Книга о потерянном времени

При всей тоске, которую может вызвать работа, сама возможность задаться вопросом о том, что мы хотим сделать со своей жизнью — с ее рабочей частью из 168 часов — невероятная роскошь. Еще несколько поколений назад такие вопросы в нашем обществе просто не задавались. Недавно я писала рецензию на книгу, автор которой рассказывал, как его дедушка 40 лет проработал в каменоломне. И это не было наказанием за правонарушения. Это была просто работа, доступная при его навыках и образовании, которая позволяла достаточно зарабатывать, чтобы прокормить семью. Поэтому он десятки лет подряд выходил на смену.

Теперь, как говорит Эрл, «мы живем в стране, где есть свобода следовать за своей мечтой». И по данным Бюро переписи населения США, мало того, что 85 % американцев прошли полный курс средней школы, — почти трое из десяти в возрасте старше 25 лет окончили вуз. Экономика стала более разнообразной. И изобилие выбора, которое получают молодые мужчины и женщины, может парализовать. Глядя этим утром из окна на небоскребы Манхэттена, я вижу штаб-квартиры Pfizer, Citigroup и ООН, в каждой из которых найдется место для сотен профессий, а внизу работают кафе и химчистки, полицейские регулируют дорожное движение у тоннеля Куинс — Манхэттен, ремонтная бригада проверяет крышу многоквартирного дома через дорогу, а командир баржи ведет огромное судно на север по Ист-Ривер.

Однако при таком изобилии занятий удивляет не то, что 84 % людей, трудящихся на полную ставку, не получили работу мечты, и не то, что мы довольно часто меняем работу. Я состою в комитете по карьере совета выпускников Принстонского университета. Наш недавний неформальный опрос показал, что из выпускников, приближающихся к 25-й годовщине окончания университета, 72 % сменили работу три или более раз, а 41 % — пять или более раз. Только 6,6 % людей остались на той же работе, куда пришли, получив диплом окончив университет. Удивляет же тот факт, что по данным общего демографического исследования 2002 года, которые приводит президент Американского института предпринимательства Артур Брукс, 89 % взрослых, работающих больше 10 часов в неделю, весьма или отчасти удовлетворены своей работой. Другими словами, хотя большинство людей трудятся не на работе своей мечты, все же им удалось пощупать достаточно персиков на прилавке нынешней экономики, чтобы выбрать что-то, не совсем уж неподходящее.

Исходя из этого, я решила посвятить главу оптимизации — использованию факторов, которые, по данным социальных наук, содействуют высокой результативности, чтобы сделать рывок от хорошей работы к подходящей.

Оказывается, подходящая работа имеет конкретное определение, которое можно найти в статье Терезы Амабиле «Как стимулировать креативность в организациях», опубликованной в California Management Review. Амабиле, профессор Гарвардской школы бизнеса, изучала эту тему десятилетиями. Она пишет: «Делайте то, что любите, и вы полюбите то, что делаете».

Клише из речи на выпускной церемонии? Может быть, но в этом утверждении Амабиле объединены две идеи, подтвержденные результатами исследований. Во-первых, «делайте то, что любите», подразумевает работу, которая «хорошо соответствует вашим умениям, навыкам творческого мышления и сильнейшим внутренним мотивациям». Внутренняя мотивация означает, что вам нравится суть работы сама по себе. А «вы полюбите то, что делаете», подразумевает «рабочую среду, которая позволит сохранить сосредоточенность, поддерживаемую внутренними мотивациями, и одновременно поддержит вас в разработке новых идей».

Другими словами, подходящая работа позволяет по максимуму использовать ваши ключевые компетенции — вещи, которые вы делаете лучше всего и которыми наслаждаетесь, — и соответствует определенным условиям, включая независимость и амбициозные задачи, для решения которых необходимы все ваши способности.

Первая часть — важность внутренней мотивации — подтверждается несколькими исследованиями. Для одного из них Амабиле с коллегами попросила группу начинающих литераторов написать стихотворения, которые должны были оценить эксперты. Но прежде чем писать, участники эксперимента ответили на вопросы о мотивации, которая привела их в профессию. Амабиле обнаружила, что те, кого спрашивали об удовольствии от создания произведения, которым можно гордиться (то есть о внутренней мотивации), получили более высокую оценку, чем те, кого спрашивали о желании стать богатыми и знаменитыми (то есть о внешней мотивации). Это не значит, что хотеть стать богатым и знаменитым — плохо, так же как нет ничего плохого в попытках начальников вытянуть из подчиненных наилучшие результаты с помощью пиццы, премий или других взрослых эквивалентов школьных оценок. На каком-то уровне внешнее подкрепление в виде оплаты необходимо в нашем капиталистическом обществе. Только вот лучшая работа — имеющая самое большое значение — добывается из какого-то другого источника мотивации. Или, как однажды сказала своему агенту поэтесса Энн Секстон: «Я обожаю деньги, не стоит ошибаться на этот счет, но прежде всего я хочу писать хорошие стихи».

Вероятно, в вашей жизни вы наблюдали этот источник мотивации. Часто, как в случае Сильвии Эрл, которая называет океаны своей «игровой площадкой» и «задним двором», он связан с вещами, которые мы очень любили в детстве. Хотя, по данным сайта Career-Builder.com, «работа мечты» есть менее чем у одного из шести американцев, более 35 % пожарных сказали, что их работа именно такая. Я уверена, это связано с тем фактом, что 41 % пожарных в детстве хотел тушить пожары.

Глядя на список «100 вещей, о которых я мечтаю», подумайте, есть ли среди его пунктов такие, которые напоминают о детских играх и занятиях, поглощавших блаженные часы в те времена, когда не надо было беспокоиться об оплате счетов или мнении коллег. Я, например, всегда любила писать. Я сочиняла и иллюстрировала книги с детского сада. Когда мне было скучно в старших классах, по вечерам я десятками писала рассказы. Они были не очень-то хороши, что осложняло ситуацию, поскольку с объективной точки зрения мне лучше удавались другие предметы, такие как математика. Но я никогда не царапала дифференциальные уравнения в тетрадях ради удовольствия. К счастью, я поняла это до того, как стала посредственным и несчастным преподавателем математики.

Однако при этом мне нравится писать о науке. Около года я вела ежедневную колонку на веб-сайте Scientific American, которая называлась «Где они сейчас?» и была посвящена финалистам конкурса научных талантов Westinghouse (сейчас это конкурс научных талантов Intel). В ежегодном соревновании, проходящим с 1942 года, участвуют независимые исследовательские проекты старшеклассников, и по его результатам отбирают 40 финалистов. Я проследила за жизнью и карьерой этих людей и обнаружила, что те их них, кто рассказывает о своей работе с настоящим благоговением, непременно проявляли признаки внутренней мотивации уже в детстве.

Например, Илан Кру, ныне профессор аэронавтики в Стэнфорде, рос в сельском районе Орегона в 1960-е годы. Все детство он мечтал о летательных аппаратах и однажды даже сконструировал дельтаплан из бамбуковых палок, скотча и пластика. Вместе с друзьями он принес приспособление на молочную ферму неподалеку, сбежал с холма и взлетел на пару метров над землей, а потом свалился. «Любое приземление, после которого можно было уйти пешком, считалось хорошим», — сказал мне Кру.

К счастью, он пережил этот эксперимент, и в старших классах заручился помощью исследовательской программы Научно-промышленного музея Орегона в Портленде, чтобы создать усовершенствованную аэродинамическую трубу, которая помогла бы ему понять аэродинамику полета. Но была одна проблема — предмет, который тестировали в аэродинамической трубе, надо было закреплять, чтобы он оставался на месте в движущемся воздухе. Однако поддерживающая структура влияла на воздушный поток и искажала данные.

Чтобы решить эту проблему, Кру построил аэродинамическую трубу, внутри которой были закреплены магниты. Фотодатчик следил за испытываемым объектом и посылал сигналы, чтобы менять магнитное поле и с его помощью удерживать объект на одном месте без поддерживающей структуры. Эта разработка обеспечила ему место в финале конкурса Westinghouse в 1974 году, и, добившись такого успеха, дальше он шел только вперед. Он получил докторскую степень по аэронавтике и за годы создал массу инноваций, которые использовала Boeing и другие компании, — всегда учитывая практическую сторону полетов и часто пытаясь сделать больше меньшими средствами. Одно из его самых поразительных творений — транспортное средство под названием «планер с ножным стартом», который бельгийская компания Aériane зарегистрировала как SWIFT. В некотором отношении это более элегантное решение проблемы, с которой он пытался справиться на молочной ферме, — создать летательный аппарат без раздражающего шума двигателя. В детстве никто не платил ему за труд над этой задачей. Он взялся за работу просто потому, что ему этого хотелось. Ему нравилась суть этого дела сама по себе. И когда я попросила Кру описать полет на SWIFT, в его голосе зазвучала такая же радость, как в голосе Эрл, когда она рассказывала о своей игровой площадке — океане. «Наверное, я не смогу описать это должным образом», — сказал Кру. Но «полет со скоростью птиц… в абсолютной тишине, когда ты смотришь вниз и видишь горы и пустыни в двух с половиной километрах под собой, не похож ни на какой другой полет… Это абсолютно потрясающе».

Конечно, только то, что суть вашей работы (в случае Кру, летательные аппараты и полеты) позволяет использовать ваши ключевые компетенции, не означает соответствия второй части теста Амабиле. Вы не только должны делать то, что любите, — надо еще любить то, что делаете. То есть для наилучших результатов нужны оптимальные условия работы. Профессорская позиция Кру дает ему автономию и постоянно ставит перед ним новые амбициозные цели — сделать прорыв в исследованиях. Хотя его ключевые компетенции могли быть использованы в другой работе — например военного летчика, — не факт, что там он добился бы наилучших результатов, хотя для человека, который наслаждается сложностями боя, она бы прекрасно подошла.

Чтобы изучить эффект, который условия работы оказывают на ее качество, Амабиле с коллегами провела еще несколько исследований — например, изучила, как идут дела в корпорации с 30 000 сотрудников, которую условно назвала High Tech Electronics International. Ученые выбрали несколько проектов этой компании, итогом которых в идеале должны были стать инновации, и попросили руководителей и линейных сотрудников оценить эти проекты по степени креативности результатов. Потом они спросили о наличии или отсутствии некоторых условий во время работы над всеми этими проектами. И пришли к выводу, что для лучших результатов требуются три вещи:

 чтобы у людей было довольно много свободы в организации трудового процесса — то есть возможность принимать текущие решения в ходе работы над проектом;

 чтобы задача была вызовом в положительном смысле этого слова;

 чтобы люди чувствовали достаточную поддержку со стороны организации (имели ресурсы, группу поддержки, надежного куратора с хорошими способностями к коммуникации и организационную среду, в которой поощряют креативность).

Первое условие, автономность, не нуждается в объяснениях. Никто не любит мелочного контроля, и если вам платят за идеи, как сегодня бывает по крайней мере с некоторыми из нас, нет причин, чтобы другие люди диктовали вам, как делать работу — или когда и где ее делать. Более того, с точки зрения бизнеса есть важные основания так не поступать. Согласно мета-анализу 46 исследований, опубликованному в Journal of Applied Psychology за ноябрь 2007 года, удаленная работа (обычно из дома по собственному расписанию, хотя порой и из любого другого места по вашему выбору) ассоциируется с более высоким качеством работы по оценкам руководителей, а также повышенной удовлетворенностью. Кроме того, она понижает желание уйти из компании. Растущая доля американцев, работающих на себя, естественным образом организуют свой труд именно так, и, возможно, поэтому они обычно больше удовлетворены работой, чем остальные.

Конечно, некоторые дела необходимо выполнять в определенное место и время. Большинство учителей начальной школы по-прежнему приходят в класс. Полицейские приходят в свои участки. Но даже и при этом есть большая разница между тем, когда каждое твое действие продиктовано другими людьми, и тем, когда тебя судят по результатам (например, по высоким оценкам за контрольные работы учеников), оставляя разумную свободу выбирать средства для их достижения.

Этот стиль работы не обязательно является правильным, но определенно существует такой стиль, который будет правильным для вас. Подумайте, когда вы ощущаете приливы творческих идей и продуктивности, и попытайтесь назвать «кто, что, где, когда и почему», которые мы, журналисты, учимся втискивать в первый абзац статьи. Работали ли вы в тесном сотрудничестве с другими людьми или в одиночестве? Как вы работали — смотрели на общую картину и наводились на цель или начинали с общего и переходили к деталям?

В какое время дня вам работалось лучше всего? Некоторые люди совершенно не способны к работе после определенного часа, а у других концентрация повышается и спадает волнами. Где вы находились? В минималистичном офисе в стиле дзен, в кофейне, среди горшков с растениями, тюбиков с краской или щенков? Если у вас есть оптимальный стиль деятельности, разумно предположить, что подходящая работа позволит часто его использовать.

Вторая часть уравнения — о том, что подходящая работа должна ставить достаточно сложные задачи — более интригующая. На первый взгляд, люди обычно предпочитают простые задачи. Но, как сказала мне Амабиле, «для большинства “легкая” работа оказывается скучной». В конечном итоге работа должна иметь оптимальный уровень сложности, и тогда она «лучше использует имеющиеся навыки и помогает развить новые, но не оказывается абсолютно за пределами возможностей».

Именно такая работа погружает вас в состояние, которое психолог Михай Чиксентмихайи назвал термином «поток». Много лет назад Чиксентмихайи и его коллеги решили выяснить, в какие именно моменты человек чувствует себя наиболее счастливым, и для этого провели эксперимент — известный и часто упоминаемый в наши дни. Участникам выдали пейджеры, на которые в произвольные моменты дня приходила просьба записать, что они делают и что при этом чувствуют (за исключением раздражения от постоянных сигналов). Оказалось, что люди чувствуют себя наиболее счастливыми, когда полностью погружены в трудные, но выполнимые дела — до такой степени, что в мозгу не остается места для пережевывания повседневных проблем. Восприятие времени искажается, как Чиксентмихайи пишет в книге 1990 года «Поток: Психология оптимального переживания»[6]: «Часы проходят за минуты, а минуты могут растягиваться и казаться часами». Когда исследователи опрашивали людей со значительными навыками в определенных сферах — например композиторов, сидевших за фортепиано, фигуристов посреди интенсивной тренировки, — такие люди говорили, что их словно уносит водой. Они практически неслись по течению. Отсюда «поток».

Это состояние не обязательно должно возникать на работе, но структуры и цели работы предоставляют обильные возможности для того, чтобы потерять себя в трудных, но выполнимых задачах. Чувствуете ли вы такое на своей работе? Чем занимаетесь, когда это делаете? Например, если у меня готов скелет главы и мне нужно нарастить на него плоть, я могу сесть за компьютер в 7:30 и не поднимать головы до 13:30, когда меня начинает отвлекать чувство голода. Посмотрите, что именно на работе увлекает вас больше всего. Если вы хотите испытывать чистый восторг, то должны тратить как можно больше времени в том пространстве, где по максимуму используете свои ключевые компетенции и выбранным вами способом занимаетесь чем-то достаточно трудоемким, — когда, как пишет Эрл в «Море перемен», «одно открытие ведет к другому, и каждый новый клочок информации приводит к осознанию десятков новых переменных».

Если вы проводите какое-то время в этом состоянии, то, возможно, по крайней мере близки к подходящей для вас профессии. Ключевой вопрос — как увеличить это время. Какой существующий проект сделать более масштабным или какой новый начать, чтобы по утрам хотелось приходить на работу? Если вы не уверены, отведите 30 минут два или три раза в неделю, чтобы подумать об этом и поговорить с коллегами, наставниками и кем угодно из числа ваших знакомых, кто мыслит достаточно глубоко, чтобы помочь вам выйти из тупика.

Конечно, если вы слишком редко испытываете этот восторг от полного погружения в работу или не испытываете его никогда, или если работаете в организации, которая активно или пассивно препятствует вашим попыткам сосредоточиться на сути работы (третье из названных Амабиле условий), то нужно серьезно задуматься. Если вы никогда не погружаетесь в работу с головой, есть ли в вашей жизни другие вещи, обеспечивающие это чувство? Что же вы делаете? Если не можете вспомнить, изучите список «100 вещей». Есть ли среди перечисленных там занятий такие, которые ставят перед вами амбициозные задачи и увлекают вас до такой степени, что время проходит незаметно? Делает ли вас счастливыми «суть» этих занятий?

Запишите это все. В течение следующего полугодия начните обдумывать способы, с помощью которых вы сможете внедрить эти вещи в работу своей жизни, изменить эту работу или найти команду или организацию, которая будет оказывать вам больше поддержки. Я не могу сказать, какими будут ответы на эти вопросы, но могу посоветовать не отбрасывать это упражнение как непрактичное. В следующей части этой главы я хочу убедить вас, что любить работу — гораздо практичнее, чем заниматься неподходящим делом.





Экономическое обоснование подходящей работы


Я пишу эту книгу в, мягко говоря, неопределенные с экономической точки зрения времена. В течение 2009 года уровень безработицы в США быстро подскочил до двузначных чисел. Во время экономических спадов мы обычно обращаем внимание на людей, которые лишились работы, однако коварство застоя на рынке труда часто проявляется в несоответствии между рабочими местами и навыками работников, которое возникает у трудоустроенных людей при высоком уровне безработицы.

В то утро, когда я начала писать эту главу, в The Wall Street JournaI появилась статья «Он заказывал стейки и лобстеров, а теперь подает их» о бывшем трейдере Нью-Йоркской товарно-сырьевой биржи по имени Карлос Арайя, который после увольнения пошел работать в ресторан Palm в Трайбеке. По крайней мере он смог остаться в Нью-Йорке. К тому времени, когда я начала редактировать главу, ситуация ухудшилась — в The Journal опубликовали материал «Безработные уезжают в поисках места», в котором было вот такое предложение: «Прожив семь месяцев без зарплаты, Тим Райан превратился в оборотня». Конечно же, не буквально, но Райан, уволенный строитель, наконец-то нашел работу в нескольких часах езды от дома — изображать человека-волка в тематическом парке Clark’s Trading Post, который находится в Уайт-Маунтинс в штате Нью-Хэмпшир. «За 12 долларов в час, примерно половину его прежней ставки, он надевает меховые лохмотья, енотовую шапку и повязку на один глаз и выскакивает из леса, рыча и скалясь на пассажиров туристического паровозика», — сообщается в статье. Арайя тоже стал получать гораздо меньше, но, поскольку у обоих мужчин возникли проблемы с ипотекой и обеспечением семьи, они были рады и такой работе.

Если вы тонете, хороша любая работа, которая позволит платить по счетам. Но в долгосрочной перспективе, когда мы все вынырнем на поверхность в преображенной экономике, максимальное приближение к подходящей для вас работе — не просто сентенция из речи на выпускной церемонии. И на то, чтобы по возможности заниматься работой, которая вам нравится, есть обоснование, состоящее из двух частей.

Во-первых, счастливые люди более продуктивны и успешны, чем несчастные.


Это может показаться очевидным, однако исследователи годами пытались определить точный принцип действия этого утверждения. Логично предположить, что успех в карьере (и связанный с ним доход) делает людей счастливыми, но, возможно, это не так. В литературном обзоре, опубликованном в Journal of Career Assessment в 2008 году, преподаватели Калифорнийского университета в Риверсайде Джулия Боум и Соня Любомирски предположили, что принцип действует в обратном направлении. «Счастье, — написали они, — важный предвестник и один из определяющих факторов карьерного успеха».

Оно не зависит исключительно от темперамента (возможно, около 50 %, как утверждает Любомирски в книге 2007 года «Психология счастья» (The How of Happiness)). Одно продолжительное исследование показало, что самые жизнерадостные студенты-первокурсники 16 лет спустя зарабатывали больше, чем их более угрюмые товарищи, хотя мало кто в 18 лет имеет хотя бы общее представление о том, что делать со своей жизнью.

Но другие элементы счастья в большей степени зависят от ситуации или, по крайней мере, находятся в области личного контроля. Боум и Любомирски привели данные исследований, которые свидетельствуют, что люди, склонные переживать положительные эмоции, ставят себе более высокие цели, дольше занимаются трудными задачами, а также считают, что лучше справляются со своей работой, — и во многих случаях так оно и есть. Люди в хорошем настроении с большей вероятностью пробуют новое. Амабиле и ее коллеги попросили сотрудников корпораций, которые работали над творческими проектами, вести дневники. Выяснилось, что эти сотрудники были креативнее и производительнее в те дни, когда чувствовали себя счастливее. Что интересно, это давало остаточный эффект. Если у человека было хорошее настроение в какой-то день, на следующий день он тоже был креативнее, даже если его настроение стало обычным.

С одной стороны, вряд ли можно решить эту проблему «курицы или яйца», задаваясь вопросом, счастлив ли человек потому, что находится на своем месте, или это его счастье улучшает любую работу. Однако мы знаем одно: если по крайней мере несколько раз в неделю вы испытываете на работе безоблачный восторг, творческий подъем от этих моментов может сохраняться и дальше и способен вскоре покрыть все 40–50 часов, чего не происходит у менее довольных работников.

Другими словами, если занятие вам подходит, вы не просто весело посвистываете на работе. В этом случае вы будете продуктивнее и креативнее, чем в обратной ситуации, а в нашем мире, где конкуренция все время растет, продуктивность и креативность имеют большое значение. Для многих видов квалифицированной работы барьер для входа на рынок сегодня низок. Книгоиздатель может связаться с индийским дизайнером обложек так же легко, как с американским. Чтобы процветать в мире, где труд другого человека всегда дешевле, надо выделяться в своей области. В некоторых случаях необходимо достичь мирового уровня, чтобы просто выжить.

Однако невозможно достичь мирового уровня ни в какой сфере, если не посвятить многие часы упорному совершенствованию мастерства. За последние годы в нескольких книгах, включая «Талант ни при чем: Что на самом деле отличает выдающихся людей?»[7] Джеффа Колвина и «Гении и аутсайдеры»[8] Малкольма Гладуэлла, были представлены результаты исследований К. Андерса Эрикссона (ныне работающего в Университете Флориды) и его коллег, согласно которым, чтобы достичь экспертного уровня, необходимо 10 000 часов сосредоточенно практиковаться в мастерстве. Самым известным было исследование студентов-скрипачей в Берлине, хотя эти результаты получили подтверждение и в других сферах — например, в спорте. Десять тысяч часов — это много. Для сравнения могу сказать, что когда я серьезно занималась фортепиано в подростковом возрасте, то играла пять часов в неделю. То есть около 250 часов в год, что дает жалкие 2500 часов за десять лет.

Конечно же, родители могут заставить детей играть на музыкальных инструментах какое-то время, хотят этого дети или нет. Но делать это в течение 10 000 часов не заставишь, если не стоять над ребенком с кнутом. Более того, поскольку такие упорные тренировки требуют предельной сосредоточенности на совершенствовании, кнут понадобится и для принуждения к результатам. В долгосрочной перспективе такой подход не работает. В конечном итоге надо захотеть практиковаться, а этого не сделаешь, если суть работы не будет нравиться. Только если вы любите суть своей работы, вы будете с удовольствием размышлять о поставленных задачах и выдумывать решения, стоя в очереди в продуктовом магазине. Когда Джо Кеннеди, генеральный директор компании Pandora, которая занимается радиовещанием в Интернете, размышлял, стоит ли принимать предложение о нынешней работе, он осознал: «Я думаю о ней в душе. Мне нравится думать о ней в душе» (об этом он рассказал в недавнем выступлении, на котором я побывала). Это человек, который в университетские годы проводил время за сочинением григорианских хоралов. У него определенно есть тяга к таинственной музыке.

Эта одержимость — единственный способ оставаться наверху, потому что можно точно утверждать: ваши конкуренты, в свою очередь, не думают в душе о работе. Преимущества трудно сохранить. В наши дни наиболее эффективные подходы быстро распространяются. В 1896 году мировой рекорд для марафонцев-мужчин составлял около трех часов, сегодня это время регулярно демонстрируют любители. Более того, мировой рекорд Полы Рэдклифф в марафонском беге среди женщин (2 часа 15 минут 25 секунд), установленный в 2003 году, до 1958 года был бы рекордом среди мужчин. Подумайте, что это говорит о том, насколько интенсивными и сосредоточенными стали тренировки марафонцев за последние 50 лет. Пятьдесят лет назад, если бы женщины имели доступ к современным тренировочным технологиям, а мужчины — нет, мы бы считали, что мужчины быстрее женщин.

Так происходит и в других областях. Когда-то люди, которые получали работу начального уровня в компаниях из числа «голубых фишек», могли ожидать, что уйдут на пенсию из той же компании 40 лет спустя, поэтому им не надо было развивать навыки, чтобы впечатлить людей в других компаниях. Сегодня такой возможности нет. Предпосылкой для создания консалтинговых фирм был тот факт, что обладателей степени МВА было мало, а руководители редко переходили из одной компании в другую, и эти повелители стратегии могли показать компаниям, как быть эффективнее. Теперь во многих кабинетах топ-менеджеров можно с успехом установить вращающуюся дверь.

Многие люди готовы упорно работать и прилично справятся с должностными обязанностями независимо от того, любят ли они свою работу или нет. Но если не любят, дальше пойти сложно. Вы отработаете необходимые часы и сделаете вещи, за которые вас конкретно и немедленно вознаградят. Потом вы вернетесь домой и будете думать о других вещах — например о том, что идет по телевизору. Более того, вы будете много смотреть телевизор. Недавнее исследование ученых из Мэрилендского университета показало, что несчастные люди смотрят телевизор на 20 % больше, чем счастливые. Несчастные любят сбегать в другую реальность. Они не будут тратить время на решение проблем или обдумывание способов справиться с личными препятствиями.

А люди с подходящей работой — будут. Это произошло с Лизой Менн, лингвистом и пионером в своем направлении. Как и Кру, она вышла в финал конкурса научных талантов Westinghouse в 1958 году (и я брала у нее интервью для колонки «Где они сейчас?» по заданию веб-сайта ScientificAmerican.com, как и у Кру). В отрочестве ее впечатлила книга под названием «История языка» (The Story of Language), автор которой, Марио Пеи, утверждал, что, сравнив структуры разных языков, родственных английскому, можно воссоздать тот, который был предком нынешних индоевропейских наречий. «От идеи заглянуть так далеко в прошлое — когда настоящие слова и их носители уже умерли, но языковые модели остались и при отсутствии говорящих, как улыбка Чеширского кота — у меня по спине побежали мурашки, — сказала она мне. — Это была самая романтичная, самая призрачная вещь, о которой мне довелось прочесть в научном тексте».

Но в эпоху после запуска первого спутника точные науки показались ее родителям более удачным выбором. После колледжа, где ее специальностью была математика, Менн поступила в магистратуру Университета Брэндайса в Массачусетсе. По ее словам, там она «обнаружила, кто такие настоящие математики, и поняла, что не имею к ним отношения». Выйдя замуж за однокашника и став мамой вскоре после этого (к 24 годам у нее на руках были два маленьких мальчика), она решила сделать паузу в образовании и понять, чем ей хочется заниматься.

Ей не потребовалось много времени, чтобы вернуться к лингвистике. Однако степень в этой дисциплине она зарабатывала медленно. «На нянь денег не было», — говорит Менн, поэтому она сидела с чужими детьми в обмен на такую же услугу. Но поскольку лингвистика настолько ее привлекала, она превратила часы, потраченные на заботу о своих сыновьях и чужих детях, из препятствия к лингвистической карьере во благо для нее.

Подруги-аспирантки решили ее поддержать и стали одалживать ей книги о развитии языка у детей из библиотеки Гарвардского университета. Менн прочла в них совсем не о том, что слышала в собственной кухне от второго ребенка. Учебники утверждали, что когда дети учатся говорить, они сокращают слово до первой согласной и следующей гласной — говорят «mih» («ми») вместо «milk» (молоко) и «doh» («до») вместо «dog» (собака). «Так происходит у большинства, но на самом деле у многих детей бывает по-другому, — говорит Менн. — Если слово заканчивается на согласный, они меняют первый согласный, чтобы они совпадали». Маленький Денни называл собак не «dogs», а «gogs», что бы там ни говорили эксперты.

Тогда Менн связалась с известным исследователем детского языка Роджером Брауном с факультета психологии Гарвардского университета и спросила, слышал ли он что-то подобное. Он попросил ее записать наблюдения. Она так и поступила — и послала статью в журнал Lingua прямо с домашнего адреса, потому что не была связана ни с какой организацией. Статью опубликовали в 1971 году, и, ободренная этим успехом, Менн решила получить докторскую степень по лингвистике в Университете Иллинойса в Урбане-Шампейне, где получил работу ее муж (хотя вскоре брак распался, она переехала в Бостон и начала научную карьеру уже там, с помощью нового партнера). Для своей диссертации она исследовала, как один ребенок по имени Джейкоб учился говорить. Менн сидела с ним с его 12 до 21 месяца и за это время записала и расшифровала около 100 часов его лепета и первых слов. Как и Дэнни, Джейкоб экспериментировал, повторяя одно и то же слово по-разному. Исследовательница обнаружила, что прежде чем выработать устоявшиеся способы упрощать слова, ребенок проходит через период, когда похожие слова влияют друг на друга.

У этой истории есть поразительная сторона. Можно подумать, что люди, которые занимаются развитием языка у детей, должны были уже провести подобные исследования, но, как отмечает Менн, теорию здесь в основном разрабатывали люди, которые не были мамами, а даже «если они и были папами, то вряд ли часто прислушивались к своим детям, когда те были маленькими». Вместо этого они практиковали более стандартный подход — делать научную карьеру, работая над статьями в тихих кабинетах, где не было никаких детей.

Однако Менн настолько любила свою работу, что превратила личные препятствия в возможность изменить эту сферу. Ее работа «послужила вдохновением для множества полевых исследований и для изучения дневников наблюдения за детьми, которые последовали потом», — говорит Андреа Фелдман, бывшая студентка Менн, которая затем преподавала в Колорадском университете в Боулдере, где с 1986 года работала Менн. По словам Фелдман, заметки о Джейкобе «до сих пор изучают исследователи детского языка».

Эта чистая мотивация не раз приводила к повышению заработка, и существуют научные подтверждения связи между счастьем и доходом: они подкрепляют поговорку «делай что любишь, и деньги будут», хотя она и не всегда оказывается правдой.

Но даже в отсутствие гарантий дохода есть и вторая часть причин для поисков подходящей работы. Если пойти на работу, которая вам не нравится, исключительно ради денег, велики шансы, что вы не будете хорошо с ней справляться, и это омрачит остаток ваших 168 часов.

К этому выводу пришел Дэнни Кофке. Несколько лет назад он жил в городе Себастиан во Флориде и учил первоклассников читать и писать. Ему нравилось видеть, как загораются их глаза, когда им открывается связь между буквами и стоящими за ними понятиями. К сожалению, его зарплата учителя составляла 35 000 долларов в год, поэтому, когда родилась старшая дочь, Дэнни решил найти более денежную работу, которая позволила бы лучше обеспечивать семью. Его друг, руководитель компании, продающей высококачественные напольные покрытия, предложил ему работу. Некоторые из продавцов зарабатывали там шестизначные суммы.

В продаже напольных покрытий нет ничего плохого. А в случае с высококачественными коврами ручной работы это похоже на торговлю предметами искусства. Хитросплетения узоров на восточных коврах пленяют многих людей, и они сочли бы хорошее знание этого искусства ключевой компетенцией.

Дэнни Кофке не был таким человеком. Он с жаром приступил к делу, но со временем потерял интерес: «Постепенно я осознал, что работа не вызывает у меня энтузиазма. Продавец из меня вышел довольно плохой». Когда в магазин приходили покупатели, которые хотели приобрести ковер за 4000 долларов, он ловил себя на мысли: «Мне все равно, нравится вам или нет». У него не было шансов дотянуться до максимального возможного дохода, и, заглянув вперед, он понял, что при такой ненависти к работе будет тратить большую часть суммы, на которую увеличился его доход, на попытки сделать себя счастливее.

Но он осознал, что обратное тоже будет верным: «Если вам нравится ваша работа, если вы довольны жизнью, все эти материальные вещи для счастья не нужны».

И когда у Дэнни появилась возможность работать с детьми-аутистами, он вернулся к преподаванию. Теперь он получает около 40 000 долларов в год и написал книгу «Как выживать (и, может быть, процветать) на зарплату учителя» (How to Survive (and Perhaps Thrive) on a Teacher’s Salary). Семья Кофке живет экономно, но если ты любишь то, что делаешь, гораздо легче приходить домой и сидеть на диване из комиссионки, чем если ты несчастен 8 часов в день.





Создаем подходящую работу


Хотя я верю, что утверждение «делай что любишь, и деньги будут» отчасти правдиво (по крайней мере, в этом случае вы будете больше довольны деньгами, которые у вас есть), я все же хочу разоблачить одно неправильное представление о поисках подходящей работы, которое есть у многих людей. Работу мечты крайне маловероятно найти, изучая объявления о вакансиях в Интернете. И дело не в площадке для размещения информации. Так же маловероятно найти работу мечты, читая объявления на телефонных столбах, рассылая резюме в компании или работая с кадровыми агентствами, и даже с помощью деловых контактов, пока вы не раздадите все пять тысяч кричащих визиток, которые заказали по такому случаю. Это похоже на сцену из фильма «Быть Джоном Малковичем», когда Крейг добросовестно просматривает объявления, желая найти «вакансию кукловода». Аудитория посмеивается. Мы знаем, что такую вакансию он не найдет, так же как Сильвия Эрл не нашла бы работу исследователя океана / писателя / борца за охрану природы / предпринимателя в области подводных работ в The New York Times.

И все же, сколько людей надеются найти совершенную работу таким образом? Но дело в том, что любое существующее описание вакансии было составлено кем-то другим. И ожидать от другого человека описаний безупречной работы для вас — фактически значит ждать от него способности прочитать ваши мысли. Лучше делать карьеру с мыслью, что вы всегда будете в ответе за создание подходящей работы на каждом этапе жизни, и не важно, работаете ли вы на других или на себя.

В то время как все больше людей выбирают второй вариант — либо навсегда, либо на определенном жизненном этапе — первый реалистичнее, чем полагают многие. Да, вы можете изменить свои должностные обязанности и условия миллионом разных способов, которые приблизят вас к подходящей работе. И это не обязательно та работа, на которую вас наняли. По большому счету, работодатели в основном хотят, чтобы вы зарабатывали для них деньги (или привлекали внимание к их предприятию, или добивались результатов, превышающих ожидания акционеров, или приносили любую валюту, принятую в вашей профессии, но не стоит обманываться — часто все сводится к деньгам). Если вы работаете в HR и начали устраивать кукольные спектакли, от которых все сотрудники в региональных офисах плачут от восторга, давая клятвы в вечной верности вашей корпорации, и благодаря этому текучка кадров сокращается на 25 %, какой менеджер будет настолько тупоголов, что не разрешит вам продолжать? Предпринимательский подход может продвинуть вас далеко по пути создания подходящей работы таким образом, чтобы счастливы были все. Если хорошо подумать, должен быть способ провести рабочую часть 168 часов, решая проблемы организации в ключе, замечательно соответствующем вашим пожеланиям к работе.

Например, еще один финалист конкурса Westinghouse, Крейг Дестлер, сейчас преподает палеонтологию в Университете Нового Орлеана. Он изучает окаменелые останки динозавров, хотя университет нанял его для другого. А наняли его как эксперта по иглокожим — классу животных, в который входят морские звезды. Потом он понял, что по-настоящему интересными ему были динозавры, и надо было найти способ, как стать экспертом по динозаврам за 5–7 лет — примерно столько большинство университетов дают, чтобы заслужить постоянный контракт.

В естественных науках это трудно, поскольку университеты обычно ожидают, что вы привлечете внешние фонды для вашего исследования, а организации, выдающие гранты, хотят увидеть подтвержденный опыт по теме исследования, которого у него не было.

Тогда Дестлер сам решил финансировать собственные исследования и экспедиции, запустив программу, по которой обычные люди могли присоединиться к раскопкам костей динозавров, выполняя таким образом работу для гранта. Многие сочли, что это замечательный способ провести отпуск. Дестлер сравнивает это с тем, как Том Сойер заставил других красить за него забор. Также он отмечает, что сейчас университет, может, и не одобрил бы такую программу — в частности, из-за неясностей с распределением ответственности. Но в те времена все удалось, и в конечном итоге Дестлер получил образцы, финансировал исследования и обучение своих студентов, а также смог опубликовать достаточно статей о своих находках, чтобы привлечь гранты и внимание общественности. В результате он получил постоянный контракт как специалист по динозаврам в установленные сроки.

Если вам что-то действительно нравится, то вы найдете работу в организации, которая, по вашему мнению, будет достаточно гибкой и открытой для ваших талантов. И там вы отыщете способ собрать по частям работу мечты, не забывая, что часто легче попросить прощения, чем разрешения.

Или вы сами создадите эту организацию — таков мой подход, который все больше распространяется в американской экономике. По данным, которые мне предоставила служба финансового контроля, в Нью-Йорке в 2006 году было 870 750 человек, работающих на себя. Это примерно пятая часть из 4 миллионов негосударственных рабочих мест, которые на тот момент существовали в городе. Из 773 000 мест, добавившихся в «Большом яблоке» с 1981 по 2006 год, поразительное количество — 491 000 — составили самозанятые работники. Таким образом, работа на себя стала самым значительным источником новых вакансий в городе за эти в целом благополучные годы.

Тот же тренд, кажется, наблюдается во всей стране, хотя точные цифры назвать трудно из-за разного понимания «работы на себя», людей с несколькими местами работы, неофициальных сотрудников и прочих факторов. Бюро трудовой статистики утверждает, что уровень самозанятости в стране с 1970-х годов колебался между 7 и 9 %, но, по данным Бюро переписи населения, количество «предприятий-неработодателей» (тех, в которых работает один человек) увеличилось с 15,4 миллионов в 1997 году до 21,7 миллиона в 2007-м. Управление по делам малого бизнеса сообщает, что в 2005 году в стране было 4,5 миллиона фирм, в которых работало меньше четырех человек, и их владельцы имеют много общего с настоящими работниками-одиночками. То есть довольно много людей сами себе начальники — около 25 миллионов из 125 миллионов сотрудников частных фирм, живущих в США. И так было несколько лет назад. Более свежие опросы дают несколько более высокие показатели. По данным Kelly Services (компании по подбору временного и постоянного персонала), целых 26 % работающих людей считают себя «независимыми профессионалами», тогда как в 2006-м их было 19 %.

На этот счет есть много причин — плохих и хороших. Корпорации, сосредоточенные на своих ключевых компетенциях, сегодня поручают внешним подрядчикам практически все остальное, и это создает рынок для небольших PR-компаний, организаторов конференций, внештатных составителей отчетов и тому подобного. Отчасти это происходит потому, что компании хотят избежать выплаты налогов и премий, а отчасти потому, что маленькие фирмы более изворотливы. Сотрудничество с ними обеспечивает бóльшую гибкость, чем содержание раздутого штата.