Колдун. Обретения и потери

— Нет… — усмехнулся я — не зайдем. И когда увидел, как потухли глаза женщины, будто подернутые темной занавесью, с улыбкой добавил — Скоро вы поедете домой. Больше сюда не вернетесь. Вы будете жить долго и счастливо. Напишете много красивых картин. А эту подарИте мне, ладно? И подпишите. Хочу, чтобы она была у меня на стене.

— Конечно! — улыбнулась женщина — А еще — вот эту! Она подала мне картину с парусом, уплывающим за горизонт. Помните меня, ребята. Помните, что жила-была такая Настасья Жарова, талантливая, но несчастная художница.

— Будем помнить — снова улыбнулся я — И вы меня помните. Меня Василий звать. А это Варя, моя подруга. И я обещаю — вы будете жить долго и счастливо! Клянусь!

Она мне не поверила, точно. Когда мы уходили, художница смотрела нам вслед с грустной улыбкой, и я обернулся на пороге и помахав, ей сказал:

— Потом нарисуете картину маслом, и дидите мне на память. Помните — я сказал вам, что вы будете жить долго и счастливо. А я всегда держу свое слово. И вы сдержите — обязательно! А то не будет счастья! Все оставшиеся вам семьдесят лет!

Я подмигнул ей и закрыл за собой дверь.

Следующим был старик-ветеран. Он рассказал мне, как ушел на фронт мальчишкой шестнадцати лет, приписав себе два года. Как был ранен, и как спасла его сестричка, вытащив из-под обстрела. И как она погибла на следующий день, а он не знал, и хотел после госпиталя ее встретить и сделать ей подарок — он вырезал из дерева ее портрет.

Он показал мне этот портрет — темная от времени деревяшка, в которой угадывались черты лица курносой девушки.

После войны он женился, родились дети, внуки. Они все его любят, но так от него устали — он ведь теперь уже не встает, позвоночник в метастазах, а им трудно с ним заниматься. Вот он и попросился в хоспис — пусть хоть месяц отдохнут, съездят на море. Он вообще не любит доставлять кому-то неудобства. Они все хорошие, очень хорошие, и не их вина, что на старости лет вот еще и заболел. И ведь не фронтовые раны, а какой-то там поганый рак! Наверное это американцы к нам его заслали, чтобы убивать людей. Раньше ни о каком раке-то и не слыхивали!

Я не стал его разубеждать. Был рак уже давно…и те же американцы страдают от него не меньше, чем наши. И никто не может с ним совладать. Потому что нет у нас волшебников, есть только наука. А наука…она такая…сука! Ничего-то она не только не знает, но еще и не может. А я вот не знаю, но…могу. Могу! И делаю.

С ним, как ни странно, было полегче. Иначе не знаю — хватило бы энергии, или нет. Браслет уже отдал, все что мог, и я перешел на внутренние запасы Силы. И слава богу, что их у меня хватило.

Когда уходили от старика — он спал. Розовый, улыбающийся во сне. Я его погрузил в сон. Теперь он здоров — насколько можно быть здоровым в его годы. Я подлечил ему все, что мог, и теперь он проживет…не знаю, сколько он проживет но точно гораздо больше, чем мог прожить даже если бы у него не было рака.

Я отдал отцу Алексею миллион рублей, пообещав, что навещу его в обозримом будущем, и внесу еще сколько смогу. Попросил у него номер сотового телефона, сказав, что хочу позвонить через несколько дней и узнать о самочувствии тех, с кем я поговорил. Просто…узнать о самочувствии. Он написал мне расписку в приеме денег, хотя я и протестовал, сказав, что верю ему на слово (фамилию я назвал другую…на всякий случай), и заверил, что все мои деньги будут пущены на доброе дело. Ничего не пропадет и ни к чьим рукам не прилипнет! Грех!

Когда мы вышли из хосписа в июньскую жару, я почувствовал облегчение. Нет, не из-за того, что вырвался из юдоли скорби. Я чувствовал себя так, будто сделал именно то дело, ради которого родился. Вот как будто я шел, шел, и рраз! Увидел! Было темно, я спотыкался, падал, поднимался, снова шел, а теперь — увидел!

Да, это — мое. Теперь я знаю, что буду делать. Сегодня я приеду, найду камень для накопителя — подумаю, как можно его приспособить для постоянного ношения. Заполню Силой, и вновь приеду в хоспис. Если со стариком и художницей все будет в порядке — откроюсь отцу Алексею. И буду ездить туда регулярно, убирать порчу, лечить людей. Поддерживать буду хоспис.

Ну и частную практику никто не отменял! Буду работать у себя дома! Кстати, вот о чем я не подумал…мне ведь нужен кабинет для приема — по типу пикета, отдельно стоящий. Только не такая убогость с решетками, нет — что-то приличное, чтобы не стыдно людей было принимать.

Засветка? Выкручусь как-нибудь. Что-нибудь придумаю. Голова-то у меня есть, в конце-то концов!

В магазины заходить не стали. Во-первых, мы еще в прошлый раз как следует закупились. Во-вторых, и самое главное — не было настроения. Ну, ни малейшего! Меня слегка потряхивало после сеанса лечения, накатывала слабость, и похоже что я выглядел не очень хорошо, потому что Варя на меня время от времени смотрела и хмурилась, сдвигая свои широкие, не выщипанные брови.

Кстати, терпеть не могу, когда женщины выщипывают брови в ниточку, а потом их заново рисуют. Хорошо, что нынешняя мода начала возвращаться так сказать к истокам — красивые «соболиные» брови всегда были визитной карточкой русских женщин. И откуда пришла эта дрянная, дерьмовая практика щипать брови до состояния коленки, и потом на их месте рисовать что-то невообразимое?!

Нет, брови должны быть бровями. И кроме бровей, ресниц и волос на голове, у женщины на теле не должно быть больше никаких волос. Хорошо, что Варя придерживается такого же мнения. Впрочем — скорее всего она придерживается моего мнения, хочет чтобы мне было приятно. Когда мы с ней в первый раз занялись сексом, волос на теле у нее было побольше…

Глупые мысли приходят в голову, когда ты едешь из юдоли скорби, где люди находят свой последний приют. Но скорее всего это защита мозга — если постоянно думать о грустном, можно договориться до полнокровной депрессии, а там уже и до самоубийства недалече. Нет уж, мне жить еще и жить, и людей спасать. Сегодня я спас всего двоих, но разве каждый человек не вселенная? И значит, я спас две вселенные, а это уже и немало.

— А как она узнает, куда тебе прислать картину? — вдруг спросила Варя, задумчиво глядя через лобовое стекло — ты адреса-то не дал!

— Да я особо-то и не рассчитываю, что пришлет — усмехаюсь я, бросая мимолетный взгляд на грустную Варю — Захочет, найдет. А не захочет — и не надо. Разве мы это сделали ради благодарности? Ради того, чтобы нас кто-то чем-то отдарил? Вот вылечу какого-нибудь богатея, денег с него возьму — еще людям помогу. Ведь правда же приятно помогать людям?

— Правда… — Варя посмотрела на меня туманным, задумчивым взглядом и неожиданно попросила — сверни в лес, пожалуйста.

— В лес? — я удивленно посмотрел на Варю, секунду не понимая, чего она хочет, потом понял и улыбнулся — Конечно. Приспичило?

— Приспичило… — кивнула Варя и вздохнула.

Я выбрал съезд с трассы — корявый, перекопанный раньше канавой (видимо чтобы не заезжали сюда грибники и любители пикников на природе — пожароопасность!), крузак медленно, важно переполз рытвину, загребая огромными колесами, и покатился дальше по слегка уже заросшей травой-подорожником полевой дороге вдоль рядов высоченных разлапистых елей. Лес просматривался насквозь, даже спрятаться негде — видимость, как в поле. Стволы до уровня двух человеческих ростов — голые, как телеграфные столбы. Проехав метров двести, увидел выросший под елками подлесок — густые, как с картинки, небольшие елочки. Свернул, загнал машину за них, остановив возле неширокой поляны, укрытой зарослями густых кустов. Видимо сюда постоянно ездят отдыхающие — на поляне виднелись следы кострищ и лежали напиленные, нарубленные сучья.

— Давай, действуй, а я тебя постерегу.

Варя молча открыла дверцу, выпрыгнула (высота крузака впечатляет!), но не побежала прятаться за кустики, а зачем-то обошла машину, подошла к моей дверце, открыла ее и схватив меня за руку потянула к себе.

— Иди ко мне! Я хочу тебя! Мне приспичило — тебя!

Она с такой силой выдернула меня из машины, что я даже удивился — вот же накачалась на сельхозработах! Да, это тебе не тургеневская барышня! Эта и коня на скаку остановит, и…штаны сдернет с мужика, как сухую помидорную ботву с грядки. И сдернула. И оседлала, как норовистого жеребца.

Это было классно, хотя и странно. Лежишь себе на старых иголках, смотришь в небо, ветерок тебя обдувает, и совершенно ничего не делаешь — только получаешь удовольствие! Хорошо!

Правда потом пришлось и самому потрудиться. Но и это в радость. Впрочем — а кому это дело не в радость? Если делается оно по-любви…что усиливает удовольствие буквально в разы.

— О! Бордель тут устроили! — услышал я за спиной глумливый мужской голос, и замер, держа стоявшую лицом к моему сиденью Варю за голые бедра — А вы оплатили за парковку?

— Одевайся! — шепнул я тяжело дышащей, вспотевшей от любовной истомы Варе и оторвавшись от нее, мгновенно натянул на себя спущенные до колен трусы со штанами. Повернулся, и увидел пятерых парней, стоявших возле нас полукругом и расплывшихся в довольных скабрезных ухмылках.

— Слышь, чувак, ты чо, в уши долбишься? Не слышишь? — вякнул один, одетый в тренировочные штаны с лампасами и майку с надписью «Ай лав Нью-Йорк» — тебя спросили, ты платил за парковку, нет? А кули тогда тут пристроился? И разврат творишь?

— А телка-то хороша! — присвистнул другой, высокий, в камуфляжных штанах и черной майке, плечистый и накачанный — Глянь, жопа какая! Ништяк жопа! Так и просится на грех!

Варя как на грех никак не могла попасть ногой в штанину, и кроме полурасстегнутой блузки на ней в этот момент ничего не было. Я пытался прикрыть ее своим телом от взглядов чужаков, но где там! Она прыгала на одной ноге, заправляя вторую в штанину, и едва не упала, в последний момент успев уцепиться за дверцу машины.


— Слышь, придурок! — обратился ко мне тот, который заговорил с намипервым, видимо их лидер — мы сейчас твою телочку используем по назначению, и поедете дальше. Не боись, не попортим! У нас в этом деле большой опыт! Ты разогрел ее для нас, она точно хочет настоящих мужиков! Ведь так, сучка? Хочешь меня, бл…на?! Вона как своему е…рю подмахивала да визжала! Щас и нам повизжишь!

Парни радостно загоготали, наслаждаясь своей крутостью и беспомощностью жертв, а я тем времени осмотрел их более внимательно, и обнаружил — все вооружены. У одного мачете, у другого бейсбольная бита, третий с арматуриной, четвертый поигрывает ножом, пятый…тоже с битой. Кстати, а ведь что-то такое проходило по сводкам — банда гастролеров, что грабит проезжающие по трассе машины, остановившиеся на ночлег. Или парочки, уединившиеся в лесу для секса. Было три факта изнасилования, и с десяток, не меньше грабежей. Возможно, что изнасилований было и больше — не все подают заявление, боясь огласки.

Интересно, как они сумели так тихо подобраться? Видимо машину оставили подальше отсюда, и до места уже дошли пешком — видели, что мы свернули в лес.

Гадов этих даже на приманку ловили, специально пускали по трассе машину-ловушку, останавливающуюся в подозрительных местах, но они не поддались на провокацию. Может просто уезжали в другую область, а эту оставили «под парами»? И вот — снова оказались здесь.

И нас угораздило им попасться! Впрочем…очень даже хорошо. А я уж думал — где мне искать жертву? Была мысль отправиться куда-нибудь в город и бродить по улицам, пока на меня не выйдет какой-нибудь грабитель и не попытается облегчить мой бумажник. Ну как в одном Голливудском кино я видел — там мужик мстил за убитую грабителями жену и за дочку. Он ходил по Нью-Йорку (вроде как по Нью-Йорку, точно не помню), и когда грабители пытались на него напасть — расстреливал их на месте.

— Прошка, Минька — обездвижьте того, что с арматурой и высокого. Чтобы лежали и не двигались. Кстати — откачайте у них Силы, да побольше. Все равно им жить недолго осталось.

— Ай! Ох!

Два парня свалились на землю и стали корчиться, зажимая живот руками. Арматура и бита вывалились из рук — с врагом, который грызет тебя изнутри, не справится никакое оружие.

Трое других замерли, недоуменно глядя на корчи своих товарищей, старший хотел что-то сказать, но я не дал ему этого сделать, ударив всех троих импульсом Силы:

— Замерли! Не двигаться!

Потом обернулся к Варе, красной, трясущимися руками застегивавшей брюки и мягко спросил:

— Ты как? Ты в порядке?

Она глянула на меня чумными непонимающими глазами, перевела взгляд на застывших и корчившихся парней, и заикаясь, глотая буквы ответила:

— Я…ббы…не скзала так! Чт…о с ними?

— Я их остановил. Это та банда, что грабила людей на трассе — помнишь, в новостях как-то показывали? Вот на них мы и нарвались. Сволочи, всю обедню нам испортили. Ты хоть успела кончить?

— Ээ…ммм…и не один раз! — Варя помотала головой, будто не веря, что в этот момент можно говорить о таком, и со страхом глядя на неподвижных, как статуи бандитов, спросила — А что с ними будем делать? В полицию сдадим?

Я долго, пристально посмотрел ей в глаза…вот сейчас и посмотрим, каковы наши отношения. Как она отреагирует на то, что я хочу сделать. И можно ли ей в дальнейшем доверять мои тайны.

— Варя…как ты думаешь, сколько им дадут? Какой срок?

— Я…не знаю — Варя пожала плечами, продолжая с испугом смотреть на бандитов — Много, наверно!

— Лет десять, максимум. Просидят они лет семь и выйдут по УДО — условно-досрочному освобождению. Если вести себе будут хорошо. И снова примутся за дело. Понимаешь, да? Будут насиловать, грабить. Возможно, они уже кого-то и убили. Просто пока трупы не нашли. Их часто не находят, люди пропадают каждый день. Ну так вот, скажи: ты хочешь, чтобы они кого-то насиловали, убивали? Чтобы вот так, как нас — если бы я не был тем, кто я есть, что бы сейчас было?

— Я даже думать об этом не хочу! — Варю передернуло, она помолчала и спросила меня напряженным, глухим голосом — Ты их убьешь?

— Нет… — рассмеялся я — Они сами себя убьют.

И добавил, погладив Варю по плечу:

— Сядь в машину и не смотри, хорошо? Негоже тебе это видеть!

Варя послушно отправилась в салон машины на свое сиденье, а я посмотрел на трех «соляных столбов» и резко приказал:

— За мной!

И они пошли за мной, как привязанные. Я зашел в лес поглубже — там и увидел их черную приору с тонированными стеклами и без номеров, она стояла метров в двадцати от нас, за кустами, и похоже что мрази все это время за нами следили — видели, как мы занимаемся сексом. А когда мы совсем уж расслабились, подошли к нам поближе.

— Бесы! Вы какого черта проморгали этих гадов?

— Извини, хозяин… — в голосе Прошки явно слышался смешок — мы увлеклись зрелищем. Вы с Варей были так хороши…так старались! Такое удовольствием получали! И мы с вами…просто не могли остановиться!

— Мерзавцы вы! А если бы…

— А ничего не было бы, мы же знаем. Ты бы все равно с ними справился. Ты же колдун! Что тебе эти жалкие твари? А еще — ведь тебе нужна была жертва. И как бы ты получил бы жертву, если бы они не напали? Ты бы не решился отправить в трясину первого встречного, мы тебя знаем. У тебя типа моральные устои! А теперь все — они напали, значит враги, значит, ты с ними поступишь так, как надо.

— Ах вон что…так это вы нарочно все сделали!

— Ну…не без этого — опять смешок — Но ведь хорошо же вышло, правда? И сил у тебя прибавилось! Бодро себя чувствуешь, так? Вот! И зло сейчас накажешь — а мы порадуемся. Ох, как порадуемся!

Я промолчал. А что еще говорить? Бесы как всегда — в своем репертуаре. Для них убийство и страдания — это как пир горой, с черной икрой, осетриной и морем шампанского «Вдова Клико». Так в чем их тогда винить? Да и в остальном они правы — и жертва будет, и Зло накажем. Все четко, все хорошо! Вот только как Варя отреагирует на захват двух заложников и последующую их переправку в болото?

— Стоять! — приказал я, и отойдя в сторону дал посыл тому, что с мачете. Он вздрогнул, механически, как робот повернулся к своему соратнику и ударом мачете разрубил ему шею у левого плеча. Фонтаном брызнула кровь, и я поспешно отошел еще дальше — чуть до меня фонтан не достал! Не хватало еще белые штаны и белую же рубашку кровью заляпать!

«Мечник» повернулся к другому, и с таким звуком, как если бы кто-то рубил дрова, вогнал мачете парню в переносицу. Тот захрипел, выкатывая глаза, и рухнул, выдирая мачете из руки убийцы. Однако мачете все же осталось в руке бандита. Он спокойно, глядя перед собой стеклянными глазами поднес его к своей шее и резанул, погрузив лезвие сразу до половины клинка. И свалился рядом со своими подельниками, подергиваясь и выпуская из шеи клокочущие струи красной пахучей жидкости.

Все, дело сделано.