Кладбище ведьм

— И тогда мы увидим полную картину?

Я не знаю. Но пока не проверим — не узнаем.

Маша поднялась по скользкому крыльцу к двери в дом со стороны заднего двора. Она услышала, как скрипят подъездные ворота. Кто-то въезжал на машине во двор. Если бы Маша задержалась на несколько секунд и выглянула из-за угла дома, то увидела бы Крыгина и сутулого в плаще, которые вышли из автомобиля и направились к дому.

Но она не задержалась и юркнула в сени, чтобы быстрее собрать оставшиеся детали пазла.





5.




Грибов вышел на переднее крыльцо, в тапочках, в рубашке и брюках, поленившись набросить хотя бы куртку. Длинный выдался день.

Затянулся едким дымом, глубоко вздохнул, выдохнул. Мороз колол щеки и нос. Как приятно нарушать собственные обещания. Он будет курить, похоже, пока не закончатся сигареты в пачке.

Надо вернуться в город, обязательно и как можно скорее, потому что ездить в больницу из поселка невыносимо долго и не практично. Ещё, скорее всего, в копеечку влетят лекарства, лечение, содержание. Если Наташа быстро поправится — это одно. А если нет? Что будет, если она останется в коме, или будет парализована до конца жизни? Это совсем другой поворот, совсем другая судьба…

В любом случае, надо сначала осознать. И ему, и Наде. А вдвоем они горы свернут. Как раньше, как до развода.

Он затянулся снова. В сгущающихся на улице ранних сумерках увидел вдалеке свет фар — редкое для этих мест явление. Кто-то ехал со стороны центральной трассы, причем ехал неторопливо, словно искал что-то.

Заблудился?

В затылке разлилась тупая дрожащая боль.

Автомобиль принадлежал Антону Александровичу Крыгину. Тот подъехал к своему двору, остановился. Из автомобиля вышли двое, старые знакомые. Крыгин как будто знал, что Грибов за ним наблюдает. Сразу же повернулся, помахал рукой, приглашая подойти.

Ага, только ради этого и вышел… Тем не менее, Грибов спустился с крыльца, подошёл к калите, скрипя тапками по сухому снегу.

— Здравствуйте, уважаемый! — крикнул Крыгин, по крысиному улыбаясь. Его сутулый друг стоял неподвижно, запустив руки глубоко в карманы плаща. — Я так и знал, что вы приедете! Семья — это лучшее, что есть в жизни, да? Помните наш уговор?

— Какой уговор? — хмуро спросил Грибов, хотя, конечно же, помнил.

— О том, что я покажу вам колдовство. Вы же просили, требовали доказательств! Так вот, они есть. Сейчас самое время. Идите к нам, ну же.

Крыгин улыбался. Улыбка вызывала отвращение. Грибов хотел уже было закрыть калитку и вернуться в дом, но в этот момент сутулый выудил руки из карманов и сделал несколько жестов. Пальцы его были растопырены и шевелились. Грибов почувствовал, как неведомая сила вдруг резко дёргает его за запястья, за ноги и затылок. Будто к частям тела были привязаны веревочки, а сутулый ими управлял.

— Будьте так любезны! — говорил Крыгин. Из рта его вылетали облачка пара. — Пойдёмте скорее. Это очень, очень увлекательное занятие. Вы когда-нибудь пользовались топором? Мы тут в посёлке люди простые. Кур разводим, гусей, ещё всякое разное. Головы рубим направо и налево.

Грибов пошёл против своей воли. Он хотел закричать, но не смог раскрыть рта. Жгучая боль разлилась по позвоночнику. Его протащило через дорогу. Левый тапок слетел на полпути. Сигарета выскользнула из оледеневших губ. Через несколько секунд он вдруг оказался около чёрного автомобиля. Крыгин потирал руки в чёрных блестящих перчатках.

— Я покажу вам глубины колдовства, если позволите, — сказала он. — Сначала будет страшно, но потом понравится, обещаю.

Сутулый шевельнул пальцами и онемевшего, безвольного, парализованного Грибова швырнуло в снег. Он упал к ногам Крыгина, к его гладким и дорогим ботинкам.

— Вот таким вы мне больше нравитесь, Артём, — брезгливо сказал Крыгин, а потом обратился к сутулому. — Кладите его на заднее сиденье. Пора выезжать на охоту.





Глава тринадцатая




1.




За окном разошлось. Грибов смотрел на мечущуюся снежную вьюгу, пытался разглядеть хоть что-нибудь среди этого белого хаоса, но не видел ничего, будто мир исчез, а остался только жаркий салон автомобиля. Внутри пахло чем-то едким, неприятным. Под зеркалом заднего вида раскачивалась елочка, то и дело нервно подпрыгивая следом за автомобилем.

Вёл сутулый. Рядом с Грибовым на заднем сиденье развалился Антон Александрович. На коленях у него лежал топор.

Грибов хотел спросить куда его везут. О, он бы задал сейчас много вопросов, но слова застряли в горле, язык не слушался, а губы покрылись холодком онемения. С его телом происходило что-то неправильное. Руки дрожали, голова подёргивалась, как у паралитика. В области живота покалывало.

— Вы хороший человек, Артём, — сказал Крыгин негромко. Он улыбался, отчего снова походил на крысу. — Мне вас даже жаль. Самую малость, если позволите. Все мы когда-то были хорошими людьми. Знаете, плохими ведь не рождаются. Это банально, но правда. Мы попадаем в этот мир, наполненные хорошестью по самое горлышко. А потом расплескиваем это чувство. Не бережём. Источаемся. Приходится заполнят чем-то другим, да? Например, злостью. Или горечью. Обидами разными, гневом, ревностью. Мы превращаемся в коктейль «Молотова», который может вспыхнуть в любой момент. Я уже давно превратился. Мой товарищ — тоже. А в вас, Артём, ещё было много всего хорошего. Не расплескали.


Грибову не понравилось ёмко брошенное слово «было». Он вытаращился на Крыгина, отчаянно пытаясь разомкнуть губы, издать хоть какой-то звук.

— Не нужно, — продолжал улыбаться Крыгин. — Это колдовство. То самое, в которое вы не верите. Вот, смотрите.

Он положил топор под ноги, склонился куда-то, долго шарил там в темноте, потом достал зелёный термосок. Раскрутил его, понюхал.

— Из старых запасов, почти выдохлось, но ещё работает. Отличное зелье, скажу я вам. Одурманит кого угодно.

Он поднёс горлышко к носу Грибова, и тот мгновенно вспомнил запах жидкости в пиале, которую подсовывали ему в подвале.

— Несколько глотков — и отлично себя почувствуете. Держите. Это зелье — на любовь. Ваша тёща собирала. Отлично варила, скажу я вам. Люди из города приезжали, чтобы приобрести.

Холодный край коснулся губ. Грибов почувствовал, как вязкая жидкость просачивается сквозь зубы, растекается по горлу. Он слабо дёрнулся — всего лишь на несколько сантиметров — чем вызвал смех у Крыгина. Сутулый засмеялся тоже, тихим кашляющим смехом.

— Куда уж вам сопротивляться, — сказал Антон Александрович, одной рукой придерживая нижнюю челюсть Грибова, а второй вливая жидкость. Металл выбивал на зубах чечётку.

Грибов подавился, закашлял, жидкость пошла носом, брызнули слёзы. Горло налилось жаром и как будто распухло.

— Жадный вы, однако, — сквозь смех продолжал Крыгин. — Это хорошее качество, полезное. Пейте до конца, глотайте же, ну.

Он и глотал, чтобы не захлебнуться. Очень хотелось жить.

Когда питьё закончилось, Крыгин убрал термосок и снова положил на колени топор.

— Через пять минут к вам вернётся контроль над телом, — сказал он уже без всякого смеха. — Вы почувствуете некоторое недомогание. Возможно, станете злиться на себя, захотите наложить руки и всё такое. Но потом любовь к жене и дочери вытеснит все остальные чувства. Они единственные, кто у вас остался в этой жизни. Центр вселенной. Надя — золотце. Вы ради неё готовы на всё, если позволите. Ножки ей будете целовать, руки омывать, делать всё, что она скажет. И ещё, не забывайте, вы переезжаете…

Грибов сообразил, что Антон Александрович монотонно бубнит что-то правильное и нужное. Эти слова убаюкивали. Они просачивались в мозг и оседали там, вытесняя все остальные мысли.

Наденька. Самый нужный человечек. И как он раньше не догадался?

Кончики пальцев начало покалывать. Левая нога ощутимо дёрнулась, с хрустом разогнулась в колене.

— Повторите, — велел Крыгин, и Грибов — сам не ожидая — повторил.

— Она у меня лучшая. Сгорает на работе, себя не бережёт. Всё ради деревни, ради здоровья её жителей. А ещё успевает учиться, дочь воспитывать, по хозяйству бегает. А я, сволочь такая, сбежал в город и забыл.

— Самая большая ваша глупость — развод, — сказал Крыгин.

— Самая… большая… моя…

На губах остался кисловатый привкус. Хотелось слизнуть его, избавиться, а не выходило. Мысли затуманились окончательно. Грибов хотел что-то сказать, что-то вспомнить, но правильные слова застревали в горле, а вместо них вылетали другие, тоже правильные, но чужие, будто не его.

— Надо вернуться. Дрова нарубить. По хозяйству помочь. Там два баллона из-под газа стоят, пустые. В летней кухне прибраться бы. Вытащить самогонный аппарат, разыскать все бабкины ловушки…

— … иглы вытащить. Не нужны они больше, — бубнил Крыгин, всаживая слова Грибову в голову, как гвозди.

—… собаку найти. Дворнягу. Из города, привезти…

— И ещё забор соседский поправить, чтобы никто не перелезал…

— Мало ли какая гадость появится, следить надо…

— А за советом — через дорогу. Плохого не посоветуют…

— Ежели что, всегда готов помочь мой товарищ. Он у меня давно, верный и способный к самопожертвованию.

— Твой товарищ.

— Наш товарищ!

Грибов вытянулся на сиденье, задрав руки, повертел головой, разминаясь. Чувствительность вернулась, но сейчас он не мог с уверенностью сказать — а был ли вообще парализован.

— Вот и славно. Вы, Артем, записывайте, а то забудете. Если позволите, я вам блокнотик из администрации подарю. У нас есть.

Крыгин выудил из внутреннего кармана блокнотик в мягком переплёте, вложил Грибову в протянутую ладонь. Грибов почему-то сильно обрадовался подарку. Прижал его к груди. Мысли сделались весёлыми. Он уже не боялся за свою жизнь, а вид топора на костлявых коленях Антона Александровича вызывал уважение. Простые люди с топорами не ездят.

— Куда мы, собственно? — спросил он.

Беспокоил только привкус на губах. Грибов зажал уголок губы зубами, слегка прикусил, до крови. Что-то чёрное шевельнулось в мыслях, будто дурное воспоминание, и сразу растворилось.

— Уже приехали, — ответил сутулый. — Как всегда, вовремя.

Автомобиль начал притормаживать. Несколько раз его хорошенько тряхнуло, прежде чем заглох мотор. Ярко вспыхнули фары дальнего света, и Грибов разглядел деревья, укутанные в пляшущие хороводы снежинок.