Княжий человек

– Ломята, – громким шёпотом спросил Молодцов, – а что там, на Хортице, происходит?

– Кто ж знает, варяжские таинства.

М-да… на подобном таинстве Данила бывал, правда, не решился поприсутствовать до конца. И тогда он осмелился спросить о гибели Святослава. Все эти мистерии сегодняшнего вечера разбудили в нём алчный интерес. Общую легенду он знал: печенеги подло напали ночью и убили князя, но хотелось подробностей.

– Ломята, а ты знаешь, как погиб князь Святослав? О его последней битве, наверное, былины сложили, но ты слышал людей, которые там на самом деле были?

– Откуда? Там же вся лучшая гридь полегла, только один из них спасся. Твой знакомый, кстати, – воевода-боярин Серегей.

– Да, я об этом слышал. Но как? Сбежал, наверное?

– Что ты, его порубили всего, и копчёные мёртвым сочли. Сын его еле живого привёз в Киев. Там его жена выходила, лекарка знаменитая. А может, и не только она. Говорят, у воеводы того два ведуна живут на подворье: один кровью глаза умывает, а второй настоящим огнём. А ещё говорят, что будто сам воевода этот – ведун, – совсем тихо добавил Ломята.

«Вот это новость, – весело подумал Данила, – знал бы, не попёрся к той ведьме в Бродове, заявился бы к боярину: мол, ты меня, брата по вере, в рабство продал, так теперь возвращай обратно в моё время. Вместе с Уладой!»

– А Серегей этот никому ничего не рассказывал?

– Кто будет о таком языком трепать. Да и не помнит он, наверное, ничего. Сам понимаешь. Когда из-за Кромки выйдешь, всё по-другому становится. Могу только сказать, что хан печенежский из головы князя Святослава драгоценную чашу сделал…

– Чтобы пили из неё потомки его, дабы часть силы великого воина им перешла, – закончил за него Данила.

– О, видать, далеко слава нашего князя разошлась, раз даже ты об этом знаешь.

– И не представляешь, насколько.



Со следующего дня начали преодоление второго порога, тем же способом, что и первого. Облегчённые суда шли очень медленно и осторожно, прижимаясь к пологому берегу острова Хорса. На этот раз обережники были свободны от дежурств и преодолевали препятствие вместе со всей командой. Слева ревела и плескалась между камней вода, будто кто-то неимоверно огромный встряхивал в этом месте всю реку целиком. Сам порог был небольшим в длину, но когда он остался позади, Вуефаст не вывел ладьи на открытую воду.

– Может, рискнём? – предложил Путята.

– Нет, скалы, – отрезал Вуефаст.

«Лебёдушка» продолжала медленно идти вдоль Хортицы, а несколько широких плоскодонок шустро шмыгнули из общей цепочки кораблей на середину реки, чтобы быстрее пристать к удобному левому берегу, ведь совсем близко виднелся уже новый порог.

Данила не без зависти смотрел на них, пока не заметил, что одна из плоскодонок вроде стоит на месте. Да даже не стоит, а тонет!

Плоскодонка неестественно вывернулась и развалилась пополам, бедолаг с неё понесло в бурлящую смерть на скалы. Может, кому-то и удастся выплыть на берег, но помочь им не было никакой возможности.

– Дурни, – кратко резюмировал произошедшее Вуефаст.

И Данила был с ним согласен.

До темноты караван успел преодолеть привычным уже образом следующий порог, за Хортицей. Данила, глядя на темнеющий вдали остров, решил, что обязательно на нём побывает.



По жребию Словенская сотня была всё ещё свободна от охраны на суше, так что новый отрезок пути Молодцов опять проходил на ладье. Спокойным он тоже не выдался, не прошёл караван и пяти километров, как впереди показался очередной порог. Его шум заметно отличался – не грозный и бурлящий, а какой-то успокаивающий даже.

На этот раз разгружать «Лебёдушку» не стали, только спустили на берег всю команду, кроме гребцов и кормчего, и крайне неторопливо, по заводи между левым берегом и ещё одним островком, провели её в чистый Днепр.

А впереди предстояло самое интересное.



Ещё затемно Данила собирался «на выход» по суше, но оказалось, что в этот день никому не удастся отсидеться на корабле. Едва отойдя от Шумного порога, как его называли варяги, ушей обережников достиг адский звук, по сравнению с которым рёв порога «Не спи» казался журчанием ручейка.

Караван прошёл излучину реки, и Данила понял, что до этого им встречались не пороги, а так – порожки. Такого бурлящего потока и бешеного течения Молодцов ещё никогда в жизни не видел. А между камней, надводных и спрятанных рекой, тянулось друг за другом несколько плоских скал, вдобавок вдоль правого берега высились нагромождения здоровенных валунов. Венчая это творение природного гения, будто по закону подлости, с левого берега над водой торчала высокая круча, где-то метров в пять.

Преодолеть такое «чудо света» вплавь не было никакой возможности. Купцы и не стали.

Один за другим ладьи начали приставать к берегу. Данила, давно привыкший к рутине высадки, только на суше озаботился мыслью: а как же, собственно, будут вытаскивать корабли на берег и тащить их, самим придётся впрягаться, что ли?

Нет, Молодцов недооценивал смекалку окружавших его людей. Сперва опытные плотники по-быстрому сообразили несколько трапециевидных штуковин высотой метра в четыре, под ними вырыли яму, а к верхней балке, через блок, привязали широченную колоду, снизу обитую кожей. С десяток мужиков встали возле трапеции, потянули за верёвку, колода поднялась до самого верха, другой десяток поставил в яму толстое бревно – опущенное, оно оказалось где-то на полметра ниже поднятого груза.

«Бумс!» – с грохотом колода опустилась на бревно и вогнала его ещё глубже в землю.

Хекнув, мужики подняли грузило вверх и опять опустили: «Бумс!»

Данила с возрастающим интересом наблюдал за этим действом, непонятным, наверное, для него одного.

Такая работа продолжалась, пока бревно не погрузилось в землю больше чем наполовину. А потом работники в заранее сделанные отверстия продели перекладины, прикрепили верёвки – и стали крутить бревно как обычный ворот!


От простоты и гениальности такого способа сносило крышу. Как с помощью бревна вытащить ладью на берег! Одна за другой ладьи, с тихим скрежетом о песок, вытаскивались на сушу. Вдоль берега работники уже готовили ямки под трапеции, чтобы тащить суда подальше. Но это была работа плотников и кузнецов, а гридням и обережникам предстояло защищать этих простых людей.



Пыль, лязг, крики командиров, вонь сотен немытых тел, ни хрена не видно из-за поднятой песчаной взвеси. Десятники орут, что делать, воины напирают друг на друга, кто где непонятно.

И это войска только строятся к бою!

Гридни-десятники разворачивали строй охранников для прикрытия ладей на берегу, чтобы те послужили мясом на пути печенегов, хотя бы немного их задержав, пока конные дружинники не ударят в бок копчёным. Всё эта «фаланга» должна была ещё и двигаться, желательно синхронно с судами, которые волочили по берегу.

Десятники выстраивали бойцов по торговым сотням. Обережники строились по принадлежности к нанимателям, по своим ватагам, по родственным связям. Ни о какой унификации вооружения – защитного и наступательного – речи не шло. Лишь гридни, посланные сотником, разъезжали на конях вдоль шеренг, на манер офицеров. И орали, иногда лупили особо тормознутых бойцов, но не кнутом, а мечом. Плашмя, разумеется.

Данила помнил, как в своё время он глядел на нарисованные карты древних сражений во множестве книг, и сокрушённо мотал головой: как же эти глупые полководцы не понимали, что надо было так делать или эдак.

Сейчас он не понимал, как, мля, вообще можно управлять эдакой оравой людей без раций и Интернета, при помощи только голоса и звуковых сигналов. Однако у гридней получалось, и весьма ловко. «Фаланга» обережников двигалась вдоль берега, не разрываясь и не сбиваясь в кучу. Ну практически.

Данила, к своему удовольствию, заметил, что его команда работала вполне слаженно: и друг с другом, и в общем строю. Во всяком случае, к ним ни разу не прискакал гридень на храпящем жеребце и не съездил кому-нибудь по шлему. Сам он стоял во втором ряду с длинным копьём, точно между Шибридой и Клеком, прикрывавшими его спереди.

К полудню объявили привал. Воины как стояли, так и сели на землю. Во время этого перекуса Молодцов услышал ржание коня, совсем рядом, повернулся. К ним ехал гридень, отпустив поводья, на ходу он жевал лепёшку и пил из фляги, а его конь сам по себе бежал к… Клеку. Грозомил!

– Что, Даниил, узнал нашего знакомого? – спросил друг, поглаживая морду животного.

– Узнал, конечно.

– Здравствуй, брат. Да ты никак тот самый варяг, про которого мне говорил хузарин, когда продавал его? – спросил воин из седла.

По длинным усам Данила определил в нём варяга, но молодого, моложе Клека.

– Он самый, хузарин с ним скоморошествовал на ярмарке в Смоленске, ну я и отучил.

Гридень спрыгнул на землю, отцепил от пояса флягу, протянул Шибриде:

– Слобуд.

Обережник отпил, отдал свою флягу.

– Клек.

Слобуд тоже сделал глоток.

– Спасибо, если бы не ты, может, я бы такого коня и не взял. Значит, ты знатный всадник, а что тогда не в дружине, а среди охранников? Такому, как ты, нашлось бы место почётное за столом.

– Да и в моей ватаге у меня место достойное среди достойных людей.

Слобуд только заметил варягов-обережников и коротко кивнул, приложив руку к груди.

– Да, вижу, что ватага у тебя знатная, им тоже в Черниговской дружине пришлось бы по душе.

– Мы как-то уже привыкли на ладьях, да и сам знаешь – на переправе коней не меняют, а мы сейчас в Царьград идём, – соврал Клек, но кто его за это укорит.

– Тоже верно, люди, держащие слово, всегда будут в почёте.

– А как у вас на сторожах?

– Да, знаешь, раньше легче было. Говорят, даже при Ярополке поспокойнее копчёные себя вели. Я-то сам те времена не застал. Копчёные на разные ловкости стали горазды, бьются по-другому, крепче. Слыхал, всё оттого, что у них теперь в ближниках хана Илдэя бывший воевода киевский – Варяжко. Вот поэтому Цапон и обнаглели.

– А про Варяжко точно не брешут? – спросил Клек.

– Сам не видел, но думаю, что правда. С чего бы по-другому быть? Все знают, что Варяжко поклялся мстить Владимиру, а он далеко не последний воин на Руси.

Клек склонил голову и стиснул кулаки, Шибрида неодобрительно посмотрел на него. Между варягами возник безмолвный диалог.

Прервали его стуки и крики, возникшие позади обережников, совсем не рабочего характера. Данила оглянулся – от ладей впопыхах бежали кто куда работники.

– В СТРОЙ! – заорал Слобуд, да так, что Данила сам вскочил на ноги.

Гридень сидел в седле.

– Может, нам за тобой? – предложил Шибрида.

– Стойте здесь, всем В СТРОЙ! – проорал гридень напоследок и умчался к кораблям.

«Фаланга» обережников заколебалась, воины поднялись, стали подравниваться по линии, приноравливаться к общему строю. Обернулись все лицом к степи.

Когда щиты со стуком соединились, Данила ощутил знакомое чувство единения с нерушимой силой. Но шум за спиной всё усиливался и до боли походил на битву. И это нервировало. Команды ни от кого не приходили, все «офицеры»-гридни куда-то делись. Некоторые обережники по своему почину оборачивались и спешили на помощь к реке.