Книга Зеркал
Часть 8 из 25 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– И в Нью-Йорк вы вместе ездили, – добавил я.
Он помотал головой:
– Нет, тут какая-то ошибка. Мы с Лорой в Нью-Йорк ни разу вместе не ездили. Я сам там с прошлого лета не был, с родителями разругался. И вообще, я последние два месяца в Европе провел.
Все это он произнес, глядя мне в глаза, совершенно обыденным тоном – так говорят об очевидных вещах, к примеру о том, что Земля круглая.
Внезапно я проникся уверенностью, что он сказал мне правду, а Лора все это время лгала. Меня замутило, и я торопливо погасил сигарету.
– Ну, я пойду, – сказал он.
– Да, пожалуй, – кивнул я, сообразив, что расспрашивать его дальше – лишь нарываться на унижение.
В дверях он остановился:
– Ох, прости, пожалуйста… Похоже, я что-то не то сболтнул. В общем, наверное, это просто недоразумение, все уладится, вот увидишь.
Я согласно кивнул. Мы попрощались.
Захлопнув за Сандерсом дверь, я вышел во двор, выкурил одну за другой несколько сигарет. Холода я не чувствовал, думал только о Лоре – о том, как она мне врала. Я вспомнил один из первых вечеров, когда мы с ней стали близки… мы сидели на диване, я перебирал ее волосы, восхищаясь их мягкостью и пышностью. Сейчас меня трясло от злости; я пытался сообразить, как отыскать адрес Сары.
Потом, неизвестно откуда, во мне возникла уверенность, что Лора сейчас не у подруги, а в доме Видера, хотя ключей от профессорского особняка она с собой не брала. Я сам взял их с комода и положил в карман перед тем, как явился Тимоти Сандерс. Не знаю почему, но я решил, что если сейчас поеду к Видеру, то застану их с Лорой вместе. Все, абсолютно все было обманом – извращенным, жестоким обманом, придуманным Лорой и профессором неизвестно для чего – наверное, для очередного дурацкого эксперимента.
Наверняка они все это время смеялись надо мной, исследовали, как безмозглую морскую свинку. Может быть, и работа в профессорской библиотеке тоже обман, необходимый для того, чтобы зачем-то удержать меня в доме. Неожиданно все события последних месяцев предстали в совершенно ином свете. И как я сразу не сообразил, что все сказанное Лорой – вранье?! Это и дураку ясно!
Я вызвал такси и отправился к профессору Видеру домой. Метель не прекращалась.
На этом отрывок заканчивался. Я аккуратно сложил страницы, рассыпанные по журнальному столику. Часы на стене показывали 01:46, глубокая ночь. Я читал, не прерываясь, больше двух часов.
Что представляла собой рукопись Ричарда Флинна?
Запоздалое признание? Неужели он – убийца профессора Видера, который каким-то образом обвел полицию вокруг пальца, а теперь решил исповедоваться? В присланной заявке упоминался объем рукописи – 78 тысяч слов. Похоже, после убийства много всего произошло, потому что о самом преступлении говорилось в первых главах.
Я плохо представлял себе точную последовательность событий, но отрывок, случайно или намеренно, завершался тем, что Ричард, убежденный в Лорином обмане, отправился к Видеру в ту самую ночь, когда Видера убили. Значит, он оказался в доме профессора перед самым убийством. Может быть, он застал Лору и Видера вдвоем? Может быть, это было убийство из ревности?
А может быть, Ричард Флинн не убивал профессора Видера, а лишь много лет спустя догадался, что произошло, и в рукописи раскрывается имя настоящего убийцы? Может быть, убийца – Лора Бейнс?
Я с трудом успокоился, – в конце концов, автор сам обо всем расскажет в своей рукописи, – допил кофе и ушел спать с твердым намерением попросить у Флинна полный текст романа. Книги о реальных преступлениях были очень популярны, особенно те, в которых описывались нераскрытые убийства. В свое время Видер был знаменитостью, да и «Гугл» мне подсказал, что профессора до сих пор считают одной из важнейших фигур в истории американской психологии. Ричард Флинн писал гладко, чтение захватывало. В общем, я был почти убежден, что рукопись следует приобрести, потому что издатели за нее хорошо заплатят.
К сожалению, мои надежды не оправдались.
На следующее утро, еще не придя на работу, я отправил Ричарду Флинну мейл со своего личного адреса, но ответа в тот день не получил, – наверное, Флинн уехал куда-нибудь на выходные и электронной почты не проверял.
Спустя два или три дня, так и не дождавшись ответа, я позвонил на мобильный телефон, указанный в заявке, однако не смог оставить сообщения в голосовой почте – она была переполнена.
Еще несколько дней прошли в напрасном ожидании. Я пробовал звонить, но теперь телефон был выключен, и я решил навестить Флинна дома, опять же по адресу, указанному в заявке, неподалеку от вокзала Пенн-стейшн. Ситуация становилась нелепой – не автор преследовал агента, а, наоборот, агент искал автора, однако если гора к тебе не идет, то ничего другого не остается, как самому пойти к горе.
Ричард Флинн жил в квартире на втором этаже, в многоэтажном доме на Тридцать третьей Восточной улице. Я нажал кнопку домофона. Немного погодя мне ответил женский голос. Я назвался, объяснив, что разыскиваю Ричарда Флинна. Женщина коротко сказала, что его нет. Я снова пустился в объяснения.
Наконец замок щелкнул, дверь открылась. Я поднялся на лифте на второй этаж, где женщина, встретив меня у порога квартиры, наконец-то представилась. Звали ее Данна Ольсен.
Мисс Ольсен, непримечательная женщина лет за сорок, была одета в синий домашний халат; черные, наверняка крашеные волосы были откинуты со лба и прижаты пластмассовым ободком.
Оставив пальто на вешалке в прихожей, я вошел в небольшую, чисто убранную комнату и сел на кожаный диван. Судя по цвету ковров и штор, а также неимоверному количеству безделушек, в квартире жила одинокая женщина, а не супружеская пара.
Я еще раз объяснил мисс Ольсен, зачем пришел.
Вздохнув, она торопливо ответила:
– Ричарда пять дней назад положили в больницу Всех Святых. В прошлом году у него обнаружили рак легких, в третьей стадии. Оперировать было поздно, но ему назначили курс химиотерапии. Поначалу лечение шло успешно, а две недели назад он подхватил пневмонию, и его состояние резко ухудшилось. Врачи говорят, надежды нет.
Я, как принято, пробормотал какие-то выражения соболезнования. Мисс Ольсен сказала, что она сама из Алабамы, в Нью-Йорке родственников у нее нет, с Ричардом они познакомились несколько лет назад, на семинаре по маркетингу, долго переписывались, однажды съездили на экскурсию в Гранд-каньон, а потом Ричард предложил ей переехать к нему. Она призналась, что Нью-Йорк ей не нравится, работой в рекламном агентстве она недовольна, так что, когда Ричарда не станет, намерена вернуться домой.
Она всплакнула, тихонько, без рыданий, утерла глаза и нос бумажными салфетками из коробки на журнальном столике и, успокоившись, предложила мне чаю и попросила рассказать о рукописи. По-видимому, мисс Ольсен не подозревала, что Ричард пишет книгу о своем прошлом. Она ушла на кухню, приготовила чай и внесла чашки и сахарницу на подносе.
Я рассказал ей о содержании отрывка, показал ей копию заявки. Мисс Ольсен, внимательно прочитав письмо, удивленно поглядела на меня и с горечью произнесла:
– Ричард мне об этом ничего не говорил. Наверное, ждал вашего ответа.
– Возможно, он не только в наше агентство заявку направил, – объяснил я. – С вами литературные агенты или издатели не связывались?
– Нет. Его в больницу увезли, и в первые дни все его звонки на мой мобильный перенаправлялись, но потом я его отключила. Его коллеги на работе и Эдди, его брат, он в Пенсильвании живет, знают о болезни Ричарда, но у них есть мой телефон. А пароля его электронной почты я не знаю, мейлы читать не могу.
– И где рукопись, вам неизвестно? – уточнил я.
Она помотала головой, но, предложив проверить Ричардов лэптоп, вытащила из ящика стола небольшой «Леново» и подключила к сети.
– Раз он вам заявку послал, то, видимо, надеялся на успех, – сказала она, дожидаясь, пока загрузится компьютер. – Разумеется, если рукопись отыщется, то сначала я должна поговорить с Ричардом, вы же понимаете.
– Да, конечно.
– И о какой сумме может идти речь?
Я объяснил, что литературный агент – всего лишь посредник, а размер аванса и гонорара определяет издатель.
Мисс Ольсен надела очки и занялась поиском файлов. Запоздало сообразив, что не успеваю на встречу, я позвонил клиенту, извинился и попросил перенести ее на другой день.
Мисс Ольсен тем временем объявила, что рукописи среди документов нет – она проверила все файлы, к счастью не запароленные. Потом она предположила, что рукопись, возможно, сохранена на флешке или у Ричарда на работе. В ящике письменного стола обнаружилось несколько флешек. Мисс Ольсен как раз собиралась в больницу к Ричарду и пообещала разузнать, где хранится рукопись. Номер моего телефона она внесла в список контактов и сказала, что позвонит, как только все выяснит.
Я допил чай, поблагодарил хозяйку и собрался уходить.
– Об этой Лоре Бейнс Ричард никогда не упоминал, – внезапно сказала мисс Ольсен. – А месяца три назад ему кто-то позвонил, и он ушел на кухню, чтобы я не слышала беседы. Так вот, меня поразил его тон. Ричард никогда не сердится, а тут прямо разозлился. Я его таким никогда прежде не видела. Он весь дрожал, когда вернулся в гостиную. Я спросила, кто звонил, а он сказал, что объявилась его старая знакомая из Принстона, некая Лора, из-за которой вся его жизнь пошла наперекосяк, но теперь-то он с ней посчитается.
Спустя пять дней Данна Ольсен сообщила, что Ричард умер, и объяснила, где состоятся похороны. В больнице ей ничего не удалось узнать о рукописи – Ричард был без сознания, а потом впал в кому. Она проверила все флешки в доме, но текста так и не обнаружила, хотя пообещала проверить личные вещи Ричарда, которые должны были прислать с его места работы.
Похороны состоялись в пятницу после обеда. В городе шел снег, совсем как в тот декабрьский день, когда убили профессора Джозефа Видера.
На стульях, расставленных перед закрытым гробом, сидели несколько человек в траурных костюмах. У гроба стояла фотография, перевитая черной лентой, – мужчина лет за сорок, с печальной улыбкой и добрыми глазами. На длинном лице выделялся крупный нос, волнистые волосы надо лбом поредели.
Мисс Ольсен не знала, где и когда была сделана эта фотография. Ричард хранил снимок в ящике письменного стола, который в шутку называл «волчьим логовом». Среди вещей Ричарда рукописи не оказалось, хотя, судя по всему, он посвятил ей последние месяцы своей жизни. Мисс Ольсен представила меня хмурому мужчине, который оказался братом Ричарда, Эдди Флинном. Его жена, Сюзанна, невысокая и бойкая, в нелепой шляпке на огненно-рыжих кудрях, крепко пожала мне руку. После недолгой беседы над гробом у меня возникло странное ощущение, что мы знакомы всю жизнь и сейчас встретились после долгой разлуки.
С похорон я ушел, думая, что никогда не узнаю, чем закончилась вся эта давняя история. Похоже, что свою тайну Ричард унес с собой в могилу.
Часть вторая
Джон Келлер
Молодые придумывают будущее для себя, а старики – прошлое для других.
Джулиан Барнс. Предчувствие конца.
Перевод Е. Петровой
Глава первая
Беседовать с покойниками я начал из-за поломанного стула.
Перефразируя Курта Воннегута-младшего, шел 2007 год, и Джон Келлер наконец разорился[10]. Джон Келлер – это я, прошу любить и жаловать. Я занимался на курсах писательского мастерства в Нью-Йоркском университете, и, если честно, наивные мечтания очаровывали меня, как пламя свечи – неосторожного мотылька. Мансарду в Нижнем Ист-Сайде я делил с начинающим фотографом, Нилом Боуменом, и посылал длинные путаные заявки в литературные журналы в надежде, что какой-нибудь издатель смилостивится и напечатает мои творения. Увы, моего таланта никто не замечал.
Дядя Фрэнк – старший брат мамы – разбогател в 1980-е, вложив деньги в информационные технологии, которые тогда развивались, как на стероидах. Сейчас ему перевалило за пятьдесят, он занимал роскошные апартаменты в Верхнем Ист-Сайде, обожал антиквариат и ухлестывал за женщинами. Дядя Фрэнк, мужчина импозантный, одевался как франт и круглый год щеголял ровным искусственным загаром. Иногда он приглашал меня на ужин к себе или в ресторан и делал дорогие подарки, которые я потом продавал за полцены своему знакомому, Максу, – тот водил дружбу с владельцами сомнительного магазинчика на Четырнадцатой Западной улице.
Антикварную мебель для гостиной дядюшка приобрел в Италии, давным-давно. Стулья резного дерева были обтянуты коричневой кожей, что от времени сморщилась и обвисла, как стариковские щеки. Спинка одного из несчастных стульев то ли отломилась, то ли еще что – не помню точно.
Мой дядюшка отыскал в Бронксе знаменитого реставратора, к которому обычно записывались загодя, и пообещал оплатить работу в двойном размере, лишь бы не ждать. Реставратор, недолго думая, подхватил сундучок с инструментами и тут же явился к Фрэнку. Совершенно случайно в гостях у дядюшки оказался и я.
Реставратор, пожилой мужик с бритой головой, широкими плечами и проницательным взглядом, был одет во все черное, как наемный убийца. Он осмотрел поломанный стул, что-то пробурчал и разложил инструмент на балконе. Погода стояла прекрасная, и под яркими лучами солнца особняки на Семидесятых Восточных улицах сверкали, будто огромные куски кварца, окутанные пеленой утреннего тумана. Пока реставратор занимался своим делом, мы с дядюшкой пили кофе и болтали о девчонках.
С собой реставратор принес журнал под названием «Амперсанд» и оставил его на столике в прихожей: сорок восемь страниц глянца, а на третьей странице список редакционного совета. Издавала журнал компания некоего Джона Л. Фридмана.
Он помотал головой:
– Нет, тут какая-то ошибка. Мы с Лорой в Нью-Йорк ни разу вместе не ездили. Я сам там с прошлого лета не был, с родителями разругался. И вообще, я последние два месяца в Европе провел.
Все это он произнес, глядя мне в глаза, совершенно обыденным тоном – так говорят об очевидных вещах, к примеру о том, что Земля круглая.
Внезапно я проникся уверенностью, что он сказал мне правду, а Лора все это время лгала. Меня замутило, и я торопливо погасил сигарету.
– Ну, я пойду, – сказал он.
– Да, пожалуй, – кивнул я, сообразив, что расспрашивать его дальше – лишь нарываться на унижение.
В дверях он остановился:
– Ох, прости, пожалуйста… Похоже, я что-то не то сболтнул. В общем, наверное, это просто недоразумение, все уладится, вот увидишь.
Я согласно кивнул. Мы попрощались.
Захлопнув за Сандерсом дверь, я вышел во двор, выкурил одну за другой несколько сигарет. Холода я не чувствовал, думал только о Лоре – о том, как она мне врала. Я вспомнил один из первых вечеров, когда мы с ней стали близки… мы сидели на диване, я перебирал ее волосы, восхищаясь их мягкостью и пышностью. Сейчас меня трясло от злости; я пытался сообразить, как отыскать адрес Сары.
Потом, неизвестно откуда, во мне возникла уверенность, что Лора сейчас не у подруги, а в доме Видера, хотя ключей от профессорского особняка она с собой не брала. Я сам взял их с комода и положил в карман перед тем, как явился Тимоти Сандерс. Не знаю почему, но я решил, что если сейчас поеду к Видеру, то застану их с Лорой вместе. Все, абсолютно все было обманом – извращенным, жестоким обманом, придуманным Лорой и профессором неизвестно для чего – наверное, для очередного дурацкого эксперимента.
Наверняка они все это время смеялись надо мной, исследовали, как безмозглую морскую свинку. Может быть, и работа в профессорской библиотеке тоже обман, необходимый для того, чтобы зачем-то удержать меня в доме. Неожиданно все события последних месяцев предстали в совершенно ином свете. И как я сразу не сообразил, что все сказанное Лорой – вранье?! Это и дураку ясно!
Я вызвал такси и отправился к профессору Видеру домой. Метель не прекращалась.
На этом отрывок заканчивался. Я аккуратно сложил страницы, рассыпанные по журнальному столику. Часы на стене показывали 01:46, глубокая ночь. Я читал, не прерываясь, больше двух часов.
Что представляла собой рукопись Ричарда Флинна?
Запоздалое признание? Неужели он – убийца профессора Видера, который каким-то образом обвел полицию вокруг пальца, а теперь решил исповедоваться? В присланной заявке упоминался объем рукописи – 78 тысяч слов. Похоже, после убийства много всего произошло, потому что о самом преступлении говорилось в первых главах.
Я плохо представлял себе точную последовательность событий, но отрывок, случайно или намеренно, завершался тем, что Ричард, убежденный в Лорином обмане, отправился к Видеру в ту самую ночь, когда Видера убили. Значит, он оказался в доме профессора перед самым убийством. Может быть, он застал Лору и Видера вдвоем? Может быть, это было убийство из ревности?
А может быть, Ричард Флинн не убивал профессора Видера, а лишь много лет спустя догадался, что произошло, и в рукописи раскрывается имя настоящего убийцы? Может быть, убийца – Лора Бейнс?
Я с трудом успокоился, – в конце концов, автор сам обо всем расскажет в своей рукописи, – допил кофе и ушел спать с твердым намерением попросить у Флинна полный текст романа. Книги о реальных преступлениях были очень популярны, особенно те, в которых описывались нераскрытые убийства. В свое время Видер был знаменитостью, да и «Гугл» мне подсказал, что профессора до сих пор считают одной из важнейших фигур в истории американской психологии. Ричард Флинн писал гладко, чтение захватывало. В общем, я был почти убежден, что рукопись следует приобрести, потому что издатели за нее хорошо заплатят.
К сожалению, мои надежды не оправдались.
На следующее утро, еще не придя на работу, я отправил Ричарду Флинну мейл со своего личного адреса, но ответа в тот день не получил, – наверное, Флинн уехал куда-нибудь на выходные и электронной почты не проверял.
Спустя два или три дня, так и не дождавшись ответа, я позвонил на мобильный телефон, указанный в заявке, однако не смог оставить сообщения в голосовой почте – она была переполнена.
Еще несколько дней прошли в напрасном ожидании. Я пробовал звонить, но теперь телефон был выключен, и я решил навестить Флинна дома, опять же по адресу, указанному в заявке, неподалеку от вокзала Пенн-стейшн. Ситуация становилась нелепой – не автор преследовал агента, а, наоборот, агент искал автора, однако если гора к тебе не идет, то ничего другого не остается, как самому пойти к горе.
Ричард Флинн жил в квартире на втором этаже, в многоэтажном доме на Тридцать третьей Восточной улице. Я нажал кнопку домофона. Немного погодя мне ответил женский голос. Я назвался, объяснив, что разыскиваю Ричарда Флинна. Женщина коротко сказала, что его нет. Я снова пустился в объяснения.
Наконец замок щелкнул, дверь открылась. Я поднялся на лифте на второй этаж, где женщина, встретив меня у порога квартиры, наконец-то представилась. Звали ее Данна Ольсен.
Мисс Ольсен, непримечательная женщина лет за сорок, была одета в синий домашний халат; черные, наверняка крашеные волосы были откинуты со лба и прижаты пластмассовым ободком.
Оставив пальто на вешалке в прихожей, я вошел в небольшую, чисто убранную комнату и сел на кожаный диван. Судя по цвету ковров и штор, а также неимоверному количеству безделушек, в квартире жила одинокая женщина, а не супружеская пара.
Я еще раз объяснил мисс Ольсен, зачем пришел.
Вздохнув, она торопливо ответила:
– Ричарда пять дней назад положили в больницу Всех Святых. В прошлом году у него обнаружили рак легких, в третьей стадии. Оперировать было поздно, но ему назначили курс химиотерапии. Поначалу лечение шло успешно, а две недели назад он подхватил пневмонию, и его состояние резко ухудшилось. Врачи говорят, надежды нет.
Я, как принято, пробормотал какие-то выражения соболезнования. Мисс Ольсен сказала, что она сама из Алабамы, в Нью-Йорке родственников у нее нет, с Ричардом они познакомились несколько лет назад, на семинаре по маркетингу, долго переписывались, однажды съездили на экскурсию в Гранд-каньон, а потом Ричард предложил ей переехать к нему. Она призналась, что Нью-Йорк ей не нравится, работой в рекламном агентстве она недовольна, так что, когда Ричарда не станет, намерена вернуться домой.
Она всплакнула, тихонько, без рыданий, утерла глаза и нос бумажными салфетками из коробки на журнальном столике и, успокоившись, предложила мне чаю и попросила рассказать о рукописи. По-видимому, мисс Ольсен не подозревала, что Ричард пишет книгу о своем прошлом. Она ушла на кухню, приготовила чай и внесла чашки и сахарницу на подносе.
Я рассказал ей о содержании отрывка, показал ей копию заявки. Мисс Ольсен, внимательно прочитав письмо, удивленно поглядела на меня и с горечью произнесла:
– Ричард мне об этом ничего не говорил. Наверное, ждал вашего ответа.
– Возможно, он не только в наше агентство заявку направил, – объяснил я. – С вами литературные агенты или издатели не связывались?
– Нет. Его в больницу увезли, и в первые дни все его звонки на мой мобильный перенаправлялись, но потом я его отключила. Его коллеги на работе и Эдди, его брат, он в Пенсильвании живет, знают о болезни Ричарда, но у них есть мой телефон. А пароля его электронной почты я не знаю, мейлы читать не могу.
– И где рукопись, вам неизвестно? – уточнил я.
Она помотала головой, но, предложив проверить Ричардов лэптоп, вытащила из ящика стола небольшой «Леново» и подключила к сети.
– Раз он вам заявку послал, то, видимо, надеялся на успех, – сказала она, дожидаясь, пока загрузится компьютер. – Разумеется, если рукопись отыщется, то сначала я должна поговорить с Ричардом, вы же понимаете.
– Да, конечно.
– И о какой сумме может идти речь?
Я объяснил, что литературный агент – всего лишь посредник, а размер аванса и гонорара определяет издатель.
Мисс Ольсен надела очки и занялась поиском файлов. Запоздало сообразив, что не успеваю на встречу, я позвонил клиенту, извинился и попросил перенести ее на другой день.
Мисс Ольсен тем временем объявила, что рукописи среди документов нет – она проверила все файлы, к счастью не запароленные. Потом она предположила, что рукопись, возможно, сохранена на флешке или у Ричарда на работе. В ящике письменного стола обнаружилось несколько флешек. Мисс Ольсен как раз собиралась в больницу к Ричарду и пообещала разузнать, где хранится рукопись. Номер моего телефона она внесла в список контактов и сказала, что позвонит, как только все выяснит.
Я допил чай, поблагодарил хозяйку и собрался уходить.
– Об этой Лоре Бейнс Ричард никогда не упоминал, – внезапно сказала мисс Ольсен. – А месяца три назад ему кто-то позвонил, и он ушел на кухню, чтобы я не слышала беседы. Так вот, меня поразил его тон. Ричард никогда не сердится, а тут прямо разозлился. Я его таким никогда прежде не видела. Он весь дрожал, когда вернулся в гостиную. Я спросила, кто звонил, а он сказал, что объявилась его старая знакомая из Принстона, некая Лора, из-за которой вся его жизнь пошла наперекосяк, но теперь-то он с ней посчитается.
Спустя пять дней Данна Ольсен сообщила, что Ричард умер, и объяснила, где состоятся похороны. В больнице ей ничего не удалось узнать о рукописи – Ричард был без сознания, а потом впал в кому. Она проверила все флешки в доме, но текста так и не обнаружила, хотя пообещала проверить личные вещи Ричарда, которые должны были прислать с его места работы.
Похороны состоялись в пятницу после обеда. В городе шел снег, совсем как в тот декабрьский день, когда убили профессора Джозефа Видера.
На стульях, расставленных перед закрытым гробом, сидели несколько человек в траурных костюмах. У гроба стояла фотография, перевитая черной лентой, – мужчина лет за сорок, с печальной улыбкой и добрыми глазами. На длинном лице выделялся крупный нос, волнистые волосы надо лбом поредели.
Мисс Ольсен не знала, где и когда была сделана эта фотография. Ричард хранил снимок в ящике письменного стола, который в шутку называл «волчьим логовом». Среди вещей Ричарда рукописи не оказалось, хотя, судя по всему, он посвятил ей последние месяцы своей жизни. Мисс Ольсен представила меня хмурому мужчине, который оказался братом Ричарда, Эдди Флинном. Его жена, Сюзанна, невысокая и бойкая, в нелепой шляпке на огненно-рыжих кудрях, крепко пожала мне руку. После недолгой беседы над гробом у меня возникло странное ощущение, что мы знакомы всю жизнь и сейчас встретились после долгой разлуки.
С похорон я ушел, думая, что никогда не узнаю, чем закончилась вся эта давняя история. Похоже, что свою тайну Ричард унес с собой в могилу.
Часть вторая
Джон Келлер
Молодые придумывают будущее для себя, а старики – прошлое для других.
Джулиан Барнс. Предчувствие конца.
Перевод Е. Петровой
Глава первая
Беседовать с покойниками я начал из-за поломанного стула.
Перефразируя Курта Воннегута-младшего, шел 2007 год, и Джон Келлер наконец разорился[10]. Джон Келлер – это я, прошу любить и жаловать. Я занимался на курсах писательского мастерства в Нью-Йоркском университете, и, если честно, наивные мечтания очаровывали меня, как пламя свечи – неосторожного мотылька. Мансарду в Нижнем Ист-Сайде я делил с начинающим фотографом, Нилом Боуменом, и посылал длинные путаные заявки в литературные журналы в надежде, что какой-нибудь издатель смилостивится и напечатает мои творения. Увы, моего таланта никто не замечал.
Дядя Фрэнк – старший брат мамы – разбогател в 1980-е, вложив деньги в информационные технологии, которые тогда развивались, как на стероидах. Сейчас ему перевалило за пятьдесят, он занимал роскошные апартаменты в Верхнем Ист-Сайде, обожал антиквариат и ухлестывал за женщинами. Дядя Фрэнк, мужчина импозантный, одевался как франт и круглый год щеголял ровным искусственным загаром. Иногда он приглашал меня на ужин к себе или в ресторан и делал дорогие подарки, которые я потом продавал за полцены своему знакомому, Максу, – тот водил дружбу с владельцами сомнительного магазинчика на Четырнадцатой Западной улице.
Антикварную мебель для гостиной дядюшка приобрел в Италии, давным-давно. Стулья резного дерева были обтянуты коричневой кожей, что от времени сморщилась и обвисла, как стариковские щеки. Спинка одного из несчастных стульев то ли отломилась, то ли еще что – не помню точно.
Мой дядюшка отыскал в Бронксе знаменитого реставратора, к которому обычно записывались загодя, и пообещал оплатить работу в двойном размере, лишь бы не ждать. Реставратор, недолго думая, подхватил сундучок с инструментами и тут же явился к Фрэнку. Совершенно случайно в гостях у дядюшки оказался и я.
Реставратор, пожилой мужик с бритой головой, широкими плечами и проницательным взглядом, был одет во все черное, как наемный убийца. Он осмотрел поломанный стул, что-то пробурчал и разложил инструмент на балконе. Погода стояла прекрасная, и под яркими лучами солнца особняки на Семидесятых Восточных улицах сверкали, будто огромные куски кварца, окутанные пеленой утреннего тумана. Пока реставратор занимался своим делом, мы с дядюшкой пили кофе и болтали о девчонках.
С собой реставратор принес журнал под названием «Амперсанд» и оставил его на столике в прихожей: сорок восемь страниц глянца, а на третьей странице список редакционного совета. Издавала журнал компания некоего Джона Л. Фридмана.