Когда герои падают[=When Heroes Fall]

Фрэнки появился в дверях в сопровождении двух мужчин, которых я узнала с вечера вечеринки Святого Дженнаро: невысокого бородатого мужчины и огромного мужчины с лицом, похожим на плохо высеченную глыбу гранита. Низкорослый держал в одной руке дрель, а Фрэнки бросил в него маленький металлический предмет, который я узнала, как шуруп.

Эти ублюдки сняли мою чертову дверь с петель.

Я яростно уставилась на них, затем вскочила на ноги и направилась к ним, наставив на них палец, как на заряженное ружье.

— Вы издеваетесь надо мной? Вам лучше вернуть дверь на место, и если есть хоть какие-то повреждения, ваш stronzo capo (пер. с итал. «придурошный капо») заплатит за это, вы меня поняли?

Фрэнки торжественно кивнул, но в его темных глазах появился лукавый блеск, который заставил меня остановиться в нескольких метрах от него.

— Как скажете, донна Елена. (прим. обращение к женщинам)

Большой бандит сделал шаг ко мне. Паника пронзила меня, электрическим разрядом, который слабо взволновал меня, хотя и напугал. Я подняла руки и отступила назад, но он продолжал идти вперед с безразличным выражением на своем каменном лице.

— Не прикасайся ко мне, — властно приказала я ему.

Он не прекратил наступать.

Я посмотрела через его плечо на Фрэнки, который проиграл битву со своей улыбкой и безумно ухмылялся мне.

— Если он поднимет на меня хоть одну руку, клянусь Богом, я ее отрублю. — пообещала я им обоим.

Невысокий умник рассмеялся, а потом зашелся в кашле.

— Это похищение! — огрызнулась я, когда здоровяк потянулся ко мне, и я поняла, что выбегаю из гостиной и почти упираюсь в кухонную стойку.

Фрэнки пожал одним плечом.

— Я дал вам выбор. Вы просто приняли неправильное решение.

— Ты не захочешь, чтобы я приближалась к твоему драгоценному капо, — мрачно поклялась я. — Я убью его за то, что он поставил под угрозу мою карьеру. Я серьезно.

— Не сомневаюсь, — легко, почти весело согласился он, слишком наслаждаясь ситуацией. — Я бы с удовольствием посмотрел, как вы попытаетесь.

Очевидно, что с этими безмозглыми дикарями невозможно было договориться.

Поэтому, когда человек с лицом мафиози из классического голливудского фильма потянулся к моему запястью, я прибегла к единственному, что у меня оставалось.

Моя подготовка по самообороне.

Я подняла свое захваченное запястье вверх, как будто держала в ладони зеркало, которое вывернуло руку мужчины вверх ногами. Затем схватила его запястье другой рукой и сильно дернула, пока кость не выскочила под его кожей, и его хватка не ослабла, когда он застонал от боли.

Прежде чем он смог прийти в себя, я откинулась назад, хватая нож из набора на кухонном столе, и протянула его, между нами.

Я задыхалась, нож дрожал в руке, но каким-то образом мой голос был твердым, когда я сказала:

— Тронь меня еще раз, и я прирежу тебя. А теперь я поеду с вами, но только для того, чтобы высказать Данте все, что думаю. Прошу меня извинить, пока я не соберу свою сумку. Вы можете немедленно вернуть мою дверь в изначальное положение.

Все трое мужчин обменялись быстрыми взглядами, прежде чем Фрэнки усмирил свою дикую ухмылку и сказал:

— У вас есть пять минут.

— Десять, — поторговалась я, не дожидаясь его ответа, бросила нож и направилась в свою спальню.

— Если не хотите, чтобы грязная рука Адриано касалась ваших трусиков, вам лучше собрать сумку самой, — крикнул мне вслед Фрэнки.

Я вздрогнула при мысли о том, что эти бандиты будут рыться в моих вещах, поэтому решила упаковать в сумку лишнюю пару нижнего белья на всякий случай, но не более того.

Я никак не могла попасть в логово беззакония Данте.

— Madonna Santa[46], у этой женщины стальные яйца — прокричал один из незнакомых мне мужчин достаточно громко, чтобы я могла услышать это в коридоре.

— Не хотел бы я быть боссом, — пробормотал другой.

— Ох, не знаю. — Фрэнки засмеялся, когда позади меня раздался звук их тяжелых шагов, и они шли по коридору, чтобы починить мою чертову дверь. — Я с нетерпением жду фейерверка.





Глава 14

Данте





Она влетела в дом, как северо-восточный зимний шторм, воздух потрескивал от статического электричества, ветер через открытые двери патио поднимался порывами, когда она выскочила из лифта и резко вошла на каблуках в гостиную, где я сидел в ожидании грома и молнии.

Было очевидно, что она плакала в какой-то момент, судя по легким пятнам макияжа под сверкающими серыми глазами, но я не мог представить, как она могла выглядеть уязвимой из-за слез, когда она представляла такую силу, стоя передо мной сейчас с руками, сцепленными на бедрах, и пылающими волосами, спутанными ветром, проникающим снаружи.

— У тебя хватает наглости требовать, чтобы я переехала к тебе только потому, что ты хочешь постоянного получения информации, — начала она, каждое слово было пронизано яростью и презрением. — Бедный маленький капо не может принять последствия своих действий? Тогда он не должен совершать преступлений. Ты пожинаешь то, что сеешь.

Я наклонил голову, скрестив ноги на противоположном колене, глубже усевшись на диван, изучая ее.

— Как уместно, потому что это посеяла ты.

Возмущение превратило ее тонкую, откровенно женственную красоту в нечто жесткое и смертоносное. Меня не должно было возбуждать видеть такую ярость в женщине. Никогда раньше не возбуждало, но что-то было восхитительно диким в ее энергии, как сейчас, статичный беспокойный голод, который, как я чувствовал, отражался в моей собственной крови.

Она была чертовски великолепна.

— Я и так уже выложилась по полной в этом деле, — возразила она, указывая на меня пальцем, будто это было заряженное оружие. — Мы только что добились того, что показания Мейсона Мэтлока были исключены, и десятки наших людей работают над выяснением, кто еще может быть свидетелем и что еще может быть у обвинения против тебя. Как, черт возьми, ты думаешь, что я заслуживаю такого обращения, уму непостижимо.

— Проклятие, Елена. — сказал я, щелкнув языком и покачав головой. — Я думал, что такая грубость ниже твоего достоинства.

Я наблюдал, как ее кожа потеплела от румянца, который я хотел попробовать на вкус своим языком. Было весело раззадоривать ее. Я искренне думал, что могу сидеть здесь и спорить с ней всю ночь.

— Я должна была знать, что шантаж это не для тебя, — шипела она, бросаясь вперед так, что могла нависнуть надо мной, когда я откинулся на подушки дивана.

Она была высокой женщиной, еще более высокой за счет этих чертовски сексуальных туфель на высоких каблуках, которые она всегда носила, но я нашел эту позицию скорее возбуждающей, чем пугающей.

В конце концов, я, вероятно, весил килограмм сто, и от мысли о том, чтобы схватить ее за запястье и повалить ее на себя, было практически невозможно удержаться.

Я воздержался только потому, что Фрэнки, Адриано и Марко стояли в дверях, наслаждаясь шоу, и я не хотел еще больше смущать Елену, не уважая ее личное пространство в присутствии моих мужчин.

— Ты действительно выставляешь меня настоящим злодеем, — сказал я ей, поправляя манжету, словно весь этот разговор мне наскучил, только чтобы почувствовать, как воздух вокруг нее раскалился от моей провокации. — Может, я просто пытаюсь быть героем, Елена?

Она фыркнула нелепо, более реально, чем я когда-либо ее видел.

— Заставив меня жить с тобой? Прости за драматизм, но хуже судьбы я не вижу.

Я провел кончиками пальцев по губам, наблюдая, как ее яростный взгляд упал на мой рот и задержался, прежде чем вернуться к моим глазам.

— Ты когда-нибудь задумывалась, что это может быть опасно для женщины, живущей одной в доме с системой безопасности? Женщины, которая стала известной сообщницей очень опасного человека с врагами, которые не остановятся ни перед чем, чтобы навредить ему.

— Не притворяйся, что ты пошёл не этот шаг, потому что у тебя доброе сердце, — усмехнулась она. — Ты сделал это только потому, что мог.

— Возможно, это тоже имеет место быть, — легко согласился я с широкой медленной улыбкой, которая преобладала на всем моем лице.

Она бесстрастно моргнула.

— Я ваш адвокат, мистер Сальваторе, а не ваш раб и не ваш солдат.

Ох, если бы только она знала правду о моей семье и ее истории взятия женщин-рабынь. Если бы она только знала, что Козима заплатила такую цену за рабство моему брату еще до того, как они полюбили друг друга.

Мне стало интересно, как отреагирует холодная Елена, узнав, на какую жертву пошла ее сестра ради нее? Будет ли она сломлена тяжестью этой жертвы, зная, что нет никакой надежды, отплатить ей. Она казалась женщиной, которая не может смириться с тем, что долг остается неоплаченным.

Тогда я встал, поднявшись с низкого дивана во весь свой рост. Ей было не по себе от моей близости, между нашими телами оставался лишь тонкий клин вибрирующего пространства, но она не отступила. Вместо этого она высоко задрала подбородок, смотря мне прямо в глаза, ее брови выгнулись дугой с надменным презрением, ее пухлые красные губы контрастировали с напряженной челюстью.

Между любовью и ненавистью существует такая тонкая грань, так же как между героизмом и злодейством. Все зависело от обстоятельств и перспективы.

В тот момент я хотел прижать ее к себе и с восторгом впиться в этот чопорный рот, растрепать эти идеально завитые волосы, зубами разорвать шелковый бант на блузке, затем разорвать бюстгальтер, едва заметный под ним, чтобы пососать ее грудь. Я хотел, чтобы она дрожала от желания, тряслась от желания, ломалась от желания.

Потому что я знал, что никто еще не ломал Елену Ломбарди.

Этот ублюдок Дэниел Синклер даже близко не подобрался.

Я вырос среди лошадей в Англии, научился ездить верхом примерно тогда же, когда научился ходить, и знал все о диких, своенравных животных. Елена напоминала мне арабского скакуна, в ней имелась необработанная сила и величие, но кто-то плохо с ней обращался, научил ее кусаться и сторониться всадника.

Я знал, что при правильном обучении и терпеливом хозяине она будет великолепна.

Это была худшая идея из всех, что мне когда-либо приходили в голову, а у меня их было предостаточно, но внезапно, бесповоротно, я захотел стать тем, кто заслужит это с таким трудом завоеванное доверие. Мужчиной, который будет вознагражден славой этих трофеев.

Я поднял руку и легко обхватил ладонью ее длинное горло, загибая пальцы по бокам от бешеного пульса.

— Нет, — согласился я с низким мурлыканьем. — Ты не солдат и не раб. Ты боец, мой боец, пока не выиграешь эту войну со мной. Но я генерал, Елена, и чем скорее ты привыкнешь выполнять мои приказы, тем лучше.

— Я не подчиняюсь приказам мужчин, — огрызнулась она, зубы щелкнули с силой.

Ах, я задел нерв.