Книга Страшного суда

—Да. — Профессор сел на складной стул. — Как ты себя чувствуешь?

— Когда он должен вернуться? — выдавил Бадри через силу и снова попытался приподняться. Дануорти придержал его, не давая сесть.

— Что-то не так, — сказал Бадри.





ГЛАВА ВОСЬМАЯ




Ее жгли на костре. Вокруг бушевало пламя. Наверное, ее уже привязали к столбу, хотя она этого и не помнит. Зато помнит, как разжигали огонь. Она упала с белого коня, потом разбойник подобрал ее и принес сюда.

—Давайте вернемся на переброску, — попросила она.

Он наклонился ближе, и Киврин увидела его лицо в пляшущих отблесках огня.

— Как только мистер Дануорти поймет, что дела плохи, он откроет сеть, — объяснила Киврин. Не надо было этого делать. Теперь он принял ее за ведьму и сожжет на костре.

—Я не ведьма.

Откуда-то протянулась прохладная рука и легла ей на лоб, а мягкий голос сказал: «Тс-с-с».

—Я не ведьма, — проговорила Киврин как можно отчетливее. Разбойник ее не понимал. Она пыталась сказать ему, что не нужно уходить с переброски, а он не слушал. Посадил ее на белого коня и повез прочь от полянки, через березы, в самую чащу.

Киврин силилась запомнить дорогу, чтобы вернуться, но качающийся в руке разбойника фонарь освещал лишь несколько дюймов земли под ногами, а свет резал глаза. Поэтому она их закрыла — очень необдуманно, поскольку от неровной поступи коня ее тут же укачало, и она свалилась.

—Я не ведьма. Я историк.

— Haweу fond enyowuh thissla dey?—донесся издалека женский голос. Видимо, селянка подошла подложить хвороста в огонь и тут же отодвинулась, подальше от жара.

— Enwodesfillenun gleydundsore destrayste, — ответил мужской голос, похожий по тембру на мистера Дануорти. — Ауееn mynarmehs hooralle op hider уbar.

—Sweltes shay dumorte blаuеn? — спросила женщина.

— Мистер Дануорти... — Киврин протянула к нему руки. — Я попала к разбойникам! — Но лицо профессора терялось в густом дыму.

—Тс-с-с, — сказала женщина, и Киврин поняла, что прошло какое-то время, что невероятнейшим образом она умудрилась заснуть. Интересно, сколько обычно горят на костре? Пламя пылает так жарко, она давно уже должна была сгореть дотла, но рука, поднесенная к глазам, оказалась целой и невредимой, несмотря на огненную кайму, обрамляющую пальцы. Пламя слепило, и Киврин смежила веки.

«Хоть бы не упасть с коня еще раз». Она ведь цеплялась за его шею обеими руками, хотя от неровной поступи ужасно болела голова, цеплялась изо всех сил, и все равно упала, а мистер Дануорти не зря настоял, чтобы она брала уроки верховой езды, договорился, чтобы ее потренировали на конюшне под Вудстоком. Мистер Дануорти предупреждал. Он с самого начала сказал, что ее ждет костер.

Женщина поднесла к губам Киврин чашку. Наверное, уксус на губке, его давали мученикам. Нет, какое-то питье, теплое, кисловатое. Женщине пришлось слегка приподнять голову Киврин, чтобы она смогла отпить, и Киврин только теперь осознала, что, видимо, лежит на спине.

«Надо будет сказать мистеру Дануорти, что людей сжигали в лежачем положении». Она попыталась сложить ладони домиком и поднести к губам, чтобы надиктовать запись, но пламя потянуло их вниз.

«Я больна», — подумала Киврин, осознавая, что теплое питье — это какой-то целебный отвар и он немного сбил температуру. Что она лежит не на земле, а на кровати в темной комнате, и женщина, шептавшая «тс-с-с» и поившая ее отваром, по-прежнему рядом. Киврин слышала ее дыхание. Она попыталась повернуть голову, но затылок тут же пронзила боль. Женщина, кажется, спала, дыша ровно и громко, будто храпя. Голова у Киврин затрещала от этого сопения еще сильнее.

«Я, наверное, в деревне. Сюда меня привез тот рыжий».

Когда она свалилась с коня, разбойник подсадил ее обратно, но потом она заглянула ему в лицо, и оказалось, что оно совсем не разбойничье. На нее смотрел рыжеволосый юноша, по-доброму смотрел. Это он пришел к ней, когда она сидела привалившись к колесу, преклонил колено и спросил: «Кто вы?» Тогда она прекрасно поняла его слова.

— Canstawd ranken derwyn? — спросила женщина, снова приподнимая голову Киврин, чтобы напоить ее горьковатым отваром. Киврин глотала с трудом. Теперь огонь полыхал у нее в горле, она воочию видела эти оранжевые языки пламени, хотя отвар должен был их погасить. Может, ее привезли в какие-нибудь дальние земли, в Испанию или Грецию, где говорят на незнакомом переводчику языке?

Рыжего она поняла отлично. Он спросил: «Кто вы?», и она подумала, что тот, второй, возможно пленный слуга, привезенный из крестового похода, поэтому говорит на своем турецком или арабском, и она его не понимает.

—Я историк, — начала объяснять Киврин, но, когда подняла глаза, добрый юноша куда-то пропал, и перед ней снова был разбойник.

Она начала оглядываться в поисках рыжего. Разбойник укладывал сучья крест-накрест между камнями, чтобы развести костер.

— Мистер Дануорти! — в отчаянии позвала Киврин, и разбойник присел рядом с ней в дрожащем свете фонаря.

— Не страшитесь, — проговорил он. — Скоро он вернется.

— Мистер Дануорти! — завопила Киврин, и рыжий вернулся, и снова опустился перед ней на колени.

— Не надо было мне уходить с переброски, — сокрушалась она, не сводя глаз с лица юноши, чтобы он снова не превратился в разбойника. — Наверное, произошел какой-то сбой. Отведите меня обратно.

Он расстегнул пряжку своего плаща и, легко сбросив его с плеч, укрыл им Киврин. Значит, он ее понял.

— Мне нужно домой.


Когда он склонялся над ней, фонарь подсвечивал его доброе лицо и отблески плясали на рыжих волосах, будто пламя.

— Godufadur, — позвал он. Видимо, это имя слуги. Gauddefaudre. Он попросит слугу показать, где тот меня нашел, и отвезет обратно к месту переброски. К мистеру Дануорти. Мистер Дануорти с ума сойдет, когда откроет сеть, а меня там не окажется. «Все в порядке, мистер Дануорти, — сказала она про себя. — Я уже иду».

— Dreede nawmaydde, — произнес рыжий, поднимая ее на руки. — Fawrthah Galmnnath соаt.

—Я больна, — сообщила Киврин сидящей рядом женщине, — поэтому я вас не понимаю.

В этот раз никто не наклонился из темноты успокоить ее. Может, им надоело смотреть, как она горит, и они ушли. Очень долго получается, хотя огонь полыхает все жарче.

Рыжий тогда посадил ее перед собой на белого коня и повез в лес, и Киврин подумала, что он везет ее к месту переброски. У коня появилось седло, и бубенчики, которые вызванивали на ходу «Придите к младенцу», все громче и громче с каждым куплетом, пока их стало не отличить от колоколов в церкви Святой Девы Марии.

Они ехали долго, наверняка уже должны были добраться до переброски.

—Далеко еще до места? — спросила она у рыжего всадника. — Мистер Дануорти будет очень волноваться. — Но всадник не ответил. Они выехали из леса и стали спускаться по склону. Сквозь голые ветки деревьев серебрилась луна, заливая бледным светом церковь у подножия холма.

— Не туда! — Киврин хотела потянуть узду и развернуть коня, но побоялась отпустить шею рыжеволосого всадника, чтобы снова не свалиться. А потом перед ней возникла дверь, которая открылась, и еще раз открылась, и был огонь, и свет, и колокольный звон, и Киврин поняла, что ее все-таки привезли к месту переброски.

— Shay boyen syke nighonn tdeeth, — сказала женщина. Шершавыми морщинистыми руками она подоткнула одеяло, и лица Киврин коснулся мягкий пушистый мех — а может, волосы женщины.

— Куда вы меня привезли?

Женщина подалась вперед, словно не расслышав, и Киврин осознала, что говорит на современном английском. Переводчик не работал. Предполагалось, что он будет автоматически переводить ее мысленные высказывания с современного на средневековый английский. Вот, наверное, почему она никого не понимает. Переводчик не действует.

Она попыталась выстроить фразу на среднеанглийском самостоятельно. «Куда принесяше мя?» Нет, не то. Надо спросить, что это за место, но она не помнит, как это сказать на средневековом.

Мысли путались. Женщина укрывала ее все новыми и новыми одеялами, и чем выше становилась гора мехов, тем больше Киврин мерзла, будто женщина как-то уменьшала огонь.

Если она спросит: «Что это за место?», они не поймут. Явно какое-то селение. Рыжий привез ее в селение. По дороге была церковь, а потом они подъехали к большому дому. Надо спросить: «Как именуется эта деревня?»

Деревню можно назвать весью или юдолью, но как построить фразу? Синтаксис ведь, наверное, должен быть французский.

—Quelle demeure avez vous m 'apporte ? — произнесла она вслух, но женщина уже ушла, и все равно получилось неправильно. Французы уже двести лет как ни при чем. Надо спрашивать по-английски. «Где деревня, в которую вы меня привезли?» Но как будет «деревня»?

Мистер Дануорти предупреждал, что нечего рассчитывать на переводчик, надо учить среднеанглийский и нормандский французский, и немецкий. Он заставлял ее декламировать Чосера целыми страницами по памяти. «День отблистал, и ниспустилась ночь, велящая заканчивать работу»[8] Нет, не то. «Где деревня, в которую меня привезли?» Как же это сказать?

Он привез ее в селение и постучал в дверь. Им открыл старик с топором. Топор, само собой, чтобы рубить дрова для костра. Старик, потом женщина, и оба говорили на непонятном языке, потом дверь закрылась, оставив их снаружи, в темноте.

— Мистер Дануорти! Доктор Аренс! — закричала Киврин, и в груди тут же стало печь. — Не давайте им закрыть переброску, — попросила она рыжеволосого, но тот снова превратился в разбойника, в душегуба.

— Нет, — сказал он, — всего лишь ранена.

И дверь отворилась снова, и он внес ее внутрь, на костер.

Как же тут жарко.

— Thawmot goonawt plersoun roshundt prayenum comth ithre, — произнесла женщина, и Киврин подняла голову, чтобы попить, но женщина держала не чашку, а свечу, которую она приблизила к самому лицу Киврин. Слишком близко. Сейчас волосы загорятся.

— Der maydemot nedes dya, — сказала женщина.

Свеча трещала у самой щеки. Волосы уже занялись. Языки пламени плясали на выбившихся прядях, сжигая их дотла.

— Тс-с-с! — Женщина стала хватать Киврин за руки, но та уворачивалась и не давалась, хлопая по волосам, чтобы погасить огонь. Пламя перекинулось на ладони.

—Тс-с-с. — Женщина прижала ее руки. Нет, не женщина, слишком сильная хватка. Киврин заметалась, завертела головой, сбивая пламя, но голову тоже кто-то прижал. Волосы полыхнули факелом.

Когда она очнулась, в комнате было дымно. Огонь, наверное, погас, пока она спала. Так уже было с одним мучеником, которого тоже отправили на костер. Его друзья подложили в хворост зеленых веток, чтобы он задохнулся в дыму и не горел заживо, но получилось только хуже: огонь поутих, и несчастный тлел много часов подряд.

Над кроватью склонилась женщина. Сквозь дым Киврин не могла разобрать, молодая она или старая. Наверное, это рыжеволосый погасил костер. Он укрыл ее своим плащом, потом подошел к костру и раскидал его ногами, а теперь все затянуло дымом и ничего не видно.

Женщина окропила Киврин водой, и капли зашипели, как на раскаленной сковороде.

— Наuссауm anchi towoem denswile? — спросила женщина.

—Я Изабель де Боврье, — представилась Киврин. — Мой брат лежит больной в Ившеме. — Слова не шли на ум. «Кель демер». «Когда апрель обильными дождями, разрыхлил землю, взрытую ростками...»* — Где я? — спросила она по-английски.

Над ней возникло чье-то лицо.

— Наu hightes towe?

Лицо разбойника из заколдованного леса. Киврин в страхе отпрянула.

— Уходите! — воскликнула она. — Что вам нужно?