Когда рассеется тьма
Часть 9 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Хорошо, что она успела понять, что вовсе в него не влюблена и страдать по нему не будет.
— Хочешь, я останусь? — взяв ее за плечи, прошептал Кирилл в ухо.
Агата покачала головой.
— Ты его любила? — Кирилл ласково и грустно заглянул ей в глаза.
Прежняя Агата сочла бы, что он искренне разделяет ее горе.
Новая Агата Кириллу не верила. Оттого, что она ему не верит, было тоскливо, и хотелось, чтобы он поскорее ушел.
Она пожала плечами.
Он отпустил ее плечи, подержался за ручку входной двери и быстро вышел. Агата заперла за ним дверь и тоже подержалась за ручку.
Она ошибалась, считая, что Кирилл в нее влюблен, но смертью Юлия Семеновича он заинтересовался искренне. Его можно понять, убийства случаются не часто, это любого заинтересует.
Захотелось снова отпереть дверь, позвать бывшего бойфренда, рассказать ему о Юлии Семеновиче, обсудить все возможные версии, даже самые нелепые. Кирилл ее не любит, но дураком он точно не является. Сможет посоветовать что-нибудь умное.
Зашумел остановившийся на этаже лифт. Агата отошла от двери.
Поговорить с кем-то хотелось нестерпимо. Родителям она о смерти родственника сообщила, конечно, но родители Юлия Семеновича почти не знали и ничего стоящего сообщить не могли.
Поговорить с кем-то хотелось нестерпимо, но поговорить было не с кем.
21 мая, суббота
Повезло, мать позвонила, когда Ксения была в ванной. Разговаривать с матерью при жене Павлу решительно не хотелось. Даже тактичная Ксения не смогла бы удержаться от вопросов, а отвечать на них у него не было никакого желания.
Он никогда не говорил Ксении о матери. Жена наверняка считала, что мать давно умерла.
— Пашенька, мне так хочется с тобой поговорить, — жалобно пролепетала мать.
Когда он был совсем маленьким, ее лепетание вызывало у него острое желание поскорее вырасти и защитить ее от всех мирских напастей. Павел утыкался ей в колени и не понимал, почему у Юлия и бабушки делались сердитые лица.
— Говори, — разрешил взрослый Павел, косясь на дверь ванной.
— Давай встретимся, Паша. Мы так давно не виделись!
Павел почувствовал, как застучало сердце.
Они давно не виделись, потому что ей не было до него дела. Ни когда он был маленьким, ни сейчас.
Павел потер рукой левую сторону груди.
— Паша!..
Его терпения всегда хватало не дольше, чем на пять минут общения с собственной матерью.
— Давай, — неожиданно решил Павел.
Нужно выяснить, какого черта она сюда приехала.
— Давай встретимся у Чистых прудов, — решил Павел. — Через час.
Вода в ванной течь перестала.
— Ксения, — позвал он, подойдя к двери. — Мне нужно отъехать по делам.
Жена, закутанная в махровое полотенце, приоткрыла дверь, грустно и понимающе кивнула. Ей не нравилось, что он уезжает от нее в выходные. Это ни одной жене не нравится.
— Надолго?
— Надеюсь, что нет.
У него замечательная жена, никогда не мучает его вопросами.
Павел чмокнул ее в нос и виновато улыбнулся.
У него замечательная жена. Он почти не уделяет ей внимания, а она ни разу его в этом не упрекнула.
Он успел одеться и уйти до того, как она вышла из ванной.
Времени до встречи было больше чем достаточно, и он пошел пешком. Субботний город был почти пуст, немного людей и мало машин. Пахло свежестью и еще чем-то приятным, сиренью, наверное.
Юлий красотам природы радоваться не умел, умела бабушка, но ее давно не было в живых.
Доставляет ли Ксении радость пребывание на природе, Павел не знал. Если доставляет, нужно купить или построить загородный дом. Жена ничего от него не требует, но это не означает, что он может о ней не заботиться.
Он старался идти медленно, но все равно пришел на десять минут раньше. Постоял, глядя на вход в метро, подосадовал, что не обговорил конкретное место встречи, и увидел мать. Она появилась откуда-то сбоку. Наверное, приехала на такси.
Мать никогда не была красавицей. Невысокая и полная, она напоминала бы шарик, если бы не умело подобранная одежда и что-то еще, выдававшее в ней иностранку. Мать долго жила за границей.
Синеватые седые волосы коротко пострижены. Когда Павел видел ее в прошлый раз, волосы были пепельные.
Дать ей ее шестьдесят было невозможно. Гладкое, без морщин лицо, легкая, несмотря на полноту, походка.
Мать начала озираться, Павел неохотно к ней шагнул.
— Привет.
— Пашенька!
Он испугался, что она сейчас его обнимет, но она только всплеснула руками.
— Ты совсем взрослый!
— Я уже двадцать лет взрослый.
На самом деле он взрослый гораздо дольше. Он стал взрослым, когда узнал, что она собиралась отдать его в детский дом.
Метро впускало и выпускало пассажиров. Они стояли не в самом удачном месте, пешеходам приходилось их обходить.
— Пожалуйста, объясни, чего ты от меня хочешь, — вздохнул Павел.
Мать, вздохнув, молча тронулась в сторону пруда. Павел послушно пошел следом, радуясь, что она не пытается взять его под руку.
На бульваре народу почти не было. Он ожидал, что мать сядет на первую попавшуюся свободную лавку, но она пошла дальше, перед прудом свернула в кусты. За ними он увидел одинокую лавочку. Мать уселась, он остановился рядом.
— Ты здесь была?
С дорожки, по которой они шли, лавочку видно не было.
— Нет. — Она поерзала, перемещаясь в тень нависающей над лавкой сирени. — Но я люблю это место. И всегда любила. Я люблю Москву.
— Пожалуйста, скажи, чего ты хочешь. У меня мало времени.
Павел отвернулся от матери, посмотрел на серую воду пруда. Рыжая утка, заметив их, подплыла ближе, негромко крякнула. Павел повернулся к утке спиной.
— Я соскучилась по тебе, Паша.
— Как у тебя с деньгами? Юлий ведь тебе переводил деньги, да?
Сын никогда ее не интересовал. Ее всегда интересовали деньги.
— Сейчас я деньги получать не могу, — мать притворилась равнодушной.
— Не можешь, — подтвердил он.
Денежные переводы из России за границу были запрещены санкциями.
Он случайно узнал, что Юлий переводит матери деньги. Это было три года назад, когда Юлий готовил налоговую декларацию и попросил Павла ее проверить.
— Зачем ты это делаешь?! — ахнул Павел, поняв, куда дядя ежемесячно отправляет тысячу евро. — Юлий!
Тот промолчал.
— Юлий!
— Паша, это наши внутренние дела, — твердо пресек тогда этот разговор дядя.
Павел его не понимал, но думать и говорить о матери ему было противно, и больше он к тому разговору не возвращался.
— Хочешь, я останусь? — взяв ее за плечи, прошептал Кирилл в ухо.
Агата покачала головой.
— Ты его любила? — Кирилл ласково и грустно заглянул ей в глаза.
Прежняя Агата сочла бы, что он искренне разделяет ее горе.
Новая Агата Кириллу не верила. Оттого, что она ему не верит, было тоскливо, и хотелось, чтобы он поскорее ушел.
Она пожала плечами.
Он отпустил ее плечи, подержался за ручку входной двери и быстро вышел. Агата заперла за ним дверь и тоже подержалась за ручку.
Она ошибалась, считая, что Кирилл в нее влюблен, но смертью Юлия Семеновича он заинтересовался искренне. Его можно понять, убийства случаются не часто, это любого заинтересует.
Захотелось снова отпереть дверь, позвать бывшего бойфренда, рассказать ему о Юлии Семеновиче, обсудить все возможные версии, даже самые нелепые. Кирилл ее не любит, но дураком он точно не является. Сможет посоветовать что-нибудь умное.
Зашумел остановившийся на этаже лифт. Агата отошла от двери.
Поговорить с кем-то хотелось нестерпимо. Родителям она о смерти родственника сообщила, конечно, но родители Юлия Семеновича почти не знали и ничего стоящего сообщить не могли.
Поговорить с кем-то хотелось нестерпимо, но поговорить было не с кем.
21 мая, суббота
Повезло, мать позвонила, когда Ксения была в ванной. Разговаривать с матерью при жене Павлу решительно не хотелось. Даже тактичная Ксения не смогла бы удержаться от вопросов, а отвечать на них у него не было никакого желания.
Он никогда не говорил Ксении о матери. Жена наверняка считала, что мать давно умерла.
— Пашенька, мне так хочется с тобой поговорить, — жалобно пролепетала мать.
Когда он был совсем маленьким, ее лепетание вызывало у него острое желание поскорее вырасти и защитить ее от всех мирских напастей. Павел утыкался ей в колени и не понимал, почему у Юлия и бабушки делались сердитые лица.
— Говори, — разрешил взрослый Павел, косясь на дверь ванной.
— Давай встретимся, Паша. Мы так давно не виделись!
Павел почувствовал, как застучало сердце.
Они давно не виделись, потому что ей не было до него дела. Ни когда он был маленьким, ни сейчас.
Павел потер рукой левую сторону груди.
— Паша!..
Его терпения всегда хватало не дольше, чем на пять минут общения с собственной матерью.
— Давай, — неожиданно решил Павел.
Нужно выяснить, какого черта она сюда приехала.
— Давай встретимся у Чистых прудов, — решил Павел. — Через час.
Вода в ванной течь перестала.
— Ксения, — позвал он, подойдя к двери. — Мне нужно отъехать по делам.
Жена, закутанная в махровое полотенце, приоткрыла дверь, грустно и понимающе кивнула. Ей не нравилось, что он уезжает от нее в выходные. Это ни одной жене не нравится.
— Надолго?
— Надеюсь, что нет.
У него замечательная жена, никогда не мучает его вопросами.
Павел чмокнул ее в нос и виновато улыбнулся.
У него замечательная жена. Он почти не уделяет ей внимания, а она ни разу его в этом не упрекнула.
Он успел одеться и уйти до того, как она вышла из ванной.
Времени до встречи было больше чем достаточно, и он пошел пешком. Субботний город был почти пуст, немного людей и мало машин. Пахло свежестью и еще чем-то приятным, сиренью, наверное.
Юлий красотам природы радоваться не умел, умела бабушка, но ее давно не было в живых.
Доставляет ли Ксении радость пребывание на природе, Павел не знал. Если доставляет, нужно купить или построить загородный дом. Жена ничего от него не требует, но это не означает, что он может о ней не заботиться.
Он старался идти медленно, но все равно пришел на десять минут раньше. Постоял, глядя на вход в метро, подосадовал, что не обговорил конкретное место встречи, и увидел мать. Она появилась откуда-то сбоку. Наверное, приехала на такси.
Мать никогда не была красавицей. Невысокая и полная, она напоминала бы шарик, если бы не умело подобранная одежда и что-то еще, выдававшее в ней иностранку. Мать долго жила за границей.
Синеватые седые волосы коротко пострижены. Когда Павел видел ее в прошлый раз, волосы были пепельные.
Дать ей ее шестьдесят было невозможно. Гладкое, без морщин лицо, легкая, несмотря на полноту, походка.
Мать начала озираться, Павел неохотно к ней шагнул.
— Привет.
— Пашенька!
Он испугался, что она сейчас его обнимет, но она только всплеснула руками.
— Ты совсем взрослый!
— Я уже двадцать лет взрослый.
На самом деле он взрослый гораздо дольше. Он стал взрослым, когда узнал, что она собиралась отдать его в детский дом.
Метро впускало и выпускало пассажиров. Они стояли не в самом удачном месте, пешеходам приходилось их обходить.
— Пожалуйста, объясни, чего ты от меня хочешь, — вздохнул Павел.
Мать, вздохнув, молча тронулась в сторону пруда. Павел послушно пошел следом, радуясь, что она не пытается взять его под руку.
На бульваре народу почти не было. Он ожидал, что мать сядет на первую попавшуюся свободную лавку, но она пошла дальше, перед прудом свернула в кусты. За ними он увидел одинокую лавочку. Мать уселась, он остановился рядом.
— Ты здесь была?
С дорожки, по которой они шли, лавочку видно не было.
— Нет. — Она поерзала, перемещаясь в тень нависающей над лавкой сирени. — Но я люблю это место. И всегда любила. Я люблю Москву.
— Пожалуйста, скажи, чего ты хочешь. У меня мало времени.
Павел отвернулся от матери, посмотрел на серую воду пруда. Рыжая утка, заметив их, подплыла ближе, негромко крякнула. Павел повернулся к утке спиной.
— Я соскучилась по тебе, Паша.
— Как у тебя с деньгами? Юлий ведь тебе переводил деньги, да?
Сын никогда ее не интересовал. Ее всегда интересовали деньги.
— Сейчас я деньги получать не могу, — мать притворилась равнодушной.
— Не можешь, — подтвердил он.
Денежные переводы из России за границу были запрещены санкциями.
Он случайно узнал, что Юлий переводит матери деньги. Это было три года назад, когда Юлий готовил налоговую декларацию и попросил Павла ее проверить.
— Зачем ты это делаешь?! — ахнул Павел, поняв, куда дядя ежемесячно отправляет тысячу евро. — Юлий!
Тот промолчал.
— Юлий!
— Паша, это наши внутренние дела, — твердо пресек тогда этот разговор дядя.
Павел его не понимал, но думать и говорить о матери ему было противно, и больше он к тому разговору не возвращался.