Каторжанин

И даже сразу не поверил своим глазам…





Глава 12




За стойкой в трактире стоял тучный мужик, в алой шелковой рубахе и жилетке. Обширная красная морда, хитрющие маленькие глазки, расчёсанные на пробор волосы, стриженная борода, весь такой холеный и на измученного пленника японских оккупантов никак не похожий.

Но удивил меня не он. И даже не японские офицеры за столом с какими-то девицами с прожженными и пропитыми мордами. А удивило то, что за тем же столом, в той же компании, сидели… Сидели, мать их так, русские. Кто в гражданском платье, но большинство в мундирах: чиновничьих, полицейских, судебного ведомства, а пара хмырей, так вообще в армейских мундирах. Эти тоже на узников не смахивали, даже совсем наоборот — имели вполне довольный вид, при этом по-дружески общались с косоглазыми, чокались с ними и неспешно закусывали.

— Вот же бляди… — сдержаться не получилось. — Ну да ладно…

В свое время, я зачитывался романом одного замечательного писателя о каторге Сахалина, так вот, он писал, что очень многие чиновники из администрации острова быстро нашли общий язык с японцами. И теперь видел это воочию…

«Да ну нахрен… — усилием воли прогнал сумбурные мысли. — Опять началось… Не время, пророчествовать, мать его ети…».

Быстро проинструктировал личный состав, шагнул на крыльцо, выдохнул и потянул на себя дверь.

В полутемном коридоре у двери в главный зал стояло еще два солдата.

Оба разом вытаращили на меня глаза, но за винтовки взяться не успели.

Веерный двойной мах с упором на правую ногу, смачный хруст — у первого от головы отлетел кусок черепа, а он сам беззвучно ссунулся на пол. Второй интуитивно успел отстраниться, но клинок томагавка успел пробороздить ему физиономию, от надбровной дуги, через нос к самой челюсти.

Лицо раскрылось как консервная банка, японец схватился за разваленную морду и рухнул на колени.

— Сейчас я вам устрою братание, бляди… — я алчно ухмыльнулся, выхватил пистолет из кобуры и пинком снес с петель двустворчатую дверь.

В лицо резко ударило спертым сигаретным дымом, дешевым парфюмом и почему-то запахом кислой капусты.

Сидевшие за столом недоуменно уставились на меня и солдат, ввалившихся следом в зал.

Один из японцев вскочил и потянул из кобуры револьвер.

Сухо треснул маузер, и он рухнул прямо на стол, со звоном роняя посуду на пол.

Остальные офцеры так и остались сидеть. Девицы сначала завизжали, но тут же заткнулись.

— Серьга, живо наверх, проверить второй этаж… — тихо приказал я унтеру, а потом сухо рявкнул. — Руки на стол, кто пискнет — лично глотку перережу.

Японцы дисциплинированно молчали, настороженно пялясь на меня узкими глазами. Но тут, один из русских, тощий козлобородый брюнет с нервным породистым лицом, вдруг гневно прихлопнул ладонью по столу и заорал фальцетом:

— Ма-а-алчать! Что вы себе позволяете? Боевые действия закончены! Вы нарушаете приказ генерал-губернатора Ляпунова о полной капитуляции!

Толстяк за стойкой под шумок попытался слинять через боковую дверцу, но схлопотал по морде прикладом от одного из ополченцев и тихо скуля забился под стойку.

Я поощрительно улыбнулся, после чего подошел к брюнету, ухватил его за воротник черного чиновничьего сюртука и прямо через стол притянул к себе.

— Что ты сказал, сучий потрох?

— Вы… вы… приказ… нарушать… — постукивая зубами и отчаянно заикаясь, замямлил чиновник.

— Назовись, живо.

— Коллежский а-асессор… М-маслов…

— Ты слышал, что я сказал, коллежский асессор Маслов?

— Н-нет — просипел чиновник, но тут же признался. — Д-да…

— Ну вот, а я думал глухой… — я вытащил его из-за стола, отволок в угол, одним движением перерезал глотку от уха до уха, после чего небрежно оттолкнул от себя.

— Хр-ы-ы-ыхр… — жалобно хрюкнув, Маслов упал на колени, зажал ладонью гортань и медленно повалился набок

В зале мерзко завоняло дерьмом и кровью, девицы истошно взвыли, но через мгновение опять замолчали. Один из русских, бородатый тучный мужик, в полковничьем мундире начал громко икать. Второй — беззвучно открывал и закрывал рот, словно рыба на берегу. Остальные подавленно молчали. Японцы внешне все еще оставались бесстрастными.

— Разоружить и всех мордой в пол, — спокойно приказал я. — И наших тоже.

— Так-так… — в зале появился Стерлигов, обвел русских тяжелым взглядом и иронично протянул. — Кого я вижу? Господин Зальца, вы ли это? О! Господин Домницкий? Мнится мне, что здесь попахивает изменой…


— Чуть позже, Борис Львович… — шепнул я ему.

Неожиданно, наверху послышался шум и топот, а через несколько минут солдаты сволокли вниз двух связанных порванными простынями японцев в исподнем, одного помоложе и второго, сухого и подтянутого, гораздо старше возрастом, с узкими щегольскими усиками на лице с резкими азиатскими чертами. У этого голова была сильно разбита, а на нательной рубахе расплывалось больше пятно крови.

— Мальца нашего срубил… — Серьга тряханул пожилого за шиворот и показал мне саблю с богатым эфесом. — Совсем срубил. Сунулся Фролка поперек батьки… Еще Алехина посек, но несильно. Ну, мы его в штыки и приклады взяли. Больше никого наверху нет, кроме бляди одной. Ее сгоряча тоже приложили, валяется…

Я зло стиснул зубы. Вот и первые потери. Жалко парнишку… но уже ничего не сделаешь, остается только поквитаться с лихвой.

— Хорошо, теперь займись наблюдением за улицей, кто появится, сразу доклад, — отдав приказ унтеру, я шагнул к японцам. — Кто понимает русский язык?

Ни один из офицеров не ответил, но все русские красноречиво разом посмотрели на японцев.

А полный чиновник в мундире судебного ведомства услужливо подсказал.

— Двое, вон тот… молодой в очках и тот, худой… лейтенант вроде…

— Поднять, — я показал на лейтенанта, дождался пока его поставят на ноги, после чего задал вопрос. — Представьтесь…

Тот нехотя ответил:

— Лейтенант Мацуи Таэда.

Я глянул ему в глаза и лениво процедил:

— Правила простые, отказ отвечать — долгая мучительная смерть, согласие — жизнь.

Тот криво усмехнулся и коротко, в тон мне, ответил:

— Первое.

— Как угодно… — я приобнял его левой рукой, правой всадил нож в пах, рванул кверху, вспарывая живот и оттолкнул от себя.

Сипло втягивая в себя воздух, японец повалился на пол. Я жестом приказал ополченцам оттащить его в сторону и показал на прапорщика в очках с тонкой золотой оправе.

— Теперь этого.

Японец покосился на судорожно сучившего ногами лейтенанта. По его красивому лицу с почти европейскими чертами, крупными каплями скатывался пот.

— Условия понятны? — вежливо поинтересовался я у него. — Ответите на мои вопросы и вас не расстреляют.

Прапорщик бросил красноречивый взгляд на остальных офицеров.

Я все понял и приказал отвести его в подсобку.

— Итак, для начала меня интересует сколько в Тымово постов и патрулей, их маршруты, а также количество и расположение японских солдат в поселке. Поспешите, у меня нет времени.

Прапорщик кивнул и зачастил почти без акцента.

— Я только переводчик, но все что знаю обязательно скажу. В Тымово осталось меньше роты солдат, это около восьмидесяти человек, при двух орудиях и пулемете, они расположены в казармах охраны каторжной тюрьмы. Посты на въезде и выезде из поселка, патрулей… две… нет, три группы, по три человека, сменяются они в тюрьме… маршруты оттуда начинаются, но как… как они следуют, я не знаю, честно, здесь всем командует сёса Ояма… то есть, майор Ояма, только он решает. Он внизу, со всеми… но, боюсь, от тоже откажется отвечать. Ояма — самурай, как у вас говорят, белая кость. А я не разделяю взглядов старого сословия, я против этой войны… меня просто призвали… да, я люблю ваш народ, привык уже, учился в Санкт-Петербурге, в университете, на философском факультете…

— Похвально, прапорщик, — я ободряюще кивнул японцу. — Что здесь делают русские?

— Мы их везли из Александровского поста в Корсаков, чтобы отправить в Японию… — быстро доложился японец. — Они давно сотрудничают с нами… — а потом добавил. — Наверху был тюса Огава, это значит подполковник, со своим адъютантом, он представитель Генерального штаба Японии. Огава тоже самурай, очень высокомерный, он даже отказался сидеть за столом с вашими… с вашими предателями. Женщины — частью местные, частью из Александровска… простите… они шлюхи. Местных жителей и пленных… ну, тех кто остался в живых… заперли в тюрьме…

Договорить прапорщик не успел, за дверью послышался звук торопливых шагов, после чего в подсобке появился Серьга.

— Патруль, четыре человека… — быстро доложил унтер. — Идут сюда… быстро идут.

— Прапорщик… — я хлопнул японца по плечу. — У вас есть еще одна возможность помочь. После этого, я отпущу вас. Не беспокойтесь, никто ничего не узнает. Надо встретить патруль…

На лице прапорщика особого желания не проявлялось, но через секундное промедление он все-таки кивнул.

— Пусть задут в трактир… — шепнул я ему в прихожей. — Давай, встречай…

И подтолкнул к выходу, а сам прижался спиной к стене слева от двери. Напротив, притаились Серьга и еще один солдат с «цветочной» фамилией — Ромашкин — приземистый крепыш, с сильно побитой оспой физиономией.

Прапорщик шагнул за порог и остановился.

Через пару минут послышался чей-то взволнованный голос. Прапорщик ему ответил и вернулся в трактир, за ним ввалилась пара солдат во главе с ефрейтором.

Все случилось мгновенно. Приклад мосинки Серьги с хрустом врезался в висок ефрейтора, Ромашкин коротко пырнул штыком второго японца, а я рубанул по башке третьего.

И только потом сообразил, что в патруле было четверо солдат.