Кластер

– Жалко, что Кати нет, – вздохнул Руся.

Ну да, они с Катей больше всех дружили, конечно. Она иногда утром ему бант на шею повязывала – фиолетовый или зелёный. А он её катал по всему Дому. Больше никого не катал, только её… Вот только зачем Руся это говорит? Катю ведь и остальным жалко. Так не бывает, чтобы остальным не жалко. И Катю, и Ёжика, и Серого Собака… И зачем они только одни наверх пошли? Это неправда, что там Второй фронт. Совсем неправда.

– Давайте уже подниматься, – сказал Сёма.

Яшу оставили внизу. Он всё равно не сможет влезть на баррикаду. Стена из сломанной кукольной мебели, кусков наблюдательных камер и каких-то гнутых ржавых штырей – почти отвесная. А у динозавра только две огромные плоские лапы. Он, конечно, очень хотел бы пойти со всеми, но Сёма сказал, что Яша будет охранять тыл. Сёма не знал, что это за тыл такой, но в фильме про войну, который ему показывали старшие, так говорили про остающихся.

Динозавр обиженно свистнул и отвернулся. Но что же тут поделаешь? Ничего не поделаешь.

Первыми полезли Джек и Сёма. Они гребли всеми лапами, стараясь не осыпаться вместе с розовыми дверками тумбочек и звенящими стёклышками. Получалось так себе, Джек пару раз скатывался в самый низ. Сёма же старался всунуть лапы поглубже в баррикадную кучу. Ему казалось, что это самый надежный способ: тогда лапы уже там как будто что-то держит, и следить надо только за туловищем. В правую переднюю воткнулось что-то небольшое, но злобное. Сёма смотреть не стал, а наоборот, зажмурился и пополз уже совсем как при выключенном солнце. Как во сне.

Он даже испугался, когда под лапами ничего не оказалось, и они зачерпнули воздух. Сёма открыл глаза и увидел, что на растрескавшемся окуляре телескопической камеры прямо перед ним сидит Джек и по обыкновению восторженно пялится по сторонам. И что-то говорит, только голоса у него опять нет. Теперь без ремонта и не будет уже, наверное.

Русю вытягивали вдвоём. Джек пытался аккуратно закусить оранжевую ногу и тащить её рывком, но она всё время выскальзывала. В конце концов, вмешался Яша. Громыхая по пластиковым плитам пола, он подбежал к баррикаде и сильно боднул Русю огромной башкой под зад. Жираф подлетел вверх – и тут уж Сёма с Джеком дёрнули его со всей дури. Руся пролетел над их головами и шлёпнулся на другом краю баррикады.

Тогда Сёма сел и стал смотреть на Комнату мальчиков, которая начиналась на этой стороне. Стеллажи с книгами завешаны зелёными тряпками. Там, наверное, наблюдательный пункт. В стенке круглого пуфика проверчены амбразурные дыры, и он напоминает пустой рыцарский шлем. Из рассыпанных кубов деревянного конструктора, прямо за водяным рвом, сделано что-то вроде стен лабиринта – это чтобы по получившимся «улицам» нельзя было идти толпой, а только друг за другом. И дальше, похоже, ещё одна баррикада. И за ней ещё какая-то стена.

Сёма уже хотел рассказать всем, как надо идти, но тут заговорил голос.

Громкий, резкий, такого ни у кого в Кукольном Доме нет. Такой голос только у ловцов. И значит, ловцы всё же до них добрались. И тогда можно только бежать.

– Старший лейтенант Мясников, – говорил голос, – безопасность Росновы. Задержан бойцами «Лиги» 18 июля прошлого года, признался в массовых расстрелах…

Сёма почувствовал себя беззащитным, как будто что-то стыдное делаешь у всех на виду. Джек распластался, пытаясь стать незаметным, и уполз куда-то за спину, а Руся, вытянув шею и прищурив глаза, стал водить взглядом по потолку. Он даже немного покачивался от напряжения.

– Прикрываем друг друга с флангов, – пробормотал Сёма и, шагнув с баррикады, покатился вниз по насыпи. Он снова не знал, как это так – с флангов, – но остальные вроде бы тоже побежали: слева краем глаза заметно оранжевое пятно – это несётся жираф, а Джек катится сзади.

– Капитан Калинина, – продолжал голос, – следственный комитет кластера. Задержана бойцами «Лиги» 4 ноября прошлого года. Подписала признания в каннибализме и выводе юбилейных рублей в оффшоры.

Сёма вдруг притормозил, заметив, кто на самом деле говорит сверху.

– Это неживой голос, – крикнул маленький медведь Джеку и Русе, – это как радио из вагонов.

И точно: на одной из верхних полок, накренившись и держась только благодаря хлипкой железной штанге, висела овальная плошка экрана. Из неё и падали мерные, подогнанные друг к другу слова.

Изображение было не разобрать: вместо него – только синее мельтешение; но голос раз за разом объяснял про лейтенантов, подполковников и майоров, что они все признавались. В убийствах каких-то президентов, отравлениях питьевой воды. Один – в том, что уничтожил динозавров. Сёма даже удивился: как же так – вон Яша ведь жив. И ещё они – эти признавшиеся – все плакали.

– Зачем это такое? – на всякий случай пригнув голову, спросил Руся.

– Ясное дело, – ответил ничего не понимающий Сёма. – Это для страха.

– …в чём угодно. Когда его бьёшь молотком по пальцам. Вам всё ещё интересно, как они добились признаний наших товарищей? – неслось сверху. Голос продолжал, повторяя старое, но на него больше не отвлекались.

Дальше была вода. Грязная и пенная. Да ещё посреди комнаты. Откуда взялась? Это наверняка что-нибудь сломали, или оно само испортилось – вот как солнце. Джек успел помочить на берегу лапу и даже попробовал её облизать – ему не понравилось. Мотнул башкой и унёсся вперёд, чуть не сбив с копыт Русю. Сёма шёл последним и крутил головой по сторонам. Странно, что оловянные не оставили дежурного. Может, они нашли другой выход? От этой мысли Сёме на пару секунд стало холодно внутри. Но нет, так не бывает. Нет никакого другого выхода, мы же когда-то сами проверяли.

Руся то и дело поглядывал наверх и обещал, что со стеллажей обязательно кто-нибудь будет прыгать или стрелять. Но это враки, конечно. Кто оттуда согласится прыгать-то? Высоко же очень. Да и стрелять – это залезть туда ещё надо, сесть одному и сидеть караулить. Не выглядывать, не шуршать – так и оловянные не умеют. Они же большие, и не сказать, что очень уж аккуратные.

Путь упирался в пуфик, из бойницы которого торчало пулемётное дуло. Правда, по тому, как оно уткнулось в пол, было понятно, что пулемётчиков нет, и можно, пожалуй, не бояться. Но Сёме всё равно было боязно.

Джек прижался к полу и пополз почти что на брюхе, Руся втянул шею, отчего стал похож на гармошку.

– А в кого они тут хотят стрелять? – спросил жираф. – Это в нас, да?

Сёма промолчал. Не потому что не хотел говорить, а потому что так надо. Это очень правильно – невозмутимо молчать, когда все вокруг боятся. Главное, чтобы вот это вот «невозмутимо» получилось.

Когда они поравнялись с пуфиком, оказалось, что сразу за ним раскопан большой колодец. Плиты пола пробиты, и куда-то вглубь уходит чёрная железная труба, вокруг которой валяются какие-то то ли опилки, то ли обрывки.

Сёма пошёл в их сторону, чтобы получше разглядеть, что это там такое. Но ещё до того, как он сделал десяток шагов, вперёд выдвинулся Руся. Он склонил шею-гармошку и, казалось, приготовился сунуть её в колодец. Но вдруг шея жирафа выпрямилась, и Руся побежал назад, лягнув Джека так, что щенок отлетел к стенке пуфика. Сёма хотел строго окрикнуть Русю – но увидел сам.

Это были настоящие мёртвые лапки и ручки. Не запасные, не ничейные, а именно мёртвые – вырванные и поломанные.

Руся жалобно блеял где-то сзади. Сёме тоже стало совсем уж не по себе. Он сразу подумал об апельсинах. Это Лара говорит, что надо думать об апельсинах – они красивые и тёплые. Такими их рисуют на картинках. Лара даже видела, как старшие едят апельсин, но сама его тогда даже не потрогала. Странная она всё-таки. Вот Сёма бы обязательно потрогал апельсин.

Джек всё же попытался прокрасться к колодцу. Он полз, потом привставал на задние лапы и тянул шею. Голова дёргалась вперёд-назад, точно он хотел заглянуть в колодец и одновременно спрятаться от него. Так и не заглянул. Помотал башкой, взметнув висящими ушами, и отскочил.

Сёме смотреть не захотелось. У самых его лап лежало заячье ухо. Розовое. Сначала маленький медведь думал его потрогать – вдруг всё же не настоящее. Но ему сделалось так страшно, что даже мысли про апельсины не помогли.

Он отвернулся от колодца. Представил фонарик и как он подсвечивает клетки пути. Нажимаешь на кнопку – и в центре очерченного квадрата вспыхивает огонёк, начинает пускать в разные стороны электрический пух. Облачка света расползаются и подъедают тёмное пространство. Клеточка за клеточкой выстраивается в цепочку, и вот уже готова дорога.

Дальше все трое шли, прижавшись друг к другу. Препятствия закончились. Вокруг были лишь потрескавшиеся квадраты пола, местами разбитые или как будто прорванные изнутри. Впереди темнела гора второй баррикады. Ровно по центру её разрезал проём, в который, казалось, вполне можно проскользнуть.

– Это они сделали? – спросил Руся.

«Интересно, – подумал Сёма, – жираф на самом деле думает, что кто-то будет отвечать на его вопросы, или ему так проще не бояться? Тогда ладно, тогда пусть и дальше спрашивает».


Солнце начало гасить лампочки, наступал вечер. Сёма всё высматривал какие-нибудь следы присутствия оловянных, но ничего не находил. Это маленького медведя всё больше расстраивало. Если идти, не задерживаясь, завтра они дойдут до дальней стены Комнаты. Плана, что делать дальше, в голове не водилось. Да и откуда бы ему взяться?

Добравшись до подножия баррикады – в высоту она была в три-четыре Руси (или, например, штук в пять Джеков), разведчики остановились. В проём действительно можно было пройти хоть всем троим одновременно.

– Мне кажется, он специально разобран, – заметил жираф.

Сёма сказал «кхм» и подумал, что в этот раз Руся может оказаться прав.

Первым полез Джек. Он потянул носом воздух и осторожно прокрался вглубь баррикады. Немного постоял и двинулся снова, словно пританцовывая. Наконец, опасливо заглянул на другую сторону, готовый в любой момент отпрыгнуть и понестись обратно. Но ничего пугающего не обнаружилось. Там валялись несколько кубиков и чернел кусок не до конца разобранной железной дороги.

Джек обернулся и, видимо, залаял – слышно, конечно, ничего не было. Тогда маленький медведь и жираф двинулись следом.

Под правой лапой что-то хрустнуло. Сёма хотел посмотреть вниз, чтобы понять, что и зачем так делает, но в этот момент слева завизжало. Что-то яростно дунуло в ухо с такой силой, что чуть его не оторвало. И тут же будто заколотило по стеклу железными пальцами. Сёма упал и подтянул под себя лапы – как 300 выключений солнца назад, когда в прихожую Дома попал мешок злых светящихся шаров. Вот только свист и лязг догнали маленького медведя и стали лупить по голове.

Рядом рухнул Руся, мелькнул и пропал Джек, а вокруг продолжало рычать, греметь и бесноваться. В какой-то момент прямо около неуклюжей жирафьей головы, не желавшей никуда прятаться, отчаянно лязгнуло. Будто кто-то откусил и начал жевать несколько железных листов. Сёма разлепил один глаз и увидел изготовившуюся к прыжку металлическую гусеницу. Это был трамвай – такой же, как в недостроенном Доме-городе. Зелёный, с белой полосой пониже окон.

Добежав до конца разломанных рельсов, скоростной вагон крутанул в воздухе колёсами и с грохотом приземлился на пол. Переваливаясь с боку на бок на растрескавшейся плите, трамвай нёсся прямо на обездвиженный разведотряд.

Сёма прыгнул в сторону Руси и дёрнул его назад к баррикаде. Жираф трепыхнулся, но почти не двинулся с места. Тогда Сёма обхватил Русю поперёк и, закрыв глаза, быстро засеменил задними лапами. В этом странном танце они сделали несколько шагов и упали уже окончательно.

Трамвай шлёпнулся на землю и затрещал раздавленными внутренностями. Заскрипели оторвавшиеся вагоны, вспахивая пол железными боками. Над местом крушения взлетели конфетти из пластика, осклоков стекла и железок.

Только когда яростные звон и хруст перемололи друг друга и подзатихли, Сёма отважился открыть глаза. На нём лежала тушка жирафа. В нескольких местах в неё воткнулись мелкие стекляшки.

– Руся! – позвал он и толкнул жирафа. Тот не отозвался. – Руся! – закричал Сёма изо всех сил и замолотил лапами.

По жирафьему боку прошла дрожь, и Руся ещё сильнее навалился на маленького медведя. Он перекатился и заелозил ногами по полу.

Через пять секунд на Сёму смотрел большой испуганный глаз.

– Ты видел, – прошептал Руся, – у него на боку написано «Забирайка».

– Неа, – заспорил Сёма, дёргая отдавленной лапой, – там «Выбирайка» было написано. Я помню, как такое слово на стенах рисовали.

Жираф, вопреки обыкновению, спор не поддержал. Он обходил место крушения приставным шагом, стараясь держаться подальше от обломков. Откуда-то вынырнул Джек и закрутился в Русиных ногах. Ну и хорошо. Значит, все целы.

Это, конечно, была ловушка. Капкан на тех, кто пойдёт через баррикаду. Чтобы в пыль. Чтобы только оторванные детальки валялись. Только случайно ведь не раздавило, Лара бы сказала – чудом. Но больше всего непонятно, почему никто не выходит. Должны же они посмотреть, кого раздавило их забирательным трамваем. Или выбирательным.

Посоветовавшись, решили дальше сегодня не идти и ночевать у баррикады.

– Сегодня посидим, а завтра дойдём, – сказал Сёма.

– Куда это? – поинтересовался жираф.

Сёма опять не ответил.





* * *


Солнце погасило себя до луны. Разведчики устроили в баррикаде нору и теперь сидели в ней рядышком. Было очень тихо, и Сёма раздумывал, какая это тишина – настоящая или тревожная. С тех пор, как он услышал про «тревожную тишину» по радио, он всё не мог понять, как же её отличать.

– Сёма, расскажи о Проводнике, – попросил Руся.

Джек одобрительно мотнул головой.

– Я уже четыре раза рассказывал, – будто неохотно сказал Сёма. Но это просто так полагается. Он на самом деле любит вспоминать о Проводнике, и Руся с Джеком об этом тоже знают. Это как зажмуриться, а потом открыть глаза и увидеть солнце, сочащееся сквозь занавески. Это Лара так говорит. Сёма ни разу не видел сочащееся солнце, но ему всегда казалось, что оно должно быть жёлтым и текучим. И ещё тянуться. Чтобы окунуть в него лапу, а оно бы осталось на ней…

Раньше Проводников не было, а были только старшие. Они включали озеро и маленькие луны. Они строили комнаты и приносили новых зайцев и кукол. А ещё чинили, если у кого, как у Джека, ломался голос, или лапа, или что там ещё бывает.

– И махали рукой, когда куда-нибудь уезжали, – не выдержав, добавляет Руся. Жираф знает, что нельзя перебивать, и сам тут же съёживается и пытается спрятать голову. Но Сёма этого сегодня может не заметить – он же главный сегодня. Подумаешь, глупый Руся.

Когда старшие ушли, осталось только солнце, которое мало светит и всё норовит упасть. И война, на которую стали ходить слон, оловянные и роботы. А потом и другие, которых тоже ломали. Сёма тогда прятался среди упавших из-за верхнего края неба вагонов, и однажды к нему в нору заполз старый красный человечек. Это был один из самых первых жильцов, с дутыми ручками и ножками.

Старый человечек рассказал Семе, что так долго не будет. Что ему обещал один из старших – скоро придёт Проводник. Он уведёт всех жильцов в новый дом, и больше не надо будет ходить, чтобы кого-то ломали, и вообще никого ломать не будут, потому что открыт Второй фронт. И те, которые начали бросать вагоны, проигрывают.

Проводник возьмёт всех, у кого нет каких-то деталей, на руки, и перенесёт. А остальные будут бежать рядом. И там будет дом и поле, озеро и лес. Лес – его никто не видел – но это же очень здорово! А ещё шкафы с платьями для кукол. И новое солнце – яркое и негаснущее.

Человечек сказал Сёме уходить – потому что Проводник будет искать в Доме. И Сёма пошёл, хотя сверху опять что-то бросали. А потом вагоны на месте старого укрытия обвалились, и медведь человечка больше не видел. Этого Сёма в истории про Проводника не рассказывает, оно просто само зачем-то вспоминается.

Сёма вздохнул, и тут вдруг Джек ни с того ни с сего подскочил и тяпнул его за лапу. Отпрыгнул, ощетинившись, и вжался в ноги Русе. Сёма от неожиданности шагнул назад и чуть не упал, споткнувшись о какую-то мелкую металлическую дрянь.