Когда оживают Страхи

Мак-Суини развернулась и, напоследок окатив меня презрительным взглядом, хотела удалиться. С прямой спиной и гордо вскинутой головой. Но я, вдруг вспомнив, окликнул:

– Талли!

– Что? – холодно спросила она, чуть замедлившись и оглянувшись через плечо.

– Вы можете развернуть наблюдение в акватории города?

– Мы всегда за нею наблюдаем, – отмахнулась девушка.

– Тогда для вас, должно быть, не составит труда отследить маленький старый батискаф? – поинтересовался я.

– Зачем? – насторожилась бард.

– Это к твоему вопросу о выживших сопровождающих, – сказал я. И прибавил с прорезавшейся тревогой: – Ты можешь обвинять меня в чем угодно, но гибели Тары я не желаю. Не уверен, смог ли кораблик пройти через тоннели старого порта, но…

– Ты о чем, Ормонд?

– В Лимбе мы столкнулись с Вестником. И я не знаю, заражен ли последний из выживших людей Кэмпбелла…

Я вкратце рассказал об идее наемников уйти на батискафе, описал исчадие Тьмы. О себе благоразумно добавил: мол, удалось сбежать и прокрасться туда, откуда начинали путь.

Наши взгляды в очередной раз столкнулись, и злость в зрачках Талли сменилась нешуточной тревогой, краска спала с лица.

– Спасибо, что предупредил. Сделаем что можем, – произнесла она. Развернулась и торопливо ушла, на ходу окликнула какого-то гварда, принялась раздавать приказания.

– Ага… – пробормотал я ей вслед, устало откинулся и прикрыл глаза. Теперь точно сделал все, что мог. И оставалось молиться, чтобы у гвардов получилось найти Мору.

Впрочем, размышлять о подобном сейчас я не хотел. Равно как и о собственном незавидном положении, о том, как придется выкручиваться, лгать и что делать дальше. Мне банально хотелось спать. И желательно, чтобы во снах не являлись монстры.

Выкручусь… наверное.





Глава 12




– Направо, – сухо скомандовал один из парочки сопровождающих меня гвардов. – Прямо. Налево.

Язык буквально зудел от желания выдать ироничный комментарий. Чтобы хотя б для себя заявить: не меня ведут, сам сделал одолжение и решил прогуляться в столь теплой дружеской компании. И вообще контролирую обстоятельства, являюсь хозяином положения. Если захочу, то хрен кто меня удержит.

Но, как часто случается, придумать что-либо остроумное прямо здесь и сейчас не получалось. Мешали раскаленные гвозди мигрени, глубоко засевшие в голове вместе с текстами древней книги. Да еще жгущие кожу страшным холодом селенитовые браслеты на запястьях, предплечьях и шее. Такие, как правило, использовали на только-только выявленных одаренных. Случалось, применяли и в качестве кандалов на «диких» гностиках, имевших глупость попасться в лапы Церкви или Лиги. И все бы ничего, но милые штуки вызывали головокружение пополам с приступами редкой по силе тошноты.

Меня так и не отпустили последствия прогулки по Лимбу: донимала слабость, тело ныло и болело. К тому же побитая рожа, которую увидел утром в зеркале, могла вызвать какие угодно ассоциации, но не с человеком, владеющим ситуацией. И уж тем более я не смахивал на лорда из Старшего дома. Хорошо хоть одежду новую дали: чистые брюки, рубашку и пиджак, мягкие туфли. Наручники надевать не стали.

Как бы ни хотелось зарядиться уверенностью за чужой счет и сделать хорошую мину при плохой игре, попытки язвить сейчас выглядели бы глупо и жалко. Осознание сего заставляло молчать. Глядя на крепких парней с жесткими, будто вырезанными из камней мордами и холодными глазами убийц, желание шутить почему-то пропадало. Такие прихлопнут без раздумий, а потом скажут: чихнул и случайно напоролся на кортик. И ничего им не будет.

Радовало одно – меня не кинули в карцер. Напротив, проснулся в скромно обставленной и совершенно пустой комнате с наглухо задраенным люком. Не камере. Не пыточной. К тому же подлечили и перевязали. Сие позволяло питать зыбкую надежду на то, что со мной вообще собираются разговаривать, а не прибьют с порога.

Но и иллюзиями я себя не обманывал. Не знаю, что накопали на меня шпионы гранда. Но одно то, что вычислили истинный род занятий, чревато огромными проблемами. Власти не любили искателей и при сильном желании могли повесить кучу обвинений. Не говоря о возможном скандале, лишении титула, тюрьме или какой-нибудь пакости. А если в переговорах будут участвовать представители Церкви, то дела еще хуже. Неизбежно возникнет вопрос: куда подевались оковы? А за ним возникнет предложение: а давайте-ка его утопим на всякий случай. Или сожжем. Или разрежем на куски и изучим.

А так ли теперь важен для меня титул?

Не знаю почему, но я больше не чувствовал До. В то время, пока досаждала своим зовом, пока тащила в Тару и пыталась влиять, я ее ощущал, пусть и сам не отдавал себе в этом отчета. А сейчас связь оборвалась. Темное пятно на ладони осталось, Тени тоже мелькали где-то на грани восприятия, но бесплотный взгляд из пустоты пропал.

Так, может, и плевать теперь на грот? Если До сгинула в битве с Вестником, то и родовому проклятию конец? Наобещать чего угодно, повесить побольше водорослей на уши. И как отвернутся, ноги в руки и на дальние рубежи великой родины. Там опять поменять личность и пересидеть бучу, а потом начать все заново.

Идея чертовски соблазнительная. Но вместе с тем меня одолевали и сомнения, и чувство вины. А что, если ошибаюсь и Тени снова начнут сводить с ума шепотом? Что с Фергюсом? С Браном? Коулом? Стариком? Матерью?..

Практически наверняка неудавшегося Мстителя бросят в тюрьму. И лысого дельца не оставят в покое. Пусть каждый подложил жирную болговскую свинью, но и я не ангел, друзьями быть оба не перестали.

Со Стариком проще, ибо Дампира вряд ли сумеют вычислить, скрываться и менять личины он привык. Но что за жизнь, когда постоянно от чего-то бежишь? Одно дело просто быть незаметным, другое – прятаться от преследования.

Мать тоже не оставят в покое и будут таскать на допросы, выпытывать каждую мелочь. А я для нее желал подобного меньше всего. Ведь не зря старался держать дистанцию, дабы поменьше знала обо мне и моих темных делишках. Но следователям будет плевать, копать станут в любом возможном месте, испоганят налаживающуюся жизнь.

И совсем уж обидно будет, если вместе с утерей цепи лорда сводящий с ума шепот вернется. Или останусь без родовых способностей. Ведь не знал, к чему привязаны, как работают, а свою полезность Тени доказали. Да и крылась за ними какая-то тайна.

Таким образом, четкого ответа на то, как следует поступить, я для себя не нашел. Несколько дней назад знал, что буду делать и при каких обстоятельствах. А теперь нет.

Что бы сказал Уильям на такое? Посоветовал бы плыть по течению до тех пор, пока не появится какая-либо ясность. Ладно, так и поступим. А заодно выясним, чего хотят те, кто так любезно пригласил в гости. Поторгуемся. И попытаемся выскочить из тонущей субмарины за секунду до того, как захлопнется люк.


– Направо, – вновь сухо скомандовал конвоир. – Стой.

Путь по длинному серому коридору с чередой безликих дверей закончился у одной из них – ничем не отличающейся от прочих, казенной и скучной. Один из гвардов без стука провернул рукоять запора, лязгнули петли. Меня мягко, но настойчиво втолкнули внутрь. Сами остались снаружи, захлопнули створку.

Очередной уютный кабинет, эдакое теплое логово, что так любят люди при власти, обреченные работать сутки напролет.

Не большой и не маленький, средний. С полом, устланным толстым ковром из шерсти пещерных пауков, парочкой баснословно дорогих деревянных столов. Письменным и еще одним с круглой столешницей, для переговоров. В одном углу устало развалился мягкий диван, кресла расположились в хаотичном порядке. На голых каменных стенах карта Олдуотера, герб правящей династии, несколько полок с древними на вид книгами, стекло для пометок. В другом углу небольшой бар со стаканами и кружками, десятком бутылей – маслянисто поблескивали янтарные жидкости. И все озарено мягким желтоватым светом, что источали лампы в замысловатых люстрах, представляющих собой кованых доисходных животных и птиц.

Пахло деревом, книгами, крепким грогом и ромом, чернилами и чем-то нематериальным типа чужих размышлений. И я по привычке потянулся к Изнанке, чтобы проверить на наличие защиты и ловушек, но, схлопотав предупреждающий укол холодом и новый приступ головной боли от браслетов, невольно поморщился.

– У тебя такое лицо Мак-Моран, словно чем-то разочарован, – произнес полноватый низкорослый мужчина, сидящий в одном из кресел. – Думал, приволокут в пыточную?

– Мелькнула такая мысль, – с непроницаемым выражением лица ответил я. Медленно переключился с обстановки на собеседника, вежливо кивнул.

Признаться, я его не заметил, что странно. Как правило, чувствую любого и каждого, ведь так или иначе все люди испытывают какие-то эмоции. Сейчас же то ли браслеты задушили способности, то ли банально увлекся.

Через минуту я сообразил, что не все так просто. Данный человек был настолько округлым и мягким, что взгляд с него будто соскальзывал. Вроде смотришь, отмечаешь детали – рисунок морщин, форму носа и губ, цвет глаз, телосложение, – но попросят через минуту описать, и запнешься, будешь долго и мучительно, а главное бестолково вспоминать.

И дело, пожалуй, не в артефактах, не в каких-то штуках гностиков. Банально он умел быть незаметным, умел прятаться в тени, что говорило об определенных талантах и роде занятий.

Я вновь взглянул, уже не скрывая, что изучаю. Нарвался на улыбку и острый взгляд холодных серых глаз. Не коротышка, но мелкорослый и полноватый, одет в серые брюки, рубаху и жилет, такие же серые туфли, больше смахивающие на тапочки. Лицо невзрачное и некрасивое, округлое, щекастое, но лоб высокий и едва прикрыт жидкими волосами, нос-кнопка. Мужчина больше походил на какого-то торговца средней руки или на клерка, хозяина гостиницы, но уж не на того, кем являлся на самом деле.

– Насмотрелся?

– Пожалуй, – хмыкнул я.

– Ну вот и замечательно, – сказал мужчина. Резко спрятал улыбку, будто содрал с губ, как кусок резины, посмотрел властно и жестко. – Признаюсь честно, моя б воля, и ты бы сейчас не прохлаждался тут. Сидел бы в пыточной, скулил от боли и говорил.

– Что? – поинтересовался я.

– Правду, – отрезал он. – После первого же сеанса у моих специалистов редко кто рискует лгать. И ты не стал бы исключением, Мак-Моран. И вполне вероятно, не станешь, так как шанс есть. Зависит от того…

– Как я себя поведу, – подхватил я. – Да-да, хорошо. Тогда, может, пропустим прелюдию и я окажу всестороннюю помощь следствию.

– Умолкни, – сказал он.

Я осекся.

В нем столько иступленной ярости и черноты за ширмой мягкой простоты, что стало не по себе. Лишь на мгновение приоткрылся, позволил зверю внутри ощерить клыки, а меня бросило в холодный пот.

Черт. Еще не сталкивался с подобным. И ведь не гностик, не служитель Церкви. Обычный человек. Если такое определение применимо к знаменитому, наводящему ужас на преступников и аристократов серому кардиналу Олдуотера, главе тайной службы Тары Бойлу Кейси.

О нем ходили слухи. А народная молва любит приплетать всякое. Якобы нет человека более жестокого и злобного, неоправданно кровожадного, коварного. Дескать, если не повезет перейти ему дорогу, можешь топиться. Потому что наутро твоих родителей и детей уничтожат, твое дело пойдет прахом, а память о тебе смоет как водой. Болтали и то, что младенцев жрет живьем, а врагов, своих и гранда, любит медленно расчленять.

Обычно я пропускал вот такие россказни мимо ушей, относился с иронией. Но сейчас резко проникся и подумал, что нет дыма без огня. Лишь огромным усилием воли удалось разбить онемение в мышцах, как можно незаметнее выдохнуть. Умом прозревал: раз начали разговаривать, убивать не в их интересах. Сознавал и то, что меня пытаются припугнуть. Однако отчего-то твердо уверился и в том, что уничтожить неугодного лорда для Бойла, как пальцами щелкнуть, ему очень хочется это сделать. И если возжелает чуть сильнее, преградой не станет ни гранд, ни Церковь, ни Лига.

И стало страшно. От него веяло жутью ничуть не меньше, чем от Вестника. Пожалуй, неудивительно, что безродный простолюдин сумел забраться на такую вершину. Характер, воля и целеустремленность такие, что можно болты гнуть. И всем повезло, что этакий человек встал на сторону порядка. Ибо уйди в бандиты или примкни к революционерам, и от Олдуотера мало б что осталось.

– Расставим точки, – помедлив, произнес глава тайной службы. – Ты мне не нравишься, Мак-Моран. Слишком скользкий и малопрогнозируемый, от тебя одни неприятности. Долго оставался безнаказанным и не получал щелчков по носу от жизни. А с учетом того, что обладаешь зачатками разума, привык глумиться над противниками попроще… Но больше не нравится то, что умудрился многие годы хранить секреты. Сие вообще – как личный вызов. Не поверишь, но руки так и чешутся прихлопнуть нахала. И да, плевать, что ты лорд Старшего дома. Один намек, одно движение – и сотрут так, что памяти не останется. Акценты уяснил?

– Вполне, – сказал я, глядя ему в глаза. И видимое спокойствие далось очень нелегко.

– Хорошо, – кивнул Кейси. – Потому я пожелал поговорить с тобой до того, как сюда придут остальные. Внести ясность. Так вот, до тех пор, пока ты полезен и нужен, я тебя не трону. Будешь соблюдать условия сделки, живи как хочешь. Но стоит огорчить меня или моего нанимателя, и будут… хм… санкции.

В его глазах опять сверкнула ярость. И я скрипнул зубами, для себя по-настоящему осознав, – попался. Конец моей свободе. Конец привычной жизни. Если и выйду отсюда живым, с крючка не отпустят. Или попытаются приручить, или пристрелят как бешеного пса.

Можно попробовать сопротивляться, бросить вызов. Но со мной моя сила, а за его спиной стоит система, бороться с которой будет неимоверно трудно.

Холод ласково укусил за пятки и полез вверх по ногам, свернулся сырым клубком где-то в районе живота. И вновь показная сдержанность далась огромным трудом. Вместе со страхом пришла и злость – я ненавидел, когда угрожают. А потом и беспомощность, так как понял, что стал слишком уязвим. На меня можно давить, и рычагами выступят близкие.

На то и намекал мелкий ублюдок. Да что там намекал, говорил почти прямо.

Вот так мы и смотрели друг на друга. Он – с показным добродушием хозяина положения. А я – со злостью на грани бешенства и скрытым страхом.

– О какой сделке идет речь? – сухо спросил я.

– Хороший вопрос. Правильный, – одобрил Кейси и криво улыбнулся. – Сейчас и обсудим… пора бы…

Глава тайной службы неторопливо достал из внутреннего кармана старинный хронометр на цепочке, открыл крышку и бросил взгляд на циферблат. И едва щелкнул крышкой, как за дверью послышались шаги, потянуло чужими эмоциями.

Не прошло и нескольких секунд, как скрипнул запор, лязгнули петли. В кабинет порывисто вошел высокий пожилой мужчина со смутно знакомыми чертами лица. За ним как привязанный проскочил еще один коротышка, в очках и костюме, с внешностью рассеянного добродушного интеллигента и довольно мощной аурой Изнанки.

Лишь спустя миг до меня дошло, кого узрел. Видел ведь гордый профиль на монетах, фото в газетах и на плакатах. Определенное сходство с Фергюсом имелось: те же высокие скулы и точеный нос, разрез глаз, высокий лоб. Но я привык видеть этого человека в парадной мантии, с регалиями и цепями, а не вот так, почти по-домашнему – в простых брюках и туфлях, шерстяном свитере без рукавов, натянутом поверх рубахи. Да и от моего непутевого приятеля вошедший изрядно отличался. И дело не в редеющих седых волосах, и не в брюшке, даже не в том, что он оказался гораздо выше поэта, – скорее в ощущениях. От него веяло властностью и спокойной уверенной силой.

Мужчина бросил на меня быстрый взгляд из-под кустистых бровей, и я сообразил: за считаные мгновения он успел изучить, оценить, сложить какое-то мнение. Кивнул, с неудовольствием посмотрел на Кейси, но промолчал. Прошел к одному из кресел, бухнулся на сиденье, будто прыгнул с трамплина.