Колдун. Дом родной

Я позвонил в райотдел, сообщил о происшествии. Через два часа приехала дежурная группа — криминалист, следак, опер. Быстро все записали, опросили соседей — ситуация ясна, криминала никакого. Сбегали к Самохину, тот пришел, постоял с угрюмым видом, удрученно помотал головой. Затем пригнал газель-рефрижиратор, и тело Маши отправили в городской морг. Без заключения патологоанатома, без экспертизы все равно хоронить нельзя.

Вот так и прошел этот мерзкий, отвратительный день. Один из худших дней в моей жизни.

Машин дом опечатали, навесив на него замок. Хорошо хоть живности у нее никакой не было — ни кошки, ни собаки, иначе — куда бы их девать? Ключи от замка забрал глава администрации. Ему заниматься похоронами, так что он и будет распоряжаться имуществом покойной.

Уже когда уходили, Танюшкин вдруг сунул мне в руку несколько листков бумаги:

— Вот…мне показалось, что так будет правильно. На столе в комнате лежали. Сам решишь, что с ними делать.

Он ушел, не оглядываясь, а я еще минуты три стоял и смотрел на листки. Маша неплохо рисовала, и карандашные рисунки вышли очень узнаваемыми. Практически портретное сходство. С каждого из трех листков на меня смотрел я сам. В профиль, в фас, и в полный рост.

Домой приехал в таком настроении, что краше наверное в гроб кладут. Бессонная ночь с русалкой, а потом — Машина смерть. Настроение было не то что никаким — это даже настроением назвать было нельзя. Сходу решил лечь спать, но потом вспомнил про снадобье памяти, и не задумываясь взял с полки колбу с жидкостью и в один глоток выпил ее до дна. И тогда уже завалился на постель.



Следующие три дня я почти не помню. Так, какие-то отрывки, похожие на обрывки странного сна. Вот я в постели, и мне очень жарко, так жарко, что я сбрасываю с себя одеяло и падаю на пол, прижимаясь к холодным половицам. Мне плохо, очень плохо — меня корежит, выворачивает суставы, все тело болит так, будто весь я сплошная рана.

Еще картинка: я лежу на кровати, и чувствую, как чья-то рука меня обтирает, касаясь кожи влажным горячим полотенцем. Маша? Это Маша?! Но Маша мертва, как она может меня обтирать! Но я не могу рассмотреть лицо обтирающего — в глазах туман, меня тошнит, и я пытаюсь выдавить из себя содержимое желудка. Только выдавливать нечего — он пуст. Только горькая, едкая желчь, да вода, которую кто-то время от времени вливает мне в глотку. Я не хочу глотать, захлебываюсь, меня рвет, но вода снова и снова безжалостно вливается в мой рот. А может не вода, может какое-то снадобье. Но кто его может мне давать?

Ощущение — рядом со мной кто-то лежит. Кто-то теплый, упругий… Маша?! Да черт подери — она мертва, мертва! Нельзя выжить, если ржавая труба пробила тебе сердце!

И я снова впадаю в состояние безвременья.

Очнулся на четвертый день, к полудню — слабый, как ребенок. Очнулся, и некоторое время не мог понять — какой сейчас день, какое время суток. В комнате было сумрачно из-за закрытых занавесок, телевизор не работал, чему я очень даже удивился — я ведь оставлял его включенным из-за Охрима и бесов, они можно сказать телевизионные наркоманы, не могут без зомбиящика и часу прожить!

А самое главное — на кухне кто-то гремел посудой! Кто?!

Медленно спустил ноги с кровати, медленно поднялся и сел, преодолевая головокружение. Чертовщина какая-то — почему мои персональные бесы меня не вылечили?! Что это вообще такое было? Сколько я пролежал в отключке?! Ночь? И кто это посмел хозяйничать в моем доме?!

Поднимаюсь на ноги и бреду в кухню. У дверного косяка задерживаюсь и осторожно (сам не знаю почему) выглядываю из-за угла. Женщина. Небольшая, стройная, в сарафане выше колен. Лица не видно — только обнаженные, тронутые загаром плечи, крепкие, но не толстые ноги…попка, обтянутая тканью — аккуратная…аппетитная. Женщина что-то напевает, протирая посуду, вилки-ложки, рядом на столе стоит тазик с мыльной водой. Да кто это может быть?!

— Привет! — говорю я, женщина вздрагивает, взвизгивает и роняет загромыхавшую по столу ложку:

— Ай!

Оборачивается…

— Здрасте! — Варвара шумно выдыхает — Как вы меня напугали! Я чуть…

Она громко хохочет, и ее милое личико, не тронутое косметикой, делается очень красивым. Улыбка вообще украшает женщин — некрасивую делает милой, милую — красавицей. Редкая женщина улыбаясь не делается милее, чем она есть. Это надо быть совсем мерзкой, уродливой душой и телесно стервой, чтобы улыбка не сделала тебя душевней и красивее. Здесь — точно не тот случай, я даже залюбовался, насколько эта женщина мила! Мила, а еще…она какая-то…домашняя, что ли? Уютная. Ее место рядом с мужем, на кухне, при свете теплой лампы, с чаем и пирожными.

— А что вы здесь делаете? — интересуюсь осторожно, помня, кто ее муж и где он сейчас. И правда — как она сюда попала, и самое главное — с какой стати? Я ведь ее не звал.

— Посуду мою — зарумянилась Варвара — Вот, дома у вас прибралась, полы помыла, стены, мебель перемыла. Посуду домываю — все было грязное, пыльное. У вас-то времени нет этим заниматься, вот я и помогла.

— А как сюда попали? — не отставал я.

— Через дверь — пожимает красивыми плечами женщина. Или девушка? Женщиной ее сейчас назвать язык не повернется — она выглядит как выпускница школы, молоденькая и красивая. Такая красивая, что аж дух захватывает! В последний раз, когда я ее видел, она была лет на десять старше. Может потому, что фингал под глазом еще никого не молодил? Или потому, что неприятности никого еще сделали молодым и красивым? Хотя и тогда она была настолько красива, что я невольно обратил на это внимание. И не только я в целом, но и некоторые мои органы конкретно.

И тут я внезапно обнаружил, что стою перед чужой фактически женщиной в одних трусах! В «боксерках», обтягивающих меня как вторая кожа! И совершенно не скрывающих того факта, что при виде соблазнительной женщины я невольно слегка…ну ладно — не слегка! — возбудился.

Я ойкнул и невольно прикрыл пах сложенными руками, Варвара же только улыбнулась и махнула рукой:

— Да не стесняйтесь! Я всякого вас уже видала! Думаете, кто три дня вас обтирал водкой, да уксусом? Не помните?

— Честно сказать — не помню, сознался я, у которого тут же пропала эрекция — три дня?! Я валялся три дня?!

— Три дня, хозяин! — откликнулся Прошка.

— Три дня! — ответила Варвара и снова улыбнулась — Слава богу, жар у вас спал и теперь вам лучше. Только зря встали! Баба Нюра сказала, чтобы вы полежали еще сегодня, не вставали!

— Баба Нюра? Здесь еще была баба Нюра?! Мда…похоже, что тебе, Варвара, придется мне все рассказать — откуда ты здесь, и что было за эти три дня. И давай на ты, ладно? Меня Василий звать, можно просто Вася — мы же с тобой одногодки.

— Ну а я Варя!

У девушки были белые, будто искусственные зубы. То ли генетика, то ли баба Нюра старается, поддерживает односельчан — тех, кто с ней общается. Но я уже заметил — у многих бабанюриных пациентов белые зубы. «Тенденция, однако!»

Я уселся за стол, и Варя повела свой рассказ. В общем, выяснилось вот что: она пришла ко мне в пикет с заявлением о домашнем насилии. Ну и посоветоваться — как жить дальше, может я со своей стороны подскажу, как упрятать негодяя за решетку. Пришла, увидела, что пикет закрыт, а машина моя стоит во дворе — постучалась в дом. Ей никто не открыл, так что Варя решила уйти, но…потом дернула дверь, и та открылась. Почему открылась — это другой вопрос, я никогда не оставляю засов не задвинутым, по понятным причинам. (не худо Охрима бы спросить — какого черта?) Колдовство требует уединения.

Ну, так вот: дернула дверь, она открылась, и Варя в нее покричала, вызывая хозяина. Хозяин снова не откликнулся, это было странно, Варя забеспокоилась и пошла на второй этаж, где и обнаружила меня в неприглядном виде — красного, потного, грязного, валяющегося на полу в позе зародыша (она показала — в какой позе). Варя тут же попыталась взгромоздить меня на кровать, что с большим трудом ей и удалось — с очень большим трудом, ибо восемьдесят кило костей и мышц это вам…не это! Удивляюсь, как она вообще сумела меня поднять.

Дальше — она побежала за бабой Нюрой. Баба Нюра тут же подхватилась и пришла, долго щупала меня, и потом велела к врачам не обращаться, только поить меня бульоном и водой. А еще — обтирать водкой и уксусом, чтобы сбить жар. Вот три дня Варя меня и обтирала, поила, меняла белье, укрывала. Сходит домой, огород польет, дочку проведает (она ее отвела к своим родителям, благо что каникулы начались), и снова ко мне — дежурить. Спала тут, возле меня. Ну и параллельно убиралась по дому — он действительно сейчас блестит, как никогда. Еще — баню вымыла, перестирала грязное белье, посуду перемыла — в общем, работала на меня, как рабыня на господина.

— Вон, чистое белье лежит! — Варя кивнула на лавку — бедновато живешь, товарищ милиционер! Даже шкафов бельевых нет. Непорядок!


— Честно сказать — не до того было — хмыкнул я — Знаешь ведь, всего неделю как здесь обитаю. Не успел прибарахлиться. Вернее — десять дней.

— Учительницу вчера похоронили — нахмурилась Варя — Здесь, на кладбище.

Я сжался, и голову сжало, будто обручами. Я не хотел вспоминать, не позволял себе вспомнить, что Маши уже нет. И я не смог ее даже похоронить…вот я же скотина!

— У вас была любовь? — тихо спросила Варя, глядя куда-то в сторону.

— Почему так решила? — голос мой внезапно осип, слова едва пролезали через глотку.

— Я нашла в твоих штанах рисунки…она тебя рисовала.

— Просто рисовала. У нас с ней ничего не было — пусто, глухо ответил я — ни-че-го… А почему так быстро похоронили?

— Слышала, Танюшкин сказал, что причин задерживать похороны нет. Опять же — жара, лето…сам понимаешь. Администрация все организовала, женщины обрядили…в общем, похоронили. Царствие небесное…несчастная Маша!

Варя перекрестилась и замерла возле древнего буфета, комкая в руке тряпицу. Потом вздохнула и предложила:

— Может в баню сходишь, вымоешься? И попаришься — как раз всю хворь-то и выгонит. Баба Нюра сказала, что наверное заразу какую-то подцепил, когда по деревням ездил. Лихоманку. И что само пройдет, главное, чтобы жара сильного не было. А когда отойдешь…ну, в смысле поднимешься! (Варя улыбнулась) Чтобы в бане попарился. Я и подумала — натопить нужно, вдругсегодня встанешь! Опять же — вода горячая нужна была, дом мыть, посуду. Чем в кастрюле греть — лучше сразу бак набрать. Я веник там положила, тазик принесла. Сходишь? А я пока на стол накрою.

Я посмотрел на Варю, и молча кивнул — а правда, почему бы и не помыться? Давно собирался, вот и в самый раз сходить. Честно сказать — голова чешется…да и помыться как следует, попариться, это будет замечательно.

Через пять минут я уже входил в предбанник. Баня старая, но большая, хорошая, крепкая — настоящая баня, по-белому! В предбаннике чистые, выскобленные скамьи, вешалки для белья. Деревянный пол тоже выскоблен почти добела, ходить по нему босыми ногами даже приятно. Пахнет веником и дымком. Тут же на скамье — новая мочалка в упаковке, видимо только что из магазина, мыло и мужской шампунь. Шампунь мой, мыло и мочалку похоже что Варя купила. Кстати, надо будет как-то решить вопрос с деньгами. Она совсем даже не из богатенькой семьи, так что тратить свои деньги на чужого мужика ей и вовсе ни к чему. У нее дочка есть, вот на нее и должна тратить капиталы.

Горячий воздух бани обжег ноздри, глотку — ох, и натопила же Варя! Сел на скамью, и блаженно прикрыл глаза…хорошо! Ох, хорошо!

— ХарОша баба! — раздался рядом незнакомый мужской голос, и вздрогнув, я подскочил на месте, тут же отпрыгнув в сторону. На скамье сидел худой, жилистый старичок с длинной бородой ростом чуть выше колена. На нем не было ничего, кроме нечто, похожего на набедренную повязку — эдакий растрепанный кусок ткани, будто некто взял простыню и грубо вырвал из нее приличный клок. Ну а потом и обвязал им свои чресла.

— Чем хороша? — осведомился я, сразу поняв, с кем имею дело.

— Работяща! — невозмутимо кивнул Банный — И сиськи в порядке! И задница на месте! Все, как положено! Баню соблюдает, и себя в чистоте держит! Ты ее не упускай, колдун. Держи ее при себе! Не пожалеешь!

— Ффухх… — я уселся на место, поискал глазами ковшик (он плавал в тазике с водой), зачерпнул, плеснул на камни. Зашипело, горячий пар заклубился над головой.

— Хорошо! — подтвердил Банный — так и положено! Пар, он всему голова!

— Ты что, все время здесь жил? — спросил я, глядя на то, как на моей коже выступают капельки пота. Из небольшого окошка, когда присмотришься, проходило достаточно света, чтобы видеть все в подробностях. Вот сейчас я сидел сухой, горячий…и…началось. Вроде и воды во мне немного, а видишь, как полезла! Болезнь вылезает…

— Ну а где еще жить Банному? — усмехнулся старичок — Тут и жил. Спал все больше, пока твоя баба меня не разбудила. Печку растопила, парок сделала — вот я и очнулся. Теперь так и буду тут жить. Хорошо! Тебе ведь хорошо, так? Вот и мне хорошо. Теперь хворь уйдет, в бане вся хворь уходит! На то она и баня. Прежний хозяин оченно баню уважал…натопит, и давай париться! Раз по пять, а то и больше парился — потом во двор, на ветерок…и снова в парилку! А то зимой возьмет, да и в сугроб нырнет! Так ухал, что твоя кикимора болотная! Местные-то мимо и ходить боялись! Думали — колдовство творит! Он рассказывал — шибко смеялся!

— А в дом не ходишь? Все время только в бане сидишь?

— А чего мне в дому-то делать? Что тут сидеть, что в дому…без разницы.

— Телевизор там! Охрим целыми днями и ночами смотрит. И бесы мои смотрят. Смотрите ведь?

— Смотрим, хозяин! — послышались голоса откуда-то явно издалека. Сидят сейчас мерзавцы, и пялятся в экран. Варя включила, что ли?

— Варя включила, точно! — радостно ответил Прошка — Мы замучились без телевизора, житья никакого не стало без него! Пока ты валялся, болел.

— Так…черти драповые…а теперь рассказывайте — что это было? Чего я валялся три дня?!

— Ох, хозяин…ты сам виноват! Ну зачем сразу склянку жахнул? Надо-то было десять капель, всего-то! Поболел бы пару дней, да и дел-то чуть! А ты вон чего — как дорвался! Там же сказано — десять, максимум пятнадцать капель! Не читал в рецепте?

— А где там в рецепте сказано, черт вас подери? — рявкнул я, стукнув кулаком по скамье — Там не сказано ничего! Там только рецепт изготовления! Вот и все!

— А! Ну да…это в дневнике есть…забыли, прости, хозяин. Но тебе все равно ничего не грозило — мы тебя держали, не отпускали! Ты бы все равно не помер. И эта…ведьма, бабка Нюра тебя поддержала. Только сказала, что не может тебя вылечить. Но это и понятно, куда ей против тебя переть! Она против тебя — дитя!

— То есть — дитя? Чего ей против меня переть-то? — я зачерпнул ковшиком холодной, уже нагревшейся воды и с наслаждением вылил себе на макушку — ух, хорошо! — Почему она против меня вдруг попрет?

— Так ведь оно как выходит? Когда ты выпил снадобье, то сам себя заколдовал, заклятие на себя наложил. А кто может снять такое заклятие, кроме тебя самого? Уж точно не какая-то там ведьма, да еще и белая! Так что она сделала? Поддержала тебя немного, чтобы полегче было, вот, в общем-то, и все. Ты же когда выпил снадобье, как говорят по телевизору — запустил процесс мутации. Не так же просто ты будешь все запоминать! У тебя мозг должен был измениться! Вот и…изменился. Теперь ты все будешь помнить наизусть. Старый хозяин тоже болел, когда выпил это снадобье, но не так. Он ведь по-умному все сделал…

— Я сейчас вам сделаю — по-умному! — пригрозил я — мало не покажется, мерзавцы! Должны были предупредить, скоты вы эдакие! А вы что — шалить со мной вздумали?! Гады вы, и есть гады! Ведь нарочно не сказали! Попировать на хозяине захотелось, мерзавцы! Страданий моих выпить! Ладно, сволочи, я вам припомню! Из-за вас я на похороны Маши не попал! Век не прощу!

— Хозяин…прости…но на что там смотреть? На похоронах-то? С Машей ты уже простился, в том трупе ее уже нет. А захочешь с ней снова поговорить — договоришься с Кладбищенским, он ее вызовет, и давай, толкуй хоть всю ночь! А можешь с ней даже и любовью позаниматься — Кладбищенский может такое устроить, он умеет! Только не стоит мертвых без особой надобности беспокоить, неправильно это. Опять же — кладбищенскому придется подарки делать, а они все жадные. Кстати, ты не забыл, что должен выпивку и закуску тому Кладбищенскому, что нам мандрагора подогнал? Смотри — забудешь, потом к нечисти ни за чем не сунешься, они тебе тысячу лет помнить будут!

— Не забыл. Вот отойду от болезни…

И тут я услышал, как хлопнула наружная дверь бани. В предбаннике пошуршало, и следом открылась дверь парилки.

Вошла Варя. Она была обнажена, но похоже этого совсем даже не стеснялась. Вот так буднично, запросто — вошла, посмотрела на меня и улыбнувшись сказала:

— Ложись на полок! Сейчас из тебя болезнь буду выбивать! Ладно, ладно, не надо зажиматься! Все равно вижу! И я же говорю — во всех подробностях тебя рассмотрела, пока ты лежал без памяти. Ложись, ну!