Кладбище ведьм

— Угораздило же меня… Куда идти-то?

На улицу. Потерпи немного, скоро я покажу укрытие.

На улице вновь накинулся ветер. Неприятно набухли подмёрзшие губы. Сутулясь, как недавний призрак из сна, Маша побежала по снегу в обход дома, к пристройке. Остановилась на мгновение у калитки на соседский двор. Кто-то приклеил скотчем лист с нарисованной дверью. Вместо ручки — черная точка.

— Это такая же фигня, как была у меня?

Да. Но нас туда не пустят. Ещё слишком рано. Я чувствую, что меня ждут.

— Туда — это за калитку что ли?

В другое место.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты слишком молчаливая и ничего толком не рассказываешь?

Много раз. Я пытаюсь сформулировать всё правильно, но не могу подобрать подходящих слов. Эти рисунки — метки, указывающие, куда надо идти. Это мой дар. Раньше я перемещалась сама, как бы прыгала под одеяло и оказывалась где-то, где не должна быть. А теперь вижу эти нарисованные двери. Они для меня. Баба Ряба нарисовала и развесила их для меня, понимаешь?

— Твоя умершая бабушка, ага. Всё чудесатее и чудесатее.

Пока проще было поверить, что Маша всё же свихнулась. Бывает же так, что психи неосознанно проходят много километров по бездорожью и холоду, оказываются в таких местах, где никогда бы вообще не были. Так может, её тоже занесло сюда волей психического срыва?..

Размышляя, Маша обогнула дом. На улице темнело. Небо стремительно становилось темно-лиловым, похожим на перезрелую сливу. Остатки солнечного света рассеялись по земле, играя снежными искорками.

Дверь летней кухни была приоткрыта. На застылом пороге у ног торчало что-то чёрное, бесформенное, сквозь лёд были видны кусочки ржавой соломы. Маша задумчиво почесала запястье, где проступило ещё одно тёмно-красное пятно. Надо бы купить мазь от раздражения кожи. Сумасшедшим продают, интересно?..

Заходи.

Ну, что ж, даже если это шизофрения, то от неё всё равно никуда не деться.





4.




Сизые блики света выхватывали из темноты старую раковину с краном и зеркальцем на белой стене, колонку, стол, укрытый скатертью, навесные полки с посудой. Черная труба тянулась по стене и исчезала в соседней комнате, где стояла старая печь с огромным котлом.

Маша каким-то невероятным образом вспомнила, что баба Ряба никогда не подпускала внучку к этой печке. Боялась чего-то. Мимо печки в курятник она проходила с бабушкой вместе и никогда без неё.

Эти воспоминания наслоились на её собственные, вытеснили их. Чужие, но как будто свои.

— Нам куда? — спросила она, оглядываясь.

Голос Наташи в голове:

Через курятник

И снова чужие/свои воспоминания.

Если пройти вдоль курятника, то ещё через одну невысокую дверь можно попасть в кирпичную пристройку, где Цыган держал самогонный аппарат. Там же Цыган поставил диван и телевизор, оборудовал небольшой столик с микроволновой печкой и поставил радио, из которого постоянно играли старые песни — Алла Пугачева, Лев Лещенко, Иосиф Кобзон. В пристройке Наташа была всего два раза — ходила с бабушкой из любопытства. Цыган не запрещал к нему приходить, но, во-первых, действовал бабушкин запрет на печь, а, во-вторых, Наташа боялась ходить одна через курятник. Ей всегда казалось, что какой-нибудь особо агрессивный петух набросится на нее и заклюет. Впрочем, небеспочвенные страхи.

…Куриц в курятнике давно уже не было. Бабушка перерубила их, когда решила, что уже слишком стара, чтобы держать хозяйство. На двери Маша снова увидела лист бумаги с нарисованным прямоугольником-дверью. Наташа сказала:

Каждая ведьма чувствует свою смерть. Вот и бабушка почувствовала и решила подстраховаться. Разместила двери в разных местах. Кто видит — тот поймет!

— И откуда ты это знаешь?

Думаешь, я хотела знать? Оно само…

Маша прошла мимо печки и котла, укрытого металлической крышкой. В тесном помещении неприятно пахло — то ли плесенью, то ли застоявшейся водой. На низком отштукатуренном потолке собрались капли влаги.

Не задерживайся здесь

— Почему?

Я… — Наташа запнулась. — Мне кажется, здесь слишком много теней. Помнишь, я говорила тебе, что могу видеть призраков, которые только что покинули свое тело? Так вот… я вижу, что здесь было очень много призраков. Они растворяются со временем, превращаются в тени, скапливаются по углам и тихонько исчезают в небытие. Тени повсюду здесь

— Откуда они взялись? Твоя бабушка складывала тут трупы или что?

Я не знаю. Картинка не хочет складываться. Как будто меня ведут на коротком поводке. Одна нарисованная дверь, другая… А что будет за последней дверью?


— Меня не спрашивай, — буркнула Маша. — Я уж точно на коротком поводке.

Наташа промолчала. Маша торопливо пересекала курятник. Под ногами скрипели опилки. Темнели деревянные балки, мохнатые гнезда, торчали пучки старой соломы, дрожала блестящая паутина.

Маша задела что-то ногой, и оно покатилось по полу. В темноте не разобрать — шар или… яйцо? Она наклонилась, нашарила что-то овальное и теплое. Действительно, куриное яйцо. Черное, шершавое, будто покрытое мелкими чешуйками.

Баба Ряба рассказывала Наташе страшные сказки, закладывая их смысл в голову, оставляя в детской памяти засечки на будущее. По спине пробежал холодок.

Она положил яйцо обратно на пол и торопливо пошла дальше. Курятник был вытянут, как линейка, дверь в комнату Цыгана находилась в самом конце, метрах в пяти впереди.

— Странно тут всё, — пробормотала Маша. С дряхлых потолочных балок свисали сверкающие нити заиндевевшей паутины. За окнами ничего не было видно, только проникал густой сизый свет, наливающийся темнотой.

Мы уже в другом мире, — ответила Наташа. — Это одна из деталей, которую подсунула баба Ряба. Надо собрать их вместе, чтобы увидеть полную картинку.

— Именно за этим мы и бегаем? Собираем картину?

Баба Ряба хотела мне что-то сказать. Она знала, что я вижу картинки в голове. Она много раз говорила, что у меня дар.

— Ещё немного таких разговоров, и я уже не буду жалеть, что разбила тебе голову.

На последней двери курятника не висело никаких листов. Только клочья старой паутины, будто никого здесь не было много-много лет. Маша взялась за ручку, потянула. Дверь засвистела проржавевшими петлями. Изнутри комнаты дыхнуло чем-то кислым, словно перегаром.

Главное не бояться. Вернее, бояться-то можно, но ровно до той степени, пока не захочется бежать.

Комнатка Цыгана была совсем крохотной. Диван занимал всю левую стену. У окошка с занавесками на холодильнике стоял старый телевизор с чёрным выпуклым экраном, а возле него — электрический чайник. Света из окна пока еще хватало, чтобы рассмотреть всё в деталях.

С противоположной от дивана стороны возвышался самогонный аппарат. Это была пузатая уродливая конструкция, с множеством каких-то трубочек разнообразных форм и размеров. Были спиралевидные, гибкие, прямые, тонкие и толстые, с дополнительными трубочками внутри, разноцветные. На боку аппарата блестел под стеклом большущий термометр. Свисали и валялись на полу, словно дохлые змеи, резиновые трубки. Тут же, под массивным треногом, на котором покоилась конструкция, лежало опрокинутое ведро.

— Никого нет, — пробормотала Маша.

Хотя, кого она ожидала здесь встретить? Монстра из-под кровати? Мертвую Наташину бабушку с синюшным лицом и вывалившимся распухшим языком? Неизвестного ей Цыгана с топором в руках?

Отчима?.. Образ выскочил перед глазами сразу же — окровавленное лицо с оттянутыми вниз набухшими чёрными веками, закатившиеся глаза, вывалившийся язык…

Подойди к этой штуке, — попросила Наташа, — я что-то чувствую.

Самогонный аппарат больше всего был похож на уснувшего робота из фильмов, или на чудовище, у которого вместо рук стеклянные трубки, а шланги — это дополнительные конечности, которыми можно обвить жертву за шею, сдавить крепко, не давая вздохнуть.

Маша тряхнула головой, безрезультатно пытаясь избавиться от наваждения. Лицо отчима не исчезло, но переместилось куда-то на периферию.

— Хорошо, посмотрим, что тут у нас…

Она обошла аппарат несколько раз, разглядывая клапаны, ручки, колечки, трубки. Споткнулась о вспоротый мешок с сахаром, и из него высыпались на пол рыжие от влаги кубики рафинада. Маша присела на корточки, взяла несколько кубиков в руку. Они были ледяные и рыхлые, почти сразу же начали крошиться.

Наташа внезапно сказала:

Так сложно. Но, кажется, я поняла, что тут произошло.

— Ты о чём?

Мою бабушку убили, ты видела. И Цыгана. Всё это выглядело так, будто спившийся сожитель убил бабушку топором и подвесил на пороге. Ужасная смерть.

Шлеп!

По щекам словно провели холодной мокрой тряпкой. Перехватило дыхание. Маше показалось вдруг, что воздух в метре перед ней исказился, стал плотнее.

Кисло запахло самогоном, и еще чем-то неприятным… чем-то… запах крови, точно. Маша вспомнила, как он просочился в ноздри в школьном туалете. Густой, солоноватый.

— Что это был за звук? — она осторожно повернулась, но никого не увидела. — Не молчи, эй. Ты в курсе?

Шлёп!

Будто кто-то невидимый хлопнул влажными ладонями.

Не закрывай глаза! — шепнула внутри головы Наташа, и Маша представила её перепуганной тенью, забившейся в уголок чужого сознания. — Всё, что находится за закрытыми дверями, обретает реальность.

— Не собираюсь я ничего закрывать! — Маша осмотрелась ещё раз. Никого. В блёклом, налитом серостью свете трепетали встревоженные пылинки.

Возвращайся в курятник. Но не беги. Осторожно, чтобы тебя никто не почуял.

— В смысле? Ты уже всё узнала?

Шлёп!

Где-то совсем рядом. Маша снова неосознанно крутанулась на месте. Знала бы, что так будет, прихватила бы с собой нож…