Когда заканчиваются сказки
Часть 15 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Хотел выразить соболезнования и поддержать, но, как видишь, не очень вышло. Что теперь будет с Гвардией?
Вопрос ударил под дых. Атли понял, что не может больше стоять, расстегнул плащ, бросил его на спинку кресла, а сам рухнул на мягкую подушку.
– Совет назначит капитана Соколов. – Его коробило от собственных слов. – И учитывая, что произошло на площади… нам повезло, что они не стали требовать большего. И были бы правы. Мы… то, что случилось, непростительно.
Дарен перегнулся через стол и хлопнул Атли по плечу:
– В этом нет твоей вины, братец.
– Есть, Дарен. За всеми этими разборками с Советом я совершенно забыл о том, что должна делать Гвардия прежде всего. Я забыл о людях, Дарен.
* * *
Атли не помнил, как заснул.
– Давно не виделись, сынок, – звуки родного языка резанули слух, и Атли обернулся.
Король Вегейр сидел на высоком каменном троне и поглаживал бороду. Медово-жёлтые глаза смотрели на Атли, как обычно, снисходительно. Старый шрам, пересекавший всю левую половину лица, делался особенно заметным и глубоким в дрожащем свете факелов. В нише за спиной Вегейра возвышалась статуя Великого Волка.
– Что ты здесь делаешь? – огрызнулся Атли, оглядываясь в поисках выхода. Большая часть тронного зала утопала в тумане. Вот бес, ещё несколько мгновений назад он был в своём кабинете в гарнизоне и корпел над документами. Когда он успел задремать? А Вегейр вот, похоже, уже какое-то время ожидал его в чертогах снов.
– Твоя тревога нашла меня даже в Северных Землях. Я беспокоился и решил узнать, всё ли в порядке у моего сына.
Атли с досадой цокнул языком. Чутьё вожака волчьей стаи нельзя обмануть.
– Ты интересуешься как отец, как вожак или как предприимчивый король? – Атли не смотрел на Вегейра, он смотрел в глаза Великому Волку за его спиной.
– Я всегда един, как и Великий Волк. – Вегейр поднялся с трона, огромный и широкоплечий, укутанный в чёрный меховой плащ, он взметнулся ввысь устрашающей тенью.
Атли едва сдержался, чтобы не попятиться. Вегейр, кажется, заметил это желание, потому что расплылся в широкой улыбке.
– Да брось, сынок, – сказал он, смеясь. – Разве не доказал я тебе свою благосклонность? Разве не даровал я тебе волю, освободив от клятвы верности и отпустив в эту твою… Гвардию?
Настала очередь Атли усмехаться:
– Будто ты не знаешь, что для нас, оборотней, клятва верности всего лишь красивая формальность. Все эти клятвы – пустой звук для таких как мы.
Теперь он смотрел отцу точно в глаза. Нет, не отцу – вожаку. Для оборотней клятвы действительно значили мало, они были связаны гораздо более прочной, древней и неразрывной цепью – полной и безоговорочной покорностью своему вожаку. И, разумеется, Вегейр это прекрасно знал.
– Что ж, ты прав, сынок. – Король спустился с возвышения и встал напротив Атли, оставшись выше него на две полные головы. – Я не могу разорвать нашу связь, но однажды она прервётся. С моей смертью. Когда ты, сынок, станешь вожаком. Но я разорвал клятву верности, чтобы показать – я доверяю тебе и позволяю самому выбирать свою жизнь.
– До тех пор, пока ты не решишь призвать меня, – вскинул брови Атли. Он что, и разговор с Дареном умудрился каким-то образом подслушать?
– У тебя есть долг. Перед народом. Перед стаей. И рано или поздно тебе придётся вернуться, чтобы принять своё предназначение.
– Ты за этим пришёл? Напомнить мне о том, кто здесь главный? Так я не забыл!
Пощёчина сбила Атли с ног. В левом ухе зазвенело. Даже во сне наказания вожака были ощутимы и болезненны.
– Я… – Атли поднял на отца глаза, – никогда не вернусь!
Вегейр взревел, схватил Атли за грудки и со всей силы ударил о землю. Если бы рёбра во сне можно было переломать, они бы раскрошились от этого удара. Но здесь была только боль.
Вегейр прижал Атли к полу, и огромная рука мёртвой хваткой сомкнулась на его челюсти.
– Ты вернёшься, когда я прикажу! – выплюнул он в лицо сыну и отбросил того в сторону, как тряпичную куклу.
Атли, парализованный ударом, не мог пошевелиться и так и остался лежать на полу, уткнувшись лбом в холодный камень. Всё, что он слышал – удаляющиеся шаги короля Вегейра.
* * *
Кирши собирал вещи в дорогу, когда Атли ворвался в комнату, громко хлопнув дверью.
– Поездку придётся отложить, – бросил он, а Кирши обдало гневом, страхом, болью и острым, как сотня раскалённых спиц, желанием.
– Почему? – в горле тут же пересохло, а внутри всё сжалось, но он выпрямился, заслоняя собой дорожную сумку.
– Потому что я так сказал! – рявкнул Атли, стащил с себя кафтан и отшвырнул в сторону. – Раздевайся.
– Ты виделся с отцом? – Кирши знал этот взгляд Атли, дикий, звериный взгляд волка, голодного, загнанного и жестокого. Он боялся этого взгляда, потому что знал, что всегда следует после.
– Раздевайся!
Кирши снова обожгло волной ярости. Она врезалась под рёбра и спустилась горячей, ноющей истомой вниз живота. Кирши стиснул зубы, мышцы напряглись против воли, и руки скользнули к полам рубахи. Он не мог противиться прямому приказу и ненавидел себя за это. Ненавидел Атли и одновременно хотел. Чувствовал каждую его мысль, каждое его движение, каждый отголосок его дикой, звериной жажды. Они захлёстывали тёмными водами и тащили в омут на самое дно. И Кирши уже не мог разобрать, чьи же это чувства, и существует ли он на самом деле, или всё, что от него осталось – лишь чужое отражение. Или… он сам этого хотел?
– Ты мой, слышишь? – дыхание Атли обжигало ухо, а руки тащили куда-то, но Кирши не видел ничего, не слышал ничего, он полностью растворился в тёмных водах. – И я никуда тебя не отпущу. Как ни проси!
Эти слова немного отрезвили. В памяти белым светом замаячила цель, надежда, спасение. Кирши должен был что-то сделать и куда-то бежать. Заполучить. Шкатулку. Освободиться.
Атли подмял его под себя и навалился сверху, и Кирши снова исчез. Мысль растворилась, так и не обретя форму, а шторм снова утащил его под воду. Кирши закрыл глаза, наконец смиряясь, уступая и стараясь забыться. Атли отчаянно нуждался в убежище и не умел просить о нём иначе.
10
Буря под копытами и тишина в сердце
На несколько мгновений Василиса забыла себя. Мир исчез, погрузив её в бесконечное ничто. Безмирье. Безвременье. Словно кто-то ножницами вырезал её из действительности и перенёс на чистый белый лист. И она падала, падала, падала в его сияющую белизну, не в состоянии найти точку опоры. На этот раз она что-то потеряла, оставила позади, явственно это осознавая, но ещё не понимая, что же именно покинуло её тело.
А потом копыта рыжего коня коснулись земли, и мир навалился, обрушился на Василису жаром, ветром и звуками.
Конь галопом мчался сквозь красную, залитую ослепительным светом двух солнц пустыню. Куда ни глянь, уходили за горизонт песчаные дюны. Но конь нёсся вперёд так уверенно, словно знал дорогу. Знал, конечно, знал, ведь он был её проводником в этом новом мире.
Жара стояла неимоверная. Василиса сразу взмокла, с трудом втягивала в себя воздух, который тут же впитывал влагу, до боли иссушая нос и рот. На скаку Василиса расстегнула куртку и хотела укрыться ею от палящего солнца, но ветер вырвал ткань из ослабевших пальцев, и куртка полетела на землю.
– Чубасья мать! – Василиса дёрнула коня за гриву. – Остановись! Стой! Тпру! Эй!
Конь не обратил на неё внимания, продолжая мчаться вперёд, будто не умел ничего другого, будто не существовало для него другой цели, другой жизни, кроме бесконечного, необузданного «вперёд». Мчаться, толкать копытами землю, тянуть шею, пока не рухнет замертво. Но даже тогда дух его продолжит рваться к цели, которой ему, возможно, никогда не удастся достичь.
Василиса пригнулась к шее коня, чтобы за его гривой хоть немного спрятаться от палящих солнц. Бёдра пекло от напряжения, чародейка изо всех сил пыталась удержать между коленями взмыленные конские бока. Но не это оказалось самой большой проблемой.
Горы песка впереди, что изначально Василиса приняла за высокие барханы, поднимались выше, становясь всё больше похожими на мохнатые красные облака.
Песчаная буря.
И конь нёс Василису точно в неё.
– Чубасья мать!
Тратить время на попытки остановить коня Василиса не стала. Схватилась за рукав рубашки и потянула изо всех сил. С неохотой ткань поддалась, и чародейка, собрав в кулак всю свою ловкость, отпустила гриву коня и обвязала рукав вокруг лица, как можно плотнее закрывая нос и рот. И когда порог бури был уже близко, Василиса мёртвой хваткой вцепилась в гриву и пригнулась как можно ниже.
Конь ворвался в кроваво-красное облако, и сотни песчинок тут же впились Василисе в лицо. Она зажмурилась, прикрываясь рукой, насколько это было возможно при таком сильном ветре. Конь даже не подумал останавливаться, всё так же рвался вперёд сквозь бурю, и чем глубже он проникал, тем сильнее становились порывы ветра, тем больнее впивались в кожу песчинки. Василиса практически перестала чувствовать правый бок, а ухо забил песок, хоть она и старалась прикрывать его плечом.
Злой порыв ветра с новой силой хлестнул Василису в бок, и её повело. Ослабевшие пальцы выскользнули из гривы, и чародейка на полном ходу рухнула с коня.
Удар вышиб дух, а ветер тут же забросал её песком. Чудом она успела подтянуть подбородок к груди, чтобы уберечь затылок. Спина болела, но, кажется, ничего не было сломано. Проклиная всё на свете, Василиса попыталась подняться, но ветер прижимал её к земле, забирался под рубаху и колол песком.
Закрывшись рукой, чародейка разлепила глаза, но не увидела ничего, кроме плотного красного вихря. Завыв от обиды, она всё же сумела подняться. Вихрь ударил в спину и потащил за собой, но она устояла на ногах.
Нужно найти убежище.
Только вот где можно укрыться посреди чёртовой пустыни?
Ветер швырял её из стороны в сторону, а песок, кажется, сдирал кожу заживо, скрипел на зубах и залеплял глаза. Но Василиса, стиснув зубы, продолжала идти. Наугад. Молясь, чтобы по дороге её не прибило каким-нибудь камнем.
Наконец, когда силы почти оставили её, Василиса разглядела в буре гряду камней. Пять больших валунов торчали из песка, словно ладонь великана, погребённого в пустыне. Убежищем это назвать было сложно, но выбирать не приходилось, так что Василиса, выбрав камень побольше и пошире, рухнула за ним с подветренной стороны. Подтянула колени к подбородку и, обхватив голову руками, спрятала между коленями лицо.
Она сидела так, затаившись, пока песок с шипением разбивался о камни и разлетался в разные стороны.
Прекрасно. Просто прекрасно. Она оказалась совсем одна, посреди бушующей пустыни, в чужом мире, без еды и воды. И её конь – проводник, единственная ниточка, связывающая её с домом, – сгинул в буре.
Ей вдруг захотелось вновь стать маленькой девочкой. Чародейкой-недоучкой, гоняющей анчуток по Лютоборскому полю и не знающей забот, кроме скучных уроков. Только вот пути назад к этой девочке у неё больше не было. У неё больше ничего и никого не было. В Василисе словно что-то надломилось, она не выдержала и заплакала.
Слёзы разъедали обветренные щёки. От жажды и жары было тяжело дышать настолько, что воздух хрипами вырывался из лёгких. Кажется, даже слёзы испарялись прежде, чем успевали добежать до подбородка.
Вопрос ударил под дых. Атли понял, что не может больше стоять, расстегнул плащ, бросил его на спинку кресла, а сам рухнул на мягкую подушку.
– Совет назначит капитана Соколов. – Его коробило от собственных слов. – И учитывая, что произошло на площади… нам повезло, что они не стали требовать большего. И были бы правы. Мы… то, что случилось, непростительно.
Дарен перегнулся через стол и хлопнул Атли по плечу:
– В этом нет твоей вины, братец.
– Есть, Дарен. За всеми этими разборками с Советом я совершенно забыл о том, что должна делать Гвардия прежде всего. Я забыл о людях, Дарен.
* * *
Атли не помнил, как заснул.
– Давно не виделись, сынок, – звуки родного языка резанули слух, и Атли обернулся.
Король Вегейр сидел на высоком каменном троне и поглаживал бороду. Медово-жёлтые глаза смотрели на Атли, как обычно, снисходительно. Старый шрам, пересекавший всю левую половину лица, делался особенно заметным и глубоким в дрожащем свете факелов. В нише за спиной Вегейра возвышалась статуя Великого Волка.
– Что ты здесь делаешь? – огрызнулся Атли, оглядываясь в поисках выхода. Большая часть тронного зала утопала в тумане. Вот бес, ещё несколько мгновений назад он был в своём кабинете в гарнизоне и корпел над документами. Когда он успел задремать? А Вегейр вот, похоже, уже какое-то время ожидал его в чертогах снов.
– Твоя тревога нашла меня даже в Северных Землях. Я беспокоился и решил узнать, всё ли в порядке у моего сына.
Атли с досадой цокнул языком. Чутьё вожака волчьей стаи нельзя обмануть.
– Ты интересуешься как отец, как вожак или как предприимчивый король? – Атли не смотрел на Вегейра, он смотрел в глаза Великому Волку за его спиной.
– Я всегда един, как и Великий Волк. – Вегейр поднялся с трона, огромный и широкоплечий, укутанный в чёрный меховой плащ, он взметнулся ввысь устрашающей тенью.
Атли едва сдержался, чтобы не попятиться. Вегейр, кажется, заметил это желание, потому что расплылся в широкой улыбке.
– Да брось, сынок, – сказал он, смеясь. – Разве не доказал я тебе свою благосклонность? Разве не даровал я тебе волю, освободив от клятвы верности и отпустив в эту твою… Гвардию?
Настала очередь Атли усмехаться:
– Будто ты не знаешь, что для нас, оборотней, клятва верности всего лишь красивая формальность. Все эти клятвы – пустой звук для таких как мы.
Теперь он смотрел отцу точно в глаза. Нет, не отцу – вожаку. Для оборотней клятвы действительно значили мало, они были связаны гораздо более прочной, древней и неразрывной цепью – полной и безоговорочной покорностью своему вожаку. И, разумеется, Вегейр это прекрасно знал.
– Что ж, ты прав, сынок. – Король спустился с возвышения и встал напротив Атли, оставшись выше него на две полные головы. – Я не могу разорвать нашу связь, но однажды она прервётся. С моей смертью. Когда ты, сынок, станешь вожаком. Но я разорвал клятву верности, чтобы показать – я доверяю тебе и позволяю самому выбирать свою жизнь.
– До тех пор, пока ты не решишь призвать меня, – вскинул брови Атли. Он что, и разговор с Дареном умудрился каким-то образом подслушать?
– У тебя есть долг. Перед народом. Перед стаей. И рано или поздно тебе придётся вернуться, чтобы принять своё предназначение.
– Ты за этим пришёл? Напомнить мне о том, кто здесь главный? Так я не забыл!
Пощёчина сбила Атли с ног. В левом ухе зазвенело. Даже во сне наказания вожака были ощутимы и болезненны.
– Я… – Атли поднял на отца глаза, – никогда не вернусь!
Вегейр взревел, схватил Атли за грудки и со всей силы ударил о землю. Если бы рёбра во сне можно было переломать, они бы раскрошились от этого удара. Но здесь была только боль.
Вегейр прижал Атли к полу, и огромная рука мёртвой хваткой сомкнулась на его челюсти.
– Ты вернёшься, когда я прикажу! – выплюнул он в лицо сыну и отбросил того в сторону, как тряпичную куклу.
Атли, парализованный ударом, не мог пошевелиться и так и остался лежать на полу, уткнувшись лбом в холодный камень. Всё, что он слышал – удаляющиеся шаги короля Вегейра.
* * *
Кирши собирал вещи в дорогу, когда Атли ворвался в комнату, громко хлопнув дверью.
– Поездку придётся отложить, – бросил он, а Кирши обдало гневом, страхом, болью и острым, как сотня раскалённых спиц, желанием.
– Почему? – в горле тут же пересохло, а внутри всё сжалось, но он выпрямился, заслоняя собой дорожную сумку.
– Потому что я так сказал! – рявкнул Атли, стащил с себя кафтан и отшвырнул в сторону. – Раздевайся.
– Ты виделся с отцом? – Кирши знал этот взгляд Атли, дикий, звериный взгляд волка, голодного, загнанного и жестокого. Он боялся этого взгляда, потому что знал, что всегда следует после.
– Раздевайся!
Кирши снова обожгло волной ярости. Она врезалась под рёбра и спустилась горячей, ноющей истомой вниз живота. Кирши стиснул зубы, мышцы напряглись против воли, и руки скользнули к полам рубахи. Он не мог противиться прямому приказу и ненавидел себя за это. Ненавидел Атли и одновременно хотел. Чувствовал каждую его мысль, каждое его движение, каждый отголосок его дикой, звериной жажды. Они захлёстывали тёмными водами и тащили в омут на самое дно. И Кирши уже не мог разобрать, чьи же это чувства, и существует ли он на самом деле, или всё, что от него осталось – лишь чужое отражение. Или… он сам этого хотел?
– Ты мой, слышишь? – дыхание Атли обжигало ухо, а руки тащили куда-то, но Кирши не видел ничего, не слышал ничего, он полностью растворился в тёмных водах. – И я никуда тебя не отпущу. Как ни проси!
Эти слова немного отрезвили. В памяти белым светом замаячила цель, надежда, спасение. Кирши должен был что-то сделать и куда-то бежать. Заполучить. Шкатулку. Освободиться.
Атли подмял его под себя и навалился сверху, и Кирши снова исчез. Мысль растворилась, так и не обретя форму, а шторм снова утащил его под воду. Кирши закрыл глаза, наконец смиряясь, уступая и стараясь забыться. Атли отчаянно нуждался в убежище и не умел просить о нём иначе.
10
Буря под копытами и тишина в сердце
На несколько мгновений Василиса забыла себя. Мир исчез, погрузив её в бесконечное ничто. Безмирье. Безвременье. Словно кто-то ножницами вырезал её из действительности и перенёс на чистый белый лист. И она падала, падала, падала в его сияющую белизну, не в состоянии найти точку опоры. На этот раз она что-то потеряла, оставила позади, явственно это осознавая, но ещё не понимая, что же именно покинуло её тело.
А потом копыта рыжего коня коснулись земли, и мир навалился, обрушился на Василису жаром, ветром и звуками.
Конь галопом мчался сквозь красную, залитую ослепительным светом двух солнц пустыню. Куда ни глянь, уходили за горизонт песчаные дюны. Но конь нёсся вперёд так уверенно, словно знал дорогу. Знал, конечно, знал, ведь он был её проводником в этом новом мире.
Жара стояла неимоверная. Василиса сразу взмокла, с трудом втягивала в себя воздух, который тут же впитывал влагу, до боли иссушая нос и рот. На скаку Василиса расстегнула куртку и хотела укрыться ею от палящего солнца, но ветер вырвал ткань из ослабевших пальцев, и куртка полетела на землю.
– Чубасья мать! – Василиса дёрнула коня за гриву. – Остановись! Стой! Тпру! Эй!
Конь не обратил на неё внимания, продолжая мчаться вперёд, будто не умел ничего другого, будто не существовало для него другой цели, другой жизни, кроме бесконечного, необузданного «вперёд». Мчаться, толкать копытами землю, тянуть шею, пока не рухнет замертво. Но даже тогда дух его продолжит рваться к цели, которой ему, возможно, никогда не удастся достичь.
Василиса пригнулась к шее коня, чтобы за его гривой хоть немного спрятаться от палящих солнц. Бёдра пекло от напряжения, чародейка изо всех сил пыталась удержать между коленями взмыленные конские бока. Но не это оказалось самой большой проблемой.
Горы песка впереди, что изначально Василиса приняла за высокие барханы, поднимались выше, становясь всё больше похожими на мохнатые красные облака.
Песчаная буря.
И конь нёс Василису точно в неё.
– Чубасья мать!
Тратить время на попытки остановить коня Василиса не стала. Схватилась за рукав рубашки и потянула изо всех сил. С неохотой ткань поддалась, и чародейка, собрав в кулак всю свою ловкость, отпустила гриву коня и обвязала рукав вокруг лица, как можно плотнее закрывая нос и рот. И когда порог бури был уже близко, Василиса мёртвой хваткой вцепилась в гриву и пригнулась как можно ниже.
Конь ворвался в кроваво-красное облако, и сотни песчинок тут же впились Василисе в лицо. Она зажмурилась, прикрываясь рукой, насколько это было возможно при таком сильном ветре. Конь даже не подумал останавливаться, всё так же рвался вперёд сквозь бурю, и чем глубже он проникал, тем сильнее становились порывы ветра, тем больнее впивались в кожу песчинки. Василиса практически перестала чувствовать правый бок, а ухо забил песок, хоть она и старалась прикрывать его плечом.
Злой порыв ветра с новой силой хлестнул Василису в бок, и её повело. Ослабевшие пальцы выскользнули из гривы, и чародейка на полном ходу рухнула с коня.
Удар вышиб дух, а ветер тут же забросал её песком. Чудом она успела подтянуть подбородок к груди, чтобы уберечь затылок. Спина болела, но, кажется, ничего не было сломано. Проклиная всё на свете, Василиса попыталась подняться, но ветер прижимал её к земле, забирался под рубаху и колол песком.
Закрывшись рукой, чародейка разлепила глаза, но не увидела ничего, кроме плотного красного вихря. Завыв от обиды, она всё же сумела подняться. Вихрь ударил в спину и потащил за собой, но она устояла на ногах.
Нужно найти убежище.
Только вот где можно укрыться посреди чёртовой пустыни?
Ветер швырял её из стороны в сторону, а песок, кажется, сдирал кожу заживо, скрипел на зубах и залеплял глаза. Но Василиса, стиснув зубы, продолжала идти. Наугад. Молясь, чтобы по дороге её не прибило каким-нибудь камнем.
Наконец, когда силы почти оставили её, Василиса разглядела в буре гряду камней. Пять больших валунов торчали из песка, словно ладонь великана, погребённого в пустыне. Убежищем это назвать было сложно, но выбирать не приходилось, так что Василиса, выбрав камень побольше и пошире, рухнула за ним с подветренной стороны. Подтянула колени к подбородку и, обхватив голову руками, спрятала между коленями лицо.
Она сидела так, затаившись, пока песок с шипением разбивался о камни и разлетался в разные стороны.
Прекрасно. Просто прекрасно. Она оказалась совсем одна, посреди бушующей пустыни, в чужом мире, без еды и воды. И её конь – проводник, единственная ниточка, связывающая её с домом, – сгинул в буре.
Ей вдруг захотелось вновь стать маленькой девочкой. Чародейкой-недоучкой, гоняющей анчуток по Лютоборскому полю и не знающей забот, кроме скучных уроков. Только вот пути назад к этой девочке у неё больше не было. У неё больше ничего и никого не было. В Василисе словно что-то надломилось, она не выдержала и заплакала.
Слёзы разъедали обветренные щёки. От жажды и жары было тяжело дышать настолько, что воздух хрипами вырывался из лёгких. Кажется, даже слёзы испарялись прежде, чем успевали добежать до подбородка.