Книга двух путей

– 7i > – 21u.





«Реши уравнение относительно i», – подумала я.

– 7i > –21u





– 7–7.





Я улыбнулась и написала:

i < 3u,





где i – это я, а u – это мы.



Прежде чем уснуть в объятиях Брайана, я спросила:

– А ты никогда не задумывался над тем, что есть некое высшее предназначение в смерти твоей бабушки и болезни моей мамы? Ведь все это случилось для того, чтобы мы встретились.

Сжав меня еще сильнее, Брайан шепнул:

– Я бы так или иначе тебя нашел, чего бы это ни стоило.

Итак, в свою первую брачную ночь я засыпала, мучимая двумя вопросами. Какие силы могли забросить в Египет ученого-физика, чтобы он в любом случае встретился на моем пути, даже если бы мама осталась в живых? Или что могло заставить египтолога искать физика, чтобы больше узнать о прошлом?

И вот сейчас, в самом сердце Египта, я достаю телефон, который дал мне Уайетт. В Бостоне сейчас 19:00. Связь в Среднем Египте отвратительная, но Брайан отвечает после первого гудка.

– Алло? – произносит он равнодушным тоном, приберегаемым для торговых агентов и незнакомых телефонных номеров.

– Брайан, это я.

– Дон, – выдыхает он. – Дон? Ты в порядке? Где ты…

– Я отправила Мерит сообщение. Попросила ее передать тебе, что у меня все хорошо. – Я вздрагиваю, понимая, насколько дико это звучит. – Я не хотела тебя волновать.

– Боже мой, Дон! Прошло столько дней. А ты говорила, что скоро вернешься… Я думал, ты имела в виду прямо сейчас.

– Я тоже так думала, – проглотив ком в горле, говорю я.

В трубке слышится шарканье ног, а затем – тишина, словно Брайан заперся в стенном шкафу.

– Ничего не понимаю. – В голосе Брайана слышатся панические нотки. – Пожалуйста, возвращайся домой.

Я растерянно тру виски:

– Нет. Пока не могу.

– Все в порядке? – Кажется, еще немного – и Брайан расплачется.

Мое горло внезапно распухает и становится горячим. Если приехать сюда – правильное решение, тогда почему голос Брайана разрывает мне сердце?

И будто в ответ на мое тихое «да» раздается осторожный стук в дверь.

На пороге появляется ничего не подозревающий Уайетт.

– Дон, – начинает он, – то, что ты сказала там, наверху… – Он останавливается при виде прижатого к моему уху телефона, понимая, что мое «да» предназначено кому-то другому.


– А это еще кто? – спрашивает Брайан.

Я не свожу глаз с Уайетта. Судя по его напряженному виду, он догадывается, с кем именно я разговариваю.

– Да так, никто, – отвечаю я, и лицо Уайетта сразу же становится замкнутым.

– Мне нужно идти, – говорю я в трубку, и связь прерывается.

Мы с Уайеттом застываем в неловких позах, не понимая, что сказать и что сделать. Уайетт пришел ко мне, потому что ему не спалось. Я позвонила Брайану по той же самой причине.

Но какое, собственно, это имеет значение?

Я убираю телефон в карман штанов:

– Ну, я была… я звонила домой.

– Прости, что помешал. – Эти слова звучат настолько формально, что наводят на мысль о рве вокруг неприступного замка.

Уайетт кивает, дверь с тихим щелчком закрывается.

Я была.

Я есть.



Уайетт уехал еще до 4:30, отправившись на раскопки приветствовать Мостафу и организовать сегодняшний рабочий день. Интересно, а спал ли он вообще?

Интересно, быть может, он сейчас, как и я, прокручивает в голове отрывки из нашего ночного разговора?

Диг-Хаус притих, атмосфера наэлектризована. Мы второпях завтракаем, быстро собираем снаряжение и спешим к гробнице. Сегодня особенный день, и опаздывать никому не хочется.

На раскопе я сразу же вижу Уайетта. Он стоит в ярком свете прожектора, работающего от генератора. Уайетт склонился над бумагой в руках Мостафы, но, услышав нас, поднимает глаза.

– Ну все, время пошло. – И хотя мы появились на пятнадцать минут раньше, Уайетт начинает отрывисто отдавать приказы, уточняя индивидуальные задания, обозначенные вчера ночью. Мое имя звучит последним. Обращаясь ко мне, он говорит: – Дон, ты со мной.

Кивнув Мостафе, я догоняю Уайетта, который, не оборачиваясь, молча идет вперед.

Очень деловой, словно вчерашней ночи не было и в помине.

Но сейчас не время и не место для разговоров, и, как ни крути, именно я отшила Уайетта прошлой ночью. И если Уайетт обращается со мной исключительно как с ассистенткой, как с аспиранткой, которой повезло оказаться на периферии всемирного открытия, мне некого винить, кроме самой себя.

Уайетт останавливается возле защитного ограждения вокруг входа в погребальную шахту. Несколько местных рабочих оживленно обсуждают по-арабски, как лучше закрепить концы длинной веревочной лестницы. Перекладины извиваются в черной дыре, как язык гадюки. Низкий потолок часовни гробницы не позволяет спустить в шахту железную лестницу, а потому принято решение использовать веревочную. Уайетт с легкостью перемахивает через деревянное ограждение. Затем, проверив веревку на прочность, цепляется ботинками за перекладины и начинает спуск. А когда его лицо оказывается на уровне пола часовни, смотрит на меня:

– Какие-то проблемы?

Я качаю головой и перелезаю через защитное ограждение.

Затем жду, когда веревочная лестница ослабнет: это будет означать, что Уайетт спустился в шахту.

До меня долетает его голос:

– Камера выглядит нетронутой.

Я ставлю ногу на первую перекладину, чувствуя, как лестница качается под моей тяжестью. Бросаю взгляд на двоих рабочих, устанавливающих колышки. Шахта, ведущая в погребальную камеру, глубиной восемнадцать футов и очень узкая. Я делаю глубокий вдох и начинаю спускаться под землю, молясь в душе, чтобы мне не дали упасть.

Затем я словно скольжу по пересохшему горлу вселенной в ее чрево. И чем ниже опускаюсь, тем темнее становится. Мигающий на дне шахты головной фонарь Уайетта – булавочная головка, служащая ориентиром. Но когда свет наверху меркнет, стены начинают душить, и меня заглатывает чернота.

Примерно на полпути лестница уходит из-под ног, я хватаюсь за веревку, задевая плечом стену шахты. Уайетт что-то кричит по-арабски, веревка снова натягивается.

А сверху доносятся поспешные слова извинения.

Похоже, из плеча идет кровь. Но здесь даже нет места, чтобы согнуть руку и проверить.

– Дон?

– Да! – (Сердце отчаянно колотится, вспотевшие ладони становятся скользкими.) – Сейчас буду.

Но я не могу пошевельнуться.

В этом месте шахта такая узкая, что бедра едва-едва проходят. А что, если лестница упадет? Что, если, когда я достигну дна, в камере не хватит воздуха для нас двоих? Что, если…

– Дон, – говорит Уайетт, – я хочу, чтобы ты меня послушала.

– Я вся внимание, – хриплю я.