приют в укромном месте, и теперь помогла поднять давно высохшее тело, пробудить в нем искру жизни и повлечь к берегу. Таких сильных служительниц, как эта умершая века назад жрица, у Неспящей не было очень давно. Увы, ее тело уже никуда не годилось. Разве что послужить еще один, последний разок.

Старуха брела среди сопок к берегу. Звери разбегались с ее пути, птицы съеживались в гнездах, даже совы старались улететь подальше. Люди, не спавшие в своих вежах, тоже сбежали бы, догадайся они, чего надо бояться. Но живые видят мир куда хуже зверей и мертвецов.





* * *


– Злая ночь, – вздыхая, произнес Кумжа.

Старик с учеником сидели у очага в выделенной им веже, глядя друг на друга. Ветер, завывавший снаружи на разные голоса, вдруг ударил так, что вежа пошатнулась и заскрипела, а огонь замигал, будто пытаясь спрятаться в угли.

– Что творится, учитель? – с тревогой спросил младший нойда. – Почему разыгралась такая буря? Сейчас ведь лето, совсем не время…

– Не знаю, – признался тот. – Одно лишь ясно – что-то в мире разладилось из-за того, что мы выгнали на берег Черную Акку. И Великий Старик гневается на нас. Очень сильно гневается!

Нойда хмурится, глядя на учителя.

– Что мы можем теперь сделать? Завтра зароем ее…

Кумжа вновь вздохнул.

– Близится беда…

Лицо его ученика вспыхнуло от гнева.

– Что толку сидеть и ныть, как старые бабы? Или мы слепые и глухие? Призовем сайво и спросим…

Старик вздохнул в третий раз, бросив взгляд на лежащий неподалеку бубен. У его ученика своего бубна пока не было – он должен был изготовить его сам, после восхождения на священную гору, получив имя.

– Думаешь, я не пробовал? – тихо признался Кумжа. – Они не пришли.

– Сайво не пришли?! – повторил нойда. – Но почему?

– Как бы роду Лахтака не пришлось жестоко заплатить за эту охоту, – пробормотал старый шаман.

«Духи не пришли, чтобы защитить нас, – с невольным страхом подумал его ученик. – Мы тут оставлены совсем одни!»

Он с тревогой вспомнил о родителях, о Сирри… И в тот же миг вскочил и выбежал из палатки.

– Ты куда? – всполошился наставник. – Стой, дурень!

Нойда не ответил. Ноги сами несли его к берегу. Предчувствие близкого несчастья все нарастало. Скорее, думал он. Пока еще не поздно.






* * *


Когда нойда, едва найдя в потемках дорогу среди скал, выбежал на пустой берег, ветер прекратился. Море было еще неспокойно, с грохотом накатываясь на камни, но небо уже очистилось, и окутанная дымкой луна стояла высоко в бледно-синем небе. Черная Акка неподвижно лежала там же, на мелководье. В лунном сиянии она блестела, как покрытая льдом.

Нойда перевел дыхание… и заметил неподалеку от рыбьей туши невысокую девичью фигурку, склонившуюся над какой-то старой корягой.

– Сирри! – закричал он радостно.

Девушка подняла голову. Синие глаза блеснули на бледном лице. Она показалась нойде такой красивой, что дыхание перехватило.

– Что ты здесь делаешь, Сирри? – спросил он, быстро подходя к ней. – Почему не спишь?

– Не спится, – ответила она, заглядывая ему в лицо. – Ты обо мне тревожился, красивый мальчик?

Позади послышался окрик старого Кумжи и скрип быстрых шагов по песку, но нойда не обратил внимания.

«Почему она так бледна? Откуда у нее на шее змея?»

«Это не Сирри», понял он вдруг.

Хотел отступить на шаг, чувствуя, что все пропало, но тело отказалось слушаться.

– Ах, это же ты пел то заклинание, которое помогло мне выйти из моря!

– Очень я тебе благодарна, красивый мальчик!

Морская нежить глядела на юношу глазами его невесты… Вдруг ее лицо исказилось, изо рта вырвался крик – подбежавший Кумжа ударил ее железных ножом. Резали такие ножи куда хуже костяных, но всякий шаман держал такой нож при себе против нежити.

Улыбка Неспящей превратилась в жуткую корчу, синие навьи глаза загорелись огнем. Резко обернувшись к мертвой Акке, она повелительно взмахнула рукой и что-то пробормотала на неведомом языке. Блестящая гора мяса задвигалась, повинуясь приказу. Взметнулся огромный хвост и упал на людей, словно скала…

Нойда очнулся от тупой боли в голове. Он почти не чувствовал онемевшего тела. Он навзничь лежал на песке, а над ним в сером предутреннем небе заходила бледная луна. С трудом встав на ноги, юный шаман огляделся. Берег был пуст – ни Черной Акки, ни синеглазой нежити. Только на мелководье прилив качал чье-то тело. Нойда подбежал, схватил его, выволок на берег. Это был мертвый Кумжа. Должно быть, захлебнулся, отброшенный ударом в море…

Осознав, что помочь тут уже нечем, нойда выпрямился, огляделся. Больше не было ни колдовского холода, ни изморози на камнях. Понемногу поднимался легкий зоревой ветер. Сердце нойды вдруг сжалось – в отдалении он заметил на берегу тело своей невесты…





* * *


Солнце то ли взошло, то ли нет – море и небо сливались, затянутые молочной дымкой. Сырые утренние сумерки ничем не отличались от пасмурного дня или долгого туманного вечера. Крики, звуки голосов тонули в этом тумане. Словно серая хмарь пыталась стереть вчерашние день и ночь.

Люди рода Лахтака бродили по берегу, растерянно обсуждали случившееся. Никто толком не понимал, что произошло. Ясно одно – случилось несчастье. Черная Акка исчезла. Никто даже не сомневался, что ночью проклятая рыба-оборотень ожила и ушла в море сама. А прежде чем уйти, убила шамана Кумжу и юную Сирри. Причем с девушкой она обошлась с непонятной и устрашающей жестокостью. Почему рыба расквиталась с шаманом, было в общем ясно – но чем перед ней провинилась Сирри? Для чего понадобилось вырвать ей глаза?

Ученик шамана блуждал поодаль там же, на берегу, как потерянный. Он бродил у кромки прибоя, а в голове билась одна мысль: «Да как же так? Быть того не может! Нет, мне это снится…»

А как же посвящение? Сейчас, на заре, они с Кумжей должны подниматься на Белую Вараку, готовясь к встрече с божеством… И взгляд нойды снова обращался лежащим на песке телам учителя и невесты, почти ожидая, что они встанут. Сирри побежит домой, а наставник скажет ему: «ну что же ты медлишь? Великий Старик не будет ждать! Или тебе не нужно взрослое имя?» Мертвый Кумжа выглядел совсем как спящий. Но изуродованное безглазое лицо Сирри говорило: это не сон…

Толпа становилась все многолюднее, послышался женский плач. Мать Сирри накинулась на нойду с проклятиями, пытаясь расцарапать ему лицо. Ее оттащили, а он едва понял, кто это.

– Я же не знал, – бормотал он, глядя в море. – Вы сами просили что-то сделать с бабушкой-рыбой…

Молочный утренний туман понемногу таял, открывая дальний берег залива. Наконец из него медленно проступила похожая на исполинского моржа Белая Варака.

– Великий Старик, что мне делать? – вслух крикнул нойда, и словно очнувшись, быстро зашагал по берегу в сторону священной скалы.

Его проводили угрюмыми взглядами. Никто не стал ни останавливать, ни напутствовать его.





* * *


Нойда не знал дороги и никогда прежде не бывал на Белой Вараке. Он просто шел куда глаза глядят, пробираясь между валунами, перешагивая через сухой бурелом, пока подобие тропы под его ногами не устремилось вверх. Покрытые лишайниками скалы вставали по обе стороны, а белесые тучи казались такими низкими, будто до них можно было дотронуться вытянутой рукой. В какой-то миг так и произошло – тучи опустились настолько низко, что нойда внезапно очутился в белом мареве. И чем выше он поднимался, тем гуще становилась мгла вокруг. Редкие деревья, что росли в отдалении от тропы, цепляясь корнями за скалы, казались в тумане злыми духами. «И это Белая Варака?» – думал юноша, вспоминая величественную светлую гору, в ясные дни будто парившую над водами залива.

Скалистые плиты, по которым шагал нойда, покрылись каплями влаги. Туман медленно полз, то становясь чуть прозрачнее, то снова сгущаясь. Солнце, что должно было давно взойти, едва сквозило блеклым пятном. Вскоре нойда остановился, тяжело дыша от быстрого подъема. Он не знал, где он, куда идет и далеко ли до вершины, но очень хорошо понимал – блуждая в тумане по горной тропе, недолго шею свернуть. Этого ли желает Великий Старик?

– Ты ждал нас сегодня, о держащий вечные льды и небо, и вот я пришел. Мне нужна твоя помощь, – взмолился он, складывая руки перед грудью. – Я потерял путь и не знаю, куда идти. Не прогоняй меня! Мы с учителем совершили нечто страшное, но я не понимаю, что. А теперь он погиб, и я уже не узнаю!