Княжий человек

– Я, кажется, задал вопрос?

– А что мне с того?

«Блин, где же Клек? Надо было спросить, куда он пойдёт, может, его и вовсе в этом борделе нет. На помощь звать неудобно», – размышлял пока Данила.

– Ты считаешь ниже своего достоинства со мной разговаривать? – вкрадчиво поинтересовался викинг, при этом скандинавский акцент стал заметнее.

Знакомый трюк – Клек с Шибридой тоже им пользовались, когда «обрабатывали» особых упрямцев. Нельзя сказать, что Молодцова не пробрало, но ему нужно было сохранить лицо.

– Представься сначала, тогда я решу: буду с тобой разговаривать или нет, – всё так же нагло отозвался Молодцов, идти на попятную было уже поздно.

Хорошо хоть пояс с ножом надел. Меч остался у Улады. Обережник, блин, мало тебе те сектанты по голове дали? У викинга и нож имелся, и тесак длинный, похоже, тоже что-то типа меча. Прикинут собеседник был небедно, но и без роскоши: куртка, штаны, поршни, гривна толстая, серебряная. И пара перстней.

– Что ж, если тебе интересно, то зовут меня Свиди Длинная шея, сын Торанина Кровавое древко. В Смоленске меня кличут Свидко Акула. Слышал?

– Нет, я вообще здесь долго не задерживаюсь. Но по тебе видно, что ты человек достойный, поэтому я отвечу на твой вопрос. Да, я из обережников Воислава Игоревича и зовут меня Даниил Молодец.

– Не ваша ли ватага убила всех людей Гуннара Скряги?

– Нет. Всех мы не убили, нам помогли гридни посадника Добрыни, но больше половины точно.

– И меч твой из их добычи?

– Нет, свой меч добыл у другого воина, – и, чуть поразмыслив, Данила добавил: – заплатив кровью. А к чему эти вопросы?

– Ты меня не знаешь, Даниил, но я о тебе много слышал. Ты тоже достойный обережник, и батька ваш великий воин. Жаль только, что вы Гуннару кровь пустили, – сокрушённо проговорил Свиди.

Молодцов напрягся:

«Если его рука двинется к поясу, я ему врежу – рукой по глазам, а там как повезёт».

– Я сам хотел это сделать, – продолжил викинг, – Гуннар мне был… должен. Не зря его прозвали Скрягой. Но тебя позволь угостить пивом.

– Давай, только я…

– Не волнуйся, – Свиди понимающе похлопал по плечу, – я знаю, для чего мужи в этот дом ходят. Бабы здесь и впрямь отменные, надолго тебя не удержу.

Акула усадил Данилу за стол к трём другим таким же головорезам и вправду поставил пиво. Тут же вернулась служанка с двумя большими кувшинами.

– Ну, за князя Владимира! Место, где мы пьём, он бы одобрил, – торжественно изрёк Свиди.

Вся компания осушила кружки в один присест. Данила – не чувствуя вкуса.

– Ну всё, обережник, можешь идти, у нас тут тоже… ха-ха, дела, – викинг вдруг по-отечески приобнял Молодцова. – А друзья Гуннара тоже не забыли вас, будь внимателен, – шепнул он ему на ухо.

Данила, несколько озадаченный, отбыл с кувшинами наверх. По пути, следуя на голос, он нашёл в одной из комнат Клека. У того дела были более чем в порядке, так что можно спокойно продолжить ночь. Не хотелось лишних проблем, хотелось к Уладе.

В кувшинах оказался морс. Напившись им, любовники опять прильнули друг к другу, пускай и казалось, что силы уже иссякли. Насытившись, – не так, как в первый раз, а спокойно и неторопливо, – оба уснули.

Во сне Молодцову приснилось, что его зовёт Улада. Он нашёл её, обнял, и вдруг лицо её изменилось на незнакомое женское, а потом стало превращаться в волчью морду. Клыки, жёлтые глаза, слюна из пасти… Когти вдруг рванули плечи.

Данила проснулся в холодном поту.

– Что такое, милый? – Улада нежно обняла его, поцеловала в шею.

«Вот ведь гад этот викинг, всё настроение испортил!» – подумал Молодцов.

Сон прошёл, но тревожное ощущение не отпускало.

– Ничего, душно просто, ставни открою.

Как был, голый, Данила вышел к окну, вдохнул подванивавший протухшей рыбой воздух.

– Иди в постель, – тепло сказал он Уладе.

Она и не думала слушаться: стояла возле, крепко прижавшись. Соски упругих грудей нежно тёрлись о его спину и руку, будя вроде бы уже утолённое желание.

– Иди-иди, – теперь он отправлял её в постель подальше от холодного воздуха.

– Как скажешь.

Данила, почти успокоившись, ещё раз посмотрел на город и Днепр, заметил вдалеке на пристани необычное шевеление. До него донеслись тихие удары чего-то наподобие била, а через секунду в той стороне мелькнули всполохи огня.


«Пристань, огонь, викинги… ладьи!!!» – тут же пронеслось в мозгу.

Не думая, что предчувствие могло обмануть, Молодцов обернулся:

– Сапоги!

Улада, умница, не стала задавать вопросов, быстро достала кожаные поршни Данилы. Он сам в считаные секунды оделся, натянул поданные сапоги, опоясался мечом. Мимоходом чмокнул Уладу в щёку. Выбежал вон.

Клек спокойно спал в обнимку с двумя дородными ядрёными бабами, но стоило Даниле вломиться, немедля открыл глаза.

– Пристань, пожар, может, наши корабли.

Варяг потратил ещё меньше времени на сборы – через полминуты они вдвоём выбежали из публичного дома к пристани, откуда всё явственнее доносился шум.

Бежать под уклон было легко, но в грязи Данила всё-таки оставил один сапог, возвращаться за ним, само собой, не стал. Клек пёр вперёд, как танк, мигом пробежал по двум улочкам и с ходу сиганул со склона. Молодцов за ним. Намокшая трава и грязь сработали не хуже снега, два обережника скатились прямо на деревянный настил пристани, а там уже стеной стоял народ. Над их головами, в розовеющее небо поднимался чёрный дым.

Клек плечом вломился в толпу, Данила не отставал. Два удара сердца – и они уже на причале, где были пришвартованы ладьи Путяты. На банках двух из них горели настоящие костры, и от этого зрелища Молодцова такая злость взяла, что на остальные детали он обратил внимание в последнюю очередь. А именно, что около борта сидят Мал и Уж, как самые младшие оставленные сторожить корабли, один держался за живот, второй зажимал окровавленное ухо. Толпу от горящих кораблей оттесняли трое гридней в неплохой броне, а посреди пустого пространства стояли четверо личностей, явно не из команды Путяты. Прикинутые, как будто в поход собрались: кожаные защитные куртки с железными бляшками, стёганые шапки, топоры с копьями.

Всё это пронеслось в голове Данилы за доли секунды, но Клек всё равно сообразил быстрее – варяг с рёвом бросился на вооружённых незнакомцев.

Первый воин попытался ткнуть копьём, варяг без труда отбил укол и сам быстро выбросил меч вперёд. Лицо копейщика окрасилось кровью. Длинным махом, на всю вытянутую руку, варяг достал второго врага, который вздумал его обойти. Остриё меча сбило толстую войлочную шапку, вой схватился за голову.

Третьего недруга Клек встретил просто – ударом меча с двух рук. Тот попытался подставить под удар древко секиры. Смешно! Удар варяга пробил слабую защиту и обрушился на голову врага.

В последний момент, каким-то невероятным чутьём, инстинктом воина, разбуженным в нём Воиславом, Данила сумел разглядеть, что бил Клек не остриём меча, а плашмя. Нет, эффект от такого удара тоже был будь здоров – вой рухнул на пристань как подкошенный. Что мечом можно нехило так оглушить, Данила знал и видел уже не раз, сам только ещё не пробовал. Но если Клек ударил, чтобы оглушить, значит, игра пошла не всерьёз!

Дельная мысль, а главное, своевременная! Молодцов как раз хотел попотчевать мечом второго воина, того самого, с которого его напарник сбил шапку. Данила успел подвернуть кисть, его клинок ударил плашмя на затылок врага. Уложил сразу, но вроде не насмерть.

Справа мелькнул отблеск металла. Молодцов развернулся, встречая угрозу длинным хлёстом, и начисто срубил наконечник копья гридню, из тех, что стоял в оцеплении.

Гридень, блин, целый гридень! Тот сразу же потянулся к мечу на поясе.

Клек в это время отбил секиру четвёртого воина, пустил вдоль древка свой меч, распорол кисть, на обратном движении полоснул по лицу противника. Оглянулся и увидел, в какой переплёт попал его друг.

Смоленский гридень, легко, как пёрышком, махнул клинком влево-вправо, делая обманки, качнул бедром, будто собираясь ударить поверху, а сам бросил меч вниз. Данила сразу стал отступать от противника. Успел заметить удар, парировал его своим клинком и немедля атаковал уколом, целя в бедро или пах. Гридень отклонился, совсем чуть-чуть – едва ли на пять сантиметров, но Молодцов не достал его, – и резко махнул мечом по восходящей траектории. Данила успел поймать вражий клинок на гарду, отвёл его в сторону, по кругу. Тогда до него донёсся рык Клека:

– НА КОРАБЛЬ!

Ноги сами толкнули Молодцова вверх, и он оказался на палубе «Лебёдушки». Трое гридней застыли как вкопанные, не думая продолжать атаку. А Клек сгрёб в охапку чьи-то вещи, оставленные на лавке, бросил их в костёр, разгоравшийся на носу ладьи.

– Вторая ладья! – крикнул варяг.

Данила понял его сразу, подхватил мешок с непонятным содержимым, деревянное ведро, то ли с нечистотами, то ли с едой, с разбега перепрыгнул с кормы «Лебёдушки» на вторую ладью, где тоже горел огонь.

Тогда же послышались крики, ругань в толпе, и на пристани появилась вся ватага Воислава, по крайней мере, большая её часть.

Молодцову было некогда рассматривать, что происходило за бортом (помощь пришла – и слава богу!), он вылил ведро на огонь, бросил сверху ветошь и принялся старательно затаптывать оставшиеся языки пламени, не обращая внимание на укусы жара сквозь подошву. Носовая надстройка успела порядком обуглиться, но выдерживала «пляску» Данилы. Одно жалко: один сапог потерялся, второй испортился в ноль.

– Подвинься, братко, – Ломята возник совсем рядом.

Данила спрыгнул с бака, обережник плеснул ведро речной воды на горячее дерево, обратно хлынул поток пара – баня, блин. Откашливаясь, Молодцов отошёл на середину ладьи, увидел, что Шибрида, Вуефаст и Воислав остались на причале. Выясняли что-то с гриднем, тем самым, с которым Данила и схлестнулся. Диалог вёлся в вежливых тонах, но обстановка всё больше накалялась. Обе стороны явно стояли на своём и уступать не собирались. Только за гриднями стоял целый город Смоленск и его могучий посадник Асбьёрн со своей дружиной. А на стороне обережников кто?





Глава 9

Воля посадника




Вниз со склона, на махонькой лошадке, больше похожей на крупного ослика, примчался староста подворья Словенской торговой сотни в Смоленске. Его дорогое одеяние должно было внушать уважение, но намокшая от пота голова и раскрасневшееся лицо не вязались с солидностью образа. За ним, пешком, еле успевала его пристяжь. А буквально следом на пристань явился сам смоленский сотник – в броне, дорогом золочёном шлеме и с эскортом из десяти гридней. Чем-то он походил на Воислава, если бы не рыжая, аккуратно разделённая на три косицы борода.

Взору его предстала картина, способная вывести из себя любое должностное лицо: две ладьи, с которых поднимался дым, четверо воев, пребывающих в разной степени невредимости, большая ватага обережников, явно знающих, с какой стороны за меч браться и в случае чего готовых сражаться, и трое гридней, которые не смогли предотвратить происшествие или, возможно, ему потворствовали.

– Что здесь произошло? – задал логичный вопрос сотник.

А действительно: что? Даниле было бы очень интересно узнать, как развивались события до его с Клеком прибытия. Рассказать об этом могли только Уж и Мал, которым сейчас оказывали помощь соратники.

– Мои люди могут об этом рассказать, но их ранили тати, на твоей земле, где ты должен нас защищать, – сказал старшина.

– Кто здесь тать, а кто нет – решаю я! – отрезал сотник.