Клык

Булочка чуть не выпала у меня изо рта. Опять Голос. Сто лет молчал, а тут снова прорезался. Вечно встрянет, когда не надо! До чего же он мне на нервы действует!

Успокойся. Расслабься и радуйся. Видишь ли, Дилан специально для тебя создан. Он — твоя идеальная половинка.





14




Делаю глубокий вдох и… крошки попадают не в то горло. Я захожусь от душераздирающего кашля. Профессор Г-Х бросается ко мне и заботливо хлопает по спине.

«Специально для меня создан? Моя идеальная половинка? Ты что, с дуба рухнул?» — мысленно ору я Голосу и до слез кашляю и кашляю, не в силах избавиться от мучительного царапанья в горле.

— На, глотни. — Ангел протягивает мне стакан сока.

— Ты можешь дышать? — обеспокоенно зудит над ухом профессор. — Будем спасать жизнь по методу Хелмлиха?

— Лучше сразу придушите. Дайте мне умереть спокойно, — насилу прохрипела я, пытаясь отхлебнуть из стакана.

Дилан застыл на месте, не донеся до рта зажатых в руке красных виноградин. Он смотрит на меня широко раскрытыми испуганными глазами, будто ему не по фигу, что со мной происходит.

Я и раньше подозревала, что профессором руководят корыстные интересы — просто за то, что мы такие распрекрасные, никто никогда ничего нам на блюдечке с золотой каемочкой не приносил. Но теперь, даже сквозь приступы удушливого кашля, я отчетливо вижу, что его «корыстный интерес» сидит прямо передо мной, точно вырезанный из обложки журнала «Пипл», спецвыпуск самых горячих парней планеты, и спрашивает дрожащим голосом:

— Тебе можно как-то помочь?

Пора сваливать. Я киваю и наконец, ухитрившись сделать глубокий вдох, готовлюсь встать на ноги.

Макс, останься! Это твой шанс. Воспользуйся им. Не трусь.

Я снова чуть не подавилась. Какой же он идиот, этот мой Голос.

— Ну, если тебе всего восемь месяцев, — разочарованно тянет Ангел, — тебе еще учиться и учиться.

Она от души накладывает себе на тарелку яичницы болтушки, а я радуюсь, что она не стала облизывать сервировочную ложку.

Дилан опять перевел на меня глаза цвета синего Карибского моря. По-моему, температура в шатре профессора Г-Х поднялась до сорока пяти градусов, и я залпом опрокидываю в себя полный стакан сока со льдом. Надо бы съесть еще один круассан.

— Может, вы меня немного поучите?

— Макс отличный наставник, — с убеждением заявляет Ангел, и мне снова становится стыдно, что я вчера спустила на нее всех собак. Она же никогда не сочиняет свои пророчества. Она их просто «транслирует».

— Чудесная идея, — ухватился за ее слова Г-Х. — Макс, Дилан, для тебя самый подходящий учитель.

«Макс, не вздумай впутаться в эту свистопляску», — напоминаю я себе, а вслух отвечаю:

— Я не знаю… Чему я такому могу его научить? Я ничего особенного и сама не умею. И вообще, образование у меня — ниже среднего.

— А можно я посмотрю… — робко начинает Дилан, но на его лице вдруг проступает решимость, — …можно я посмотрю на твои крылья? Я никогда ничьих крыльев не видел.

Хочу сказать ему, чтобы сначала свои показал, но вспоминаю, что вчера вечером он уже это сделал. Запихиваю в рот пару клубничин и поднимаюсь со стула. Убедившись, что я ничего не порушу — судите сами о размерах этой «палатки», если для моих крыльев места здесь больше чем достаточно, — я слегка повожу плечами и раскрываю крылья.

И Дилан, и профессор застывают от изумления.

— Какие красивые! — не выдерживает Дилан. Голос у него сел, и он едва шевелит губами. — Значит, у тебя тоже есть крылья…

Складываю крылья и сажусь на свое место. Вдруг понимаю, что я смутилась, только вот почему — не понимаю.

— Видишь ли, Дил. Дело в том, что это не у меня ТОЖЕ есть крылья, а у ТЕБЯ. Тебя еще даже в проекте не было, когда у меня уже четырнадцать лет как крылья были. Ну, или около того…

На совершенном лице Дилана играет счастливая улыбка.

— Ты права. Но главное — твои крылья прекрасны. Они само совершенство.

Вот теперь-то я окончательно сконфузилась и принялась намазывать масло на четвертый круассан. Мне резко захотелось исчезнуть отсюда и немедленно оказаться вместе со стаей. Я уже давно загружала карманы всяческой снедью, и куртка моя, кажись, уже потяжелела килограмма на три. Кладу в рот последний кусок и в очередной раз поднимаюсь на ноги. Теперь уже окончательно.

— Спсиба за госсеприимсва. — С полным ртом много не скажешь. — Все очень вкусно. — Я наконец прожевала, проглотила и могу произнести развернутое предложение. — Но нам пора. У нас важная гуманитарная миссия, и наши уже давно работают.

— Пожалуйста, останьтесь, — умоляющим голосом просит Дилан. Но я категорически отказываюсь:

— Простите, нам пора.


— Макс, нам еще много о чем надо поговорить, — настаивает полотняный профессор.

— Труба зовет, — вторит мне Ангел.

Едва уловимым движением Полотняный оказывается между нами и входом, а в руке у него сверкает иголка шприца:

— Минуточку, Макс. Не все так просто.





15




На физиономии у меня расцветает моя любимая ухмылка, типа «мне не терпится хорошенько накостылять тебе, голубчик». Жаль только, в карманах полно бекона — высыпется — грязищу разведу. Прислуге его сто лет ковры чистить придется.

— Макс, не горячись. — Ангел пытается схватить меня за руку. — Он ничего плохого нам делать не собирается.

— Ты это точно зна… — ядовито начинаю я и тут понимаю, что она-то уж точно знает. Примечаю у Дилана хорошо мне знакомое мгновенное напряжение каждого мускула и лихорадочно соображаю, насколько он тренирован в боевых единоборствах. Видать, сейчас мы этого малолетку проверим в действии.

— Ангел права, — быстро подтверждает ее слова профессор Г-Х. — Мои демонстрации страшно неловки.

— Демонстрации чего? — Я с трудом подавляю сарказм. — Того, как с минимальными усилиями быть посланным в нокаут?

— Нет, демонстрации чуда современной науки. Смотри.

И с этими словами он мгновенно закатывает рукав и делает себе укол. Ученый, экспериментирующий на себе самом, — это в моей практике что-то новенькое. Мне это даже нравится.

Проходит секунда, и он с расширившимися зрачками начинает жадно хватать ртом воздух. Чуть слышно застонав и слегка покачнувшись, он хватается за горло и оседает на стул.

Ангел ест банан и с интересом наблюдает за происходящим. «Что это?» — посылаю я ей мысленный вопрос.

Она оглядывается на меня и пожимает плечами: «Понятия не имею».

Похоже, придется здесь задержаться. Я в очередной раз усаживаюсь на место, наливаю себе очередную чашку кофе и кладу на блюдце сто двадцать пятую булочку.

Несколько минут Г-Х корчится и очумело раскачивается из стороны в сторону. Наконец ему удается выдавить из себя со свистом:

— Я сделал себе инъекцию редкого вируса. Приготовьтесь к экстремальной реакции моего организма.

— Чем только не развлекается это ученое племя, — замечаю я с притворной жизнерадостностью.

Со времен нашего лабораторного детства слова «редкий вирус» ассоциируются у меня с защитным костюмом индустриальной прочности. Так что, если честно, первое мое движение — уносить отсюда ноги, да побыстрее.

Г-Х нахмурился:

— Развлечение тут ни при чем. Все это делается во имя прогресса. А прогресс — вещь трудная и болезненная. Смотри.

На лбу у него выступили капли пота. Лицо стало красным, как помидор, но самое ужасное — на коже повсюду высыпали здоровенные гнойники — живого места не осталось.

Я рванула к двери:

— Ребята, делаем ноги!

— Макс, подожди, — хрипит Г-Х, — сейчас начнется чудо.

Почему я не взвиваюсь в воздух, это потому, что, во-первых, в шатре больно высоко не взлетишь. И, во-вторых, потому что, развернувшись, замечаю, что его язвы на глазах уменьшаются.

Такого я даже представить себе не могла.

Теперь он уже не хватает ртом воздух и потому более или менее в состоянии пуститься в объяснения:

— Попросту говоря, целый ряд моих органов и биологических систем, включая кожу, мозг, клетки крови, щитовидную железу и всю иммунную систему, начинают работать синхронно, анализируя вирус, вырабатывая белые кровяные тельца, и перестраивают работу желез внутренней секреции, чтобы ликвидировать вирус. Все это происходит практически мгновенно.

Я вспоминаю про тысячи больных беженцев в перенаселенном лагере.

— Ладно. Я понимаю, что все это может быть весьма полезно. В конце концов, доктора будут не нужны. Оно и к лучшему. Я докторам не больно-то верю. Особенно таким, как вы.

Г-Х улыбается:

— Вот именно. Ты, Макс, похоже, все схватываешь на лету. Когда начнется апокалипсис, докторов не будет. Как не будет ни больниц, ни поликлиник. Каждый останется один на один с темными силами природы. У которых будет только одна задача — истребить человечество. Ты понимаешь, Макс, что я имею в виду? Дай приведу тебе еще один примерчик.