Кисейная барышня

— Не могли. — Зорин кота отогнал одним лишь взглядом. — Чтоб хорошо колдовать, место нужно хорошее, чистое. Так что, дозволяешь?

— Дозволяю. Чародеи меня раньше не пользовали.

Тут Иван Иванович слегка хмыкнул и, кажется, покраснел. Затем присел рядышком и одну за другой, стянул мои перчатки.

— Если что-то необычное почувствуешь, сразу скажи.

Я кивнула, глядя на голые свои беззащитные ладошки в его ручищах. Гавр негромко угрожающе зарычал.

— Не обижу твою хозяйку, котище, не бойся. — Зорин прикрыл глаза.

— Тепло, — прошептала я.

— Что?

— Ты сказал, если что необычное… Будто ручеек под кожей бурлящий побежал.

— Помолчи.

— Ну уж нет. — Я выдернула руки. — Давай сразу договоримся, когда говорить, когда молчать да как эти два «когда» не перепутать! Ты понимаешь, что ситуация сейчас донельзя непристойная образовалась? Да мы со стороны как влюбленная пара смотримся?

— Для кого? Для Гаврюши? Тут на две версты в округе нет больше никого.

— Тем более опасно. Я даже на помощь никого позвать не смогу, если ты безобразничать примешься.

— Поверь, Серафима, если бы я тут принялся, как ты выразилась, безобразничать, помощь мне не понадобилась. — И Иван Иванович тяжело вздохнул.

— К лекарю пойду, — решила я. — Сама, своими ногами. Он-то небось ласкаться по возрасту преклонному не способен. А то, знаю я вас, мужиков. Сначала перчатку долой, потом в запястье лобзание, потом рукав распустить, до локотка добраться, а уж затем…

Зорин застонал, поморщился, мотнул головой и, описал полукруг правой рукой, прижав ладонь левой к своей груди. Раздался щелчок, будто сошлись колесики какого-то механизма. Я обмякла, привалившись к зоринскому боку, веки налились тяжестью.

— Не рычи, — пробасил чародей, обращаясь, видимо, к Гавру. — Я правда по-хорошему хотел. Уговорить ее пытался. Но ты же сам видишь, она мертвого до смерти заболтает, переговорит, запутает. Серафима твоя, огненная. Огненная — значит горячая. В сон я ее ненадолго погрузил.

Рядом со мною сидела теперь Маняша. Я радостно сжала ее руки, ощущая шершавость нянькиных ладоней.

— Беглая, беспутная, — укорила тихонько. — Как могла меня покинуть?

— Не по своей воле, дитятко, — отвечала она, — лихие людишки постарались.

Я силилась что-то сказать, но, как бывает во сне, только беззвучно открывала рот. Маняша отвернулась, стерла плечом текущие по подбородку слезы, затем подняла голову, всматриваясь куда-то в даль.

— Слушай, дитятко, да запоминай, — проговорила торопливо, — три раза по три соберется, беда будет, три по лету, три по зиме, три сами по себе… — Маняша резко повернулась ко мне, обожгла взглядом: — Последняя отпирает, последняя запирает. Холодно мне, дитятко, ох как холодно…

— Как тебя отыскать? — получилось проговорить, изо рта со словами вырвались облачка пара.

— Князя отыщи, — Маняша сжала меня до боли, — в нем не ключ, но путь.

Ее лицо замирало, покрывалось инеем, последними подернулись неживой пеленой глаза. Я в ужасе зажмурилась, погружаясь в беспамятство. Багровые пятна расползлись под веками, рук не ощущалось вовсе, будто мне их отняли.

«Одна ты осталась, Серафима, и охранить тебя некому, — подумалось отстраненно, будто не о себе, — сдайся, покорись».

Нет уж! Дудки! Я ринулась вперед, вцепилась в кого-то большого и теплого, оказавшегося на пути, бестолково принялась распахивать на нем одежду, прислоняться щеками и плечами к обжигающе-горячей коже, а когда согрелась, довольно всхлипнула.

— Серафима, — сказал этот большой зоринским басом, — пора пробудиться.

Открыв глаза, я строго посмотрела на донельзя расхристанного чародея:

— Вы закончили осмотр?

— Да, — ответил он после паузы.

— Чудесно. — Я надела перчатки. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Несколько ушибов, которые вас более не потревожат. — Зорин также перешел на «вы».

— Не изволите осмотреть также моего питомца? Ваши, дражайший Иван Иванович, услуги…

Дражайший Иван Иванович неторопливо застегивал жилет, прикрывая разорванную на груди сорочку.

— Я пришлю вам дюжину новых, — пообещала я.

— Позвольте полюбопытствовать, с какой целью? Намереваетесь их так же растерзать?


Я встретила его взгляд без смущения:

— Благородный муж не станет никому рассказывать о том, что произошло меж ним и юной барышней.

— И что же у них приключилось?

— Нервический припадок, — пожала я плечами, — что неудивительно после встречи оной барышни с колдовским наваждением. К слову, вам следует призвать из столицы отряд боевых чародеев, чтоб очистить Руян от всех демонических сущностей.

— Без ваших мудрых советов, Серафима Карповна, жизнь была бы попросту беспросветной.

— Она у вас станет именно такой, если будете болтать.

Сейчас, после угрозы, следовало бы гордо удалиться, но злокозненный Зорин уже ворковал нал Гавром, пригласив того к себе на колени.

— Что там? — не утерпела я, вернувшись к скамейке.

Ответом меня не удостоили. Чародей водил над полосатым тельцем раскрытой ладонью. Кот, судя по виду, блаженствовал. Зорин погладил урчащего разбойника и спустил того на землю.

— Ступай, Гаврюша, да не хворай боле.

А вот теперь-то гордо удалиться я решительно не могла, момент упущен. Эдак не за мною последнее слово останется.

— Надеюсь, когда мы с вами, Иван Иванович, в Мокошь-граде случайно встретимся, на продолжении знакомства вы настаивать не будете.

Вот оно: чудесное прощание. Но Зорин, болван чародейский, и здесь мне форы не дал.

— Берите свою няньку, Серафима Карповна, да не мешкая с острова отплывайте на материк.

— Это угроза?

— Предупреждение. Демон Крампус здесь на ведьм охоту затеял, так что вам лучше будет подальше обретаться.

Он что же, решил, что я ведьма? Я? Вот ведь умора! Сложив бровки домиком, я кокетливо протянула:

— Отбуду, всенепременно. Дела свои закончу и сразу же.

— Не закончите. — Иван Иванович пружинисто поднялся со скамьи, отчего возвысился напротив меня горою. — Вы же барышня умненькая, заранее все обычаи берендийские изучили, те, что древнейших дворянских родов касаются.

Я, не понимая, к чему он ведет, отступила, чтоб не запрокидывать голову.

— Предположим, нет.

— Праотцы осторожны были, чистоту крови блюли. Указом Берендия Первого, который первый камень берендийской государственности заложил, предписывается ближнему кругу с осторожностью браки заключать. Чтобы ни нави какой, ни прочей чужеродности дорогу к трону не открыть.

— Тому указу сто лет в обед.

— Четыреста, но его никто не отменил. Невесту перед венчанием консилиум из чародеев да лекарей осматривать будет. На предмет навьих снастей либо ведьмовских меток.

— Снастей? — Я покраснела.

Зорин грустно кивнул:

— Не выгорит ваше дельце, госпожа купчиха, еще и позору хлебнете.

Мне захотелось драться, вцепиться собеседнику в лицо когтями да не отпускать, пока о пощаде не взмолится.

— С чего вы решили, что мое дело с замужеством связано? Это… нелепо, нелепо и оскорбительно.

— Ах, Серафима, бросьте. Про ваши матримониальные планы на острове только что глухой и слепой не знает. Наталья Наумовна, голубица кроткая, жаловалась давеча, как вы ее в компаньонки зазывали, чтоб с дворянами знакомство свести.

Давеча? Когда только успела? Голубица!

— А прислуга сплетничает, что вы всем кавалерам от ворот поворот указываете, принца под парусом ждете. Барышню Абызову-де каждодневно цветами да конфетами чуть не по маковку осыпают, а она знай себе фыркает.

— Я смотрю, вы плодотворно вечер после нашего прощания провели.

Зорин не отпирался:

— Что еще любопытно, среди поклонников ваших тутошних из вполне приличных семей молодые люди попадаются. И дворян без счета, настоящих столбовых. Только вот вы, Серафима Карповна, не на мелкую рыбешку сети раскинули, а на князя. Отчего же не сразу на цесаревича?

Отчего? Может, от того, что цесаревич нужными мне качествами не обладает?

— Его высочеству и пятнадцати еще не исполнилось, — любезно пояснила я. — Когда он в брачный возраст войдет, я перестарком уже буду. Девичий век, знаете ли, не долог.

Чародей смерил меня удивленным взглядом: