Княжий человек

– Ну вижу, и что…

Молодцов замер на полуслове: он узнал этого купчишку. Тот самый приказчик боярина Серегея, который перепродал его вместе с остальной челядью год назад на Перунов остров!

– Вижу, узнал, – сказал Клек. – Это человек боярина, которого ты давно хотел увидеть. Можешь сговориться с ним, чтобы увидеть того, кого ищешь. Но мстить сейчас я бы тебе не советовал, лучше выбрать более подходящий момент. А пока можешь походить по его подворью, прикинуть, что да как. Чтобы дворня тебя запомнила.

– Серегей часто ходит купаться в Днепр, но его трое гридней сопровождают. Сторожится старый воевода, но подобраться к нему можно, я думаю. Если хочешь, – добавил Шибрида.

Данила вздохнул и… выдохнул. Мстить боярину-воеводе не хотелось. Ещё два месяца назад он мечтал подкараулить где-нибудь его, приставить нож к горлу и высказать всё, что у него накопилось за этот год, а потом убить… нет вряд ли, разве преподать урок какой. А теперь не хотелось. К чему лишнее зло плодить? Кому станет легче?

Должно быть, свою роль сыграла история Торвальда Путешественника, рассказанная Свидко: если среди отмороженных викингов месть перестала считаться достойным делом, то и Даниле не подобает вести себя хуже. Умом он понимал, что месть только добавляет крови и боли к свершившемуся, а исправить нечего уже не может, но червяк обиды продолжал гложить изнутри.

– Нет, друзья, мстить я не хочу. Не потому, что боюсь, просто не хочу. Мы с боярином Серегеем оба христиане, не годится нам кровь друг друга проливать. Бог ему судья, – собравшись с духом, ответил Данила.

Братья варяги помолчали. Возможно, ответ Данилы разочаровал их, а возможно, и нет, и ещё они ждали продолжения.

– Но о своём поступке боярин должен узнать, – тихим и холодным голосом добавил Молодцов. – Чтобы знал, за что каяться. Чтоб ночами не спал, думал, о чём совершил, и помнил, что за каждым углом его острый нож может поджидать. Поможете?

Шибрида ничего не ответил, только поправил перевязь с ножами.

Взять Голика, как звали приказчика воеводы Серегея, оказалось куда сложнее, чем припугнуть новгородского боярина. Тот постоянно шлялся по оживлённой пристани вместе с толпой крепких грузчиков, которые вполне могли сойти и за охрану. Впрочем, нападения купчик не боялся, вёл себя уверенно, солидно, беспечно. Должно быть, полностью уверен в силе, которая стоит за ним.

Обережники за ним битый час тащились по набережной, когда им обернулась удача. Голик встретил явно не просто делового партнёра, а друга и явно наметился с ним куда-то прогуляться, промочить горло. И тут такая незадача приключилась, прямо за ними опрокинулась лавка с шерстью и отсекла их от охранников-грузчиков. Пока кругом царила суматоха, другу Голика дали по голове, а ему самому накинули на шею удавку и утащили в тёмный угол.



– Кто твой хозяин? – спросил Данила, приставляя нож к горлу купца, на голову которого был натянут дерюжный мешок.

– Мой хозяин боярин-воевода…

Молодцов пошевелил ножом, и Голик умолк.

– Кто твой хозяин?

– Но я…

– Кто твой хозяин, подумай головой, или я тебе сейчас жилу вскрою.

– Мой хозяин… он… христианин, – неуверенно сказал купчик.

– Верно. А теперь скажи, почему он жертвы людские языческим богам приносит.

– Быть такого не может, мой боярин даже челядью не торгует…

– Заткнись и не зли меня. А кто рабов продаёт Перуну в жертву?

– Так то же язычники и в дар княжьим людям.

– А они не люди значит?

– Я… нет, подождите. Как же можно иначе. Князь наш варяг и боярин-воевода. Владимир сына его оберёг от жертв языческих. Уважить же их надо, и Перуна, и князя. Вот боярин и откупался. При Святославе так было и при Владимире. Иначе большая беда может быть. Воевода Серегей и на велёсовых празднествах был в молодости. А народишко в жертву идёт негодный, им всё равно помирать, а так посмертие хорошее себе устроят.

– Негодный говоришь. – Данилу вдруг взяла такая злость, что он с шипением выдохнул, иначе в самом деле мог перерезать горло своему собеседнику, купчик его состояние нутром прочуял и мелко затрясся. – А чего ты сам в жертву не пошёл, чтоб посмертие хорошее себе устроить?

– Я… мне нельзя, я же крещёный, – Голик что-то ещё невнятно забормотал, похоже, он был на грани обморока.

– Ах ты ещё и христианин, ну передай своему батьке, тоже христианину, что жертвы язычникам продавать нельзя, ни под каким предлогом, иначе это ему очень плохо выйдет. И никакая охрана его не убережёт. Ты меня понял? Передашь?!

Купчик судорожно закивал, Данила кивнул Шибриде, тот взял его в удушающий захват, очень правильный, пережал сонные артерии, и через полминуты Голик отрубился. Обережники оставили его, где он лежал, сами перемахнули через забор, прошли огородами и вышли на Киевскую пристань с другой стороны.

– Странные вы, христиане, – заключил Клек, когда они уже прогуливались среди киевского люда.

– И не говори, друг, иногда я сам себе удивляюсь, – ответил Данила, чувствуя себя глупо и неловко за совершённое, но веление души, ничего не попишешь.

– Что ж, дело твоё, сам думай, – добавил Шибрида. – А коль у нас все дела решены, тебе надо пойти и приодеться. Завтра идём к самому князю на присягу как-никак. Так что пойдём, найдём тебе что-нибудь стоящее. Ну и сами облачимся под стать.

– Уладку Данилову надо с собой взять, она дюже умеет торговаться, – подсказал дельную мысль Клек.

Друзья вместе покинули пристань, а позади них раздались крики, что нашли купца, которого уволокли тати.



Приодеться теперь было на что: добыча, взятая на сварожьем капище, если пересчитать в гривны, вышла по пятнадцати штук на брата. Её разделили только на троих, потому что остальная ватага в безумном предприятии не участвовала. Первым делом Данила, конечно же, приобрёл себе новую броню, более «прокаченную»: толстую кожаную рубаху, всю грудь которой полностью закрывали стальные пластины. Такая защита, конечно, стесняла движения, прибавляла усталости, но это дело привычки, а своя шкура дороже. Шлем тоже сменил на более толстый, простёганный, с поперечными стальными нашивками, в таких ещё печенеги любят бегать. Поскольку идти предполагалось вниз по Днепру, сквозь Дикое Поле, приобретение было к месту.


Но денег ещё оставалось в достатке, несмотря на два месяца праздного времяпрепровождения. Улада безропотно пошла вместе с обережниками на рынок, никак не выражая лицом, что в последнее время у них с Данилой наметился разлад. Ну и ещё ей, конечно, нравилось бродить по рынку.

За шмотками направились в тот же квартал рынка, что и в начале лета, опять к греку, но уже другому, не тому, у которого покупали ткань для платья Улады. Даниле подобрали длинную просторную рубаху из отлично выделанного льна, тонкий кожаный пояс с серебряной канителью. Предложили выбрать плащевую накидку. Молодцову приглянулась одна такая, синего цвета, подбитая бахромой. Торговец назвал цену, и у Данилы отпала челюсть.

– Вот ни фига же. Я думал, у вас красный цвет самым дорогим считается.

Торговец-грек пространно изрёк:

– Красный цвет – цвет красоты, синий – цвет золота.

Варяги заулыбались:

– Вот-вот, грек верно сказал, синий цвет – цвет морской волны Варяжского моря, подлинно благородный, за что и люб всем нам! – подтвердил Шибрида, под всеми он имел в виду варяжское братство.

Даниле вспомнилась информация, услышанная от одного знакомого, что всяким ширпотребом торговал. Мол, сейчас столько джинсов клепают, что на них бы ни за что не хватило всего натурального красителя в мире, поэтому приходится использовать синтетический, а в древности некоторые натуральные краски были безумно дороги. В голове сразу же сложилась картинка: уважаемые варяги красят усы в синий цвет, а у идола Перуна усы делают из чистого золота. То есть синий цвет – это не просто дань любви к морской воде, это символ высшей ценности. Вот какие мысли приходят в голову, стоит узнать хотя бы незначительную деталь, которая у тебя всё время была перед носом.

Молодцов выбрал себе красную накидку, которая скалывалась на груди фибулой, тоже драгоценной между прочим. По сути, это был настоящий плащ, корзно, как его тут называли, – удобная и практичная штука.

Братья тоже взяли себе пару рубах в будущий поход. Шибрида выбрал ещё и штаны, не абы какие, а из синего бархата, Клек – кожаные перчатки и дорогую фибулу для своей накидки. Ну и Уладе взяли пару платков.

Потом всей компанией прошлись по ювелирным рядам, Молодцов купил кольцо себе и серьги спутнице. Деньги спустил практически все, до последнего резана. Ну и плевать, всё равно через два дня выходить в поход!



Уже ночью, после бурного дня, когда Данила лежал в кровати с Уладой в обнимку, он решил, что пора перейти к серьёзному разговору, да и времени, в общем-то, уже не оставалось:

– Солнце моё, – шепнул он, – не спишь?

– Нет, – Улада потёрлась щекой о его грудь.

– Понравились подарки?

– Да, очень, – искренний ответ с оттенком грусти.

– Я знаю, почему ты печалишься, – Данила зарылся рукой в пушистые волосы девушки. – Я не хочу причинять тебе горе.

– Поэтому в жёны не берёшь?

– Поэтому.

Молодцов грустно усмехнулся правильным мыслям девушки, почувствовал, как женские ноготки впились в его кожу и тут же испуганно расслабились. А ещё как стало влажно там, где Улада касалась его щекой.

Вот ведь дурак, за словами надо было следить. Данила сел, сгрёб девушку в охапку, стал целовать мокрое от слёз лицо:

– Ну что ты, Уладушка, милая моя, перестань. Ты самая дорогая для меня, самая лучшая.

– Дорогая, говоришь, а сам бросить хочешь! Почему, чем я тебе не угодила?

– Всем ты мне угодила, Уладушка, всем, честное слово. Но, Господи… не знаю. Ну это же не от меня зависит. Помнишь, я тебе рассказывал про ту полянку?

– Угу, у тебя не вышло.

– Да, но не в этом дело. Я скоро уплываю, с собой тебя взять не смогу. Мы через Дикое Поле пойдём, потом через море. Да и на Дунае, кто знает, как всё обернётся. Вдруг вообще не вернусь. И кто знает, сколько меня оттуда ждать придётся.

Уладка вдруг оторвалась от груди Данилы, взглянула влажными глазами:

– Другие бабы ждут мужей из походов, а я что – хуже?

– А ты будешь ждать?

– Буду.

– Ну, раз так, тогда… – Данила собрал волю в кулак: – Будешь ждать меня законной женой. Завтра перед всеми объявлю, что ты моя жена. Обещаю! Только как всё это сделать?.. Я крещёный, а ты примешь крещение?

– Приму, – легко согласилась Улада.

– Ну вот и здорово, солнышко моё, – Молодцов поцеловал невесту в алые губки. – А дальше что нужно сделать?

– Ой, я не знаю ваши христианские обряды.

– Да я не об этом. Чтобы пожениться, нам нужен священник и один обряд провести, даже праздновать и гулять не надо, как у язычников принято. Что мне надо сделать, чтобы ты считалась моей законной женой или невестой по здешним законам?

– Хм… – девушка задумалась. – У нас с тобой тут родни нет, оба мы изгои. Тебе к батьке надо идти. Пусть он согласится, что ты берёшь меня. И объяви об этом при всём народе. А когда ты вернёшься, справим обряды, какие ты хочешь, как у вас, христиан, заведено.

– Значит, решили! – Данила подхватил Уладу на руки, но сразу опустил спиной на кровать. – Ну что ж, дорогая моя невестушка, тогда самое время отпраздновать наш выбор.