Капитанская дочка для пирата
Часть 39 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Сделай выбор…
Треск, на рубашке расплывается кровавое пятно. Мир мутнеет, и под ногами распускаются алые маки. Их так много, что все пространство впереди кажется залитым кровью.
– Выбор…
Врата трескаются посередине, медленно открываются, и я падаю на колени, а через секунду заваливаюсь набок. Не могу даже кричать, потому что боль душит меня, раздирает горло.
– …сделан.
Просыпаюсь рывком, зажимаю рот рукой. Меня колотит, в горле булькает удушливая тошнота, но я стискиваю зубы до хруста.
Смотрю на спящего Энзо и наклоняюсь к нему, обнимаю, втягиваю носом знакомый родной запах. Мне нужно вернуть душевное равновесие, потому что, видит Ишис, я на грани.
Выскальзываю из постели и иду в душ. Холодная вода бьет в лицо, а я остервенело мою голову и отскребаю остатки грязи и крови.
Когда возвращаюсь в каюту, Энзо уже нет. Ушел. Может, что-то срочное?
На столе лежит злосчастный медальон. Я подхожу и тянусь, чтобы взять, но отступаю.
Пальцем не трону эту дрянь. Нет. Нет-нет-нет!
Только не сегодня. Мне нужен глоток свободы, капля свежего ветра, без запаха тлена, крови и близкого распада.
Всего капля покоя. Одна капелька.
Выхожу из каюты и вдыхаю полной грудью. Алый восход скользит по палубе, обмазывая доски маковым цветом. Искра движется к четвертой точке, но это лишь начало. Впереди неведомая пелена, что скрывает последний осколок. Я еще не проведала Риччи. Скадэ говорил, что он лучший из навигаторов. И только он сможет провести корабль через завесу.
Одергиваю себя.
Не сегодня. Риччи проверю, но никаких разговоров о карте. Ни слова!
Минуя лестницу, спускаюсь по ступенькам, и взгляд цепляется за темную дверь на нижнем ярусе. Из грубого дерева, плотно закрытая, с железными заклепками.
Энзо часто туда бегал, мне даже странным казалось. Он говорил там склад и мусор, и меня не подпускал, чтобы ноги не переломала и крыс не испугалась. Да какие крысы на Искре?!
Один раз я все-таки отважилась и подошла поближе, но меня Скадэ увел разговором о спаринге: как неправильно я ноги ставлю, а Федерико со своим ростом мачты сбивает. Отвлекал помощник от неприметной дверки, вот хитрец. Не иначе наш капитан что-то прячет!
Касаюсь шероховатой поверхности. Теплая, почти мягкая. Точно живая. Толкаю, а в спине взрывается сноп болезненных искр, будто раны все еще там. Как ни странно, дверь поддается.
Энзо стоит ко мне спиной, а когда я делаю шаг, резко оборачивается и роняет ножницы.
– Как ты вошла? – испуганно говорит и неловко прикрывает бедром стол.
– Было не заперто, – отвечаю и пытаюсь обойти его по дуге.
– Ария, я… – он неловко пытается меня остановить. Отодвигает и смотрит в глаза: – Как ты себя чувствуешь?
Я усмехаюсь и снова пытаюсь заглянуть ему за спину. Энзо так волнуется, что даже руки дрожат! Что он может от меня прятать такого страшного?
– Как пожеванная медуза, – говорю, склоняя голову набок. – Что ты прячешь, пират? Ты что, младенцев в жертву приносишь, а мне не говоришь?
– Нет, – отвечает он хрипло и отступает. Голову втягивает в шею и сутулится. – Платье для тебя… – заламывает руки, – шью.
Смотрю на стол и не верю глазам своим. Там лежит раскроенная черная ткань. Осторожно тяну руку, касаюсь ее и чувствую, как мягкость скользит под ладонью.
Всматриваюсь и замечаю целые мотки разных тканей. От обилия цветов и текстур рябит в глазах. На столе лежат наборы спиц и крючков, мотки пряжи, нитки, иголки всех размеров, разных форм.
Вон и знакомое кружево в стороне.
Значит, все это время…
Он шил для меня.
Прижимаю руку ко рту, пытаясь сдержать судорожный вздох. Меня переполняет странный, незнакомый мне восторг.
– Почему ты раньше не говорил? Это же…невероятно.
Он кусает губу и смотрит исподлобья. Хмурится.
– Мирида осуждала меня за это…
Снова касаюсь ткани на столе. Не могу оторваться.
– Но ведь это красиво! Значит, и тот плед в комнате ты вязал? – улыбаюсь. – Выходит, что ты столько всего умеешь, а я… саблей только размахиваю. И то не очень умело.
Хмурюсь, вся веселость как-то улетучивается.
– Какое мне платье? Посмотри на меня, Энзо, – невольно касаюсь плеча. Знаю, что вниз от самой шеи тянутся свежие шрамы. – Мое тело не для платьев.
– Самое красивое платье, потому что… – он подходит ближе и, целуя в затылок, обвивает руками талию. – Я люблю тебя, Ария… И нет ничего желанней, чем твои плечи, губы, руки… – скользит поцелуями по коже, приподнимает волосы. – А эти локоны. Ты думаешь, что шрамы что-то поменяют? Выжгут из сердца чувства? Глупости. Как только все закончится, я повезу тебя в столицу, и мы обвенчаемся по-настоящему. Если ты захочешь, конечно, – замолкает и утыкается носом в плечо.
Прижимаюсь к нему спиной. Тепло, даже жарко. До боли хорошо чувствовать его объятья.
– Звучит заманчиво, – чувствую, как его поцелуи рисуют на плече невидимые узоры. – Ты же понимаешь, что обрекаешь себя на жизнь со мной? До самой смерти.
– Какой кошмар, – шепчет он и прикусывает ухо. – Но ты же будешь хорошей девочкой, фурия? Не разнесешь наш дом на щепочки?
Закидываю руки за голову, чтобы обвить его шею, зарыться в мягкие волосы, пройтись ногтями по коже.
– А ты оптимист, пират. Все еще веришь, что я могу быть хорошей девочкой.
– Нет, – охрипшим голосом шепчет Энзо. – Я как раз надеюсь, что будешь о-о-о-очень плохой.
Его руки все еще у меня на талии, а я медленно разгораюсь, кровь в венах закипает от каждого касания.
Кладу ладони на его запястья, пытаюсь сдвинуть их, и Энзо подчиняется. Веду так, как мне нравится, а его пальцы повинуются, сдавливают сильнее, когда я нажимаю и едва касаются, стоит только ослабить хватку.
Широкие ладони скользят по груди. Сжимают, посылая по телу искры острого мучительного удовольствия.
Вжимаюсь в Энзо с такой силой, будто боюсь, что он и правда меня отпустит.
– Тогда я буду худшей из худших, – пересохшие губы растягиваются в слабой улыбке, когда из горла Энзо вырывается тихий рык.
– Не боишься, что накажу? – он улыбается и сталкивает со стола инструменты и ткани.
– Сильно-сильно? – тихо смеюсь и подаюсь вперед, упираясь руками в сто. – Смотри, если будешь плохо наказывать, то я могу и хорошей стать.
Энзо разворачивает меня и резко поднимает вверх.
– Накажу так, что будешь умолять еще, – толкает меня и запускает руку под рубашку. Облизывается, а в глазах бурлит настоящий шторм.
– Я могу начать прямо сейчас, – расстегиваю пуговицы у него на груди. Нарочито медленно, мучаю нас обоих. Тяну на себя, пока Энзо не нависает надо мной, становится между моих разведенных ног. – Еще, Энзо. Касайся меня еще.
И он слушается. Я вижу, как тяжело ему сдерживаться. Как он дышит, как прикрывает веки и прячет горячие глаза под густыми ресницами.
– Ария, ты невероятная. Моя жена, – смеется. – А татушки не сошли, словно настоящие ритуальные знаки, – хмыкает и распахивает мою, вернее его, рубашку. Ну, в них удобно. Мягкие и просторные. И пахнут особенно вкусно.
Энзо шалит языком по обнаженной коже живота, стаскивает с треском мои штаны. Он настойчив и раскрепощен. Разводит бедра и, стянув немного белье, прижимается ко мне губами. Проталкивается глубоко и остро, выжимая из меня крики и заставляя хвататься за стол пальцами.
– Тебе правда нравится? – он чуть отстраняется и поднимается выше. – Нравится то, чем я увлекаюсь?
Задыхаюсь от бурлящего в венах огня. Каждое касание губ, как ожог. Откидываю голову назад, едва держусь за край.
– Нравится, – выдыхаю хрипло. – Разве я тебе когда-нибудь врала?
– Я тебе верю. Верю, как самому себе.
Потолок надо мной вращается и разлетается разноцветными лентами. Давлюсь криком, когда Энзо касается губами груди, ставшей слишком чувствительной.
Пробираюсь под его рубашку, жадно собираю ладонями тепло и аромат пихтового масла. Не впиваюсь ногтями, а глажу. Широко, до умопомрачения, тяну к себе. Хочу чувствовать его вес, силу и власть над собой.
Цепляюсь за застежку штанов и ловлю его дикий прожигающий взгляд.
– Как-то слабо ты вредничаешь, – он отстраняется и пропускает холод между нами. – Даже наказывать не за что, – и хитро усмехается. Гладит между ног, мучая и затягивая мою агонию.
– Это ты зря, – ловко справляюсь с крючками и через мгновение прикасаюсь к нему через ткань.
Как только держится? Он же возбужден до предела.
От одной мысли, что это я довожу его до такого состояния, голову ведет, а мир вокруг заволакивает горячечный туман.
Он такой из-за меня. Для меня одной.
Собираю его жар в кулаке. Несколько плавных движений, чтобы выжать из него стон.
– Ты не вредничаешь, – почти шипит Энзо, – ты откровенно издеваешься, – и немного откидывается назад. Цепляется за меня, будто боится, что рухнет, и гладит, неистово гладит грудь и прижимает ладонь к паху. Она кажется раскаленной, горячей, как Ойс. Пальцы скользят по коже и проталкиваются в меня резко, почти взрывая.
Двигаю рукой увереннее и во рту пересыхает от желания ласкать его так же, как он ласкал меня только что. Предательски краснею, хотя казалось, что уже не способна смущаться.
Треск, на рубашке расплывается кровавое пятно. Мир мутнеет, и под ногами распускаются алые маки. Их так много, что все пространство впереди кажется залитым кровью.
– Выбор…
Врата трескаются посередине, медленно открываются, и я падаю на колени, а через секунду заваливаюсь набок. Не могу даже кричать, потому что боль душит меня, раздирает горло.
– …сделан.
Просыпаюсь рывком, зажимаю рот рукой. Меня колотит, в горле булькает удушливая тошнота, но я стискиваю зубы до хруста.
Смотрю на спящего Энзо и наклоняюсь к нему, обнимаю, втягиваю носом знакомый родной запах. Мне нужно вернуть душевное равновесие, потому что, видит Ишис, я на грани.
Выскальзываю из постели и иду в душ. Холодная вода бьет в лицо, а я остервенело мою голову и отскребаю остатки грязи и крови.
Когда возвращаюсь в каюту, Энзо уже нет. Ушел. Может, что-то срочное?
На столе лежит злосчастный медальон. Я подхожу и тянусь, чтобы взять, но отступаю.
Пальцем не трону эту дрянь. Нет. Нет-нет-нет!
Только не сегодня. Мне нужен глоток свободы, капля свежего ветра, без запаха тлена, крови и близкого распада.
Всего капля покоя. Одна капелька.
Выхожу из каюты и вдыхаю полной грудью. Алый восход скользит по палубе, обмазывая доски маковым цветом. Искра движется к четвертой точке, но это лишь начало. Впереди неведомая пелена, что скрывает последний осколок. Я еще не проведала Риччи. Скадэ говорил, что он лучший из навигаторов. И только он сможет провести корабль через завесу.
Одергиваю себя.
Не сегодня. Риччи проверю, но никаких разговоров о карте. Ни слова!
Минуя лестницу, спускаюсь по ступенькам, и взгляд цепляется за темную дверь на нижнем ярусе. Из грубого дерева, плотно закрытая, с железными заклепками.
Энзо часто туда бегал, мне даже странным казалось. Он говорил там склад и мусор, и меня не подпускал, чтобы ноги не переломала и крыс не испугалась. Да какие крысы на Искре?!
Один раз я все-таки отважилась и подошла поближе, но меня Скадэ увел разговором о спаринге: как неправильно я ноги ставлю, а Федерико со своим ростом мачты сбивает. Отвлекал помощник от неприметной дверки, вот хитрец. Не иначе наш капитан что-то прячет!
Касаюсь шероховатой поверхности. Теплая, почти мягкая. Точно живая. Толкаю, а в спине взрывается сноп болезненных искр, будто раны все еще там. Как ни странно, дверь поддается.
Энзо стоит ко мне спиной, а когда я делаю шаг, резко оборачивается и роняет ножницы.
– Как ты вошла? – испуганно говорит и неловко прикрывает бедром стол.
– Было не заперто, – отвечаю и пытаюсь обойти его по дуге.
– Ария, я… – он неловко пытается меня остановить. Отодвигает и смотрит в глаза: – Как ты себя чувствуешь?
Я усмехаюсь и снова пытаюсь заглянуть ему за спину. Энзо так волнуется, что даже руки дрожат! Что он может от меня прятать такого страшного?
– Как пожеванная медуза, – говорю, склоняя голову набок. – Что ты прячешь, пират? Ты что, младенцев в жертву приносишь, а мне не говоришь?
– Нет, – отвечает он хрипло и отступает. Голову втягивает в шею и сутулится. – Платье для тебя… – заламывает руки, – шью.
Смотрю на стол и не верю глазам своим. Там лежит раскроенная черная ткань. Осторожно тяну руку, касаюсь ее и чувствую, как мягкость скользит под ладонью.
Всматриваюсь и замечаю целые мотки разных тканей. От обилия цветов и текстур рябит в глазах. На столе лежат наборы спиц и крючков, мотки пряжи, нитки, иголки всех размеров, разных форм.
Вон и знакомое кружево в стороне.
Значит, все это время…
Он шил для меня.
Прижимаю руку ко рту, пытаясь сдержать судорожный вздох. Меня переполняет странный, незнакомый мне восторг.
– Почему ты раньше не говорил? Это же…невероятно.
Он кусает губу и смотрит исподлобья. Хмурится.
– Мирида осуждала меня за это…
Снова касаюсь ткани на столе. Не могу оторваться.
– Но ведь это красиво! Значит, и тот плед в комнате ты вязал? – улыбаюсь. – Выходит, что ты столько всего умеешь, а я… саблей только размахиваю. И то не очень умело.
Хмурюсь, вся веселость как-то улетучивается.
– Какое мне платье? Посмотри на меня, Энзо, – невольно касаюсь плеча. Знаю, что вниз от самой шеи тянутся свежие шрамы. – Мое тело не для платьев.
– Самое красивое платье, потому что… – он подходит ближе и, целуя в затылок, обвивает руками талию. – Я люблю тебя, Ария… И нет ничего желанней, чем твои плечи, губы, руки… – скользит поцелуями по коже, приподнимает волосы. – А эти локоны. Ты думаешь, что шрамы что-то поменяют? Выжгут из сердца чувства? Глупости. Как только все закончится, я повезу тебя в столицу, и мы обвенчаемся по-настоящему. Если ты захочешь, конечно, – замолкает и утыкается носом в плечо.
Прижимаюсь к нему спиной. Тепло, даже жарко. До боли хорошо чувствовать его объятья.
– Звучит заманчиво, – чувствую, как его поцелуи рисуют на плече невидимые узоры. – Ты же понимаешь, что обрекаешь себя на жизнь со мной? До самой смерти.
– Какой кошмар, – шепчет он и прикусывает ухо. – Но ты же будешь хорошей девочкой, фурия? Не разнесешь наш дом на щепочки?
Закидываю руки за голову, чтобы обвить его шею, зарыться в мягкие волосы, пройтись ногтями по коже.
– А ты оптимист, пират. Все еще веришь, что я могу быть хорошей девочкой.
– Нет, – охрипшим голосом шепчет Энзо. – Я как раз надеюсь, что будешь о-о-о-очень плохой.
Его руки все еще у меня на талии, а я медленно разгораюсь, кровь в венах закипает от каждого касания.
Кладу ладони на его запястья, пытаюсь сдвинуть их, и Энзо подчиняется. Веду так, как мне нравится, а его пальцы повинуются, сдавливают сильнее, когда я нажимаю и едва касаются, стоит только ослабить хватку.
Широкие ладони скользят по груди. Сжимают, посылая по телу искры острого мучительного удовольствия.
Вжимаюсь в Энзо с такой силой, будто боюсь, что он и правда меня отпустит.
– Тогда я буду худшей из худших, – пересохшие губы растягиваются в слабой улыбке, когда из горла Энзо вырывается тихий рык.
– Не боишься, что накажу? – он улыбается и сталкивает со стола инструменты и ткани.
– Сильно-сильно? – тихо смеюсь и подаюсь вперед, упираясь руками в сто. – Смотри, если будешь плохо наказывать, то я могу и хорошей стать.
Энзо разворачивает меня и резко поднимает вверх.
– Накажу так, что будешь умолять еще, – толкает меня и запускает руку под рубашку. Облизывается, а в глазах бурлит настоящий шторм.
– Я могу начать прямо сейчас, – расстегиваю пуговицы у него на груди. Нарочито медленно, мучаю нас обоих. Тяну на себя, пока Энзо не нависает надо мной, становится между моих разведенных ног. – Еще, Энзо. Касайся меня еще.
И он слушается. Я вижу, как тяжело ему сдерживаться. Как он дышит, как прикрывает веки и прячет горячие глаза под густыми ресницами.
– Ария, ты невероятная. Моя жена, – смеется. – А татушки не сошли, словно настоящие ритуальные знаки, – хмыкает и распахивает мою, вернее его, рубашку. Ну, в них удобно. Мягкие и просторные. И пахнут особенно вкусно.
Энзо шалит языком по обнаженной коже живота, стаскивает с треском мои штаны. Он настойчив и раскрепощен. Разводит бедра и, стянув немного белье, прижимается ко мне губами. Проталкивается глубоко и остро, выжимая из меня крики и заставляя хвататься за стол пальцами.
– Тебе правда нравится? – он чуть отстраняется и поднимается выше. – Нравится то, чем я увлекаюсь?
Задыхаюсь от бурлящего в венах огня. Каждое касание губ, как ожог. Откидываю голову назад, едва держусь за край.
– Нравится, – выдыхаю хрипло. – Разве я тебе когда-нибудь врала?
– Я тебе верю. Верю, как самому себе.
Потолок надо мной вращается и разлетается разноцветными лентами. Давлюсь криком, когда Энзо касается губами груди, ставшей слишком чувствительной.
Пробираюсь под его рубашку, жадно собираю ладонями тепло и аромат пихтового масла. Не впиваюсь ногтями, а глажу. Широко, до умопомрачения, тяну к себе. Хочу чувствовать его вес, силу и власть над собой.
Цепляюсь за застежку штанов и ловлю его дикий прожигающий взгляд.
– Как-то слабо ты вредничаешь, – он отстраняется и пропускает холод между нами. – Даже наказывать не за что, – и хитро усмехается. Гладит между ног, мучая и затягивая мою агонию.
– Это ты зря, – ловко справляюсь с крючками и через мгновение прикасаюсь к нему через ткань.
Как только держится? Он же возбужден до предела.
От одной мысли, что это я довожу его до такого состояния, голову ведет, а мир вокруг заволакивает горячечный туман.
Он такой из-за меня. Для меня одной.
Собираю его жар в кулаке. Несколько плавных движений, чтобы выжать из него стон.
– Ты не вредничаешь, – почти шипит Энзо, – ты откровенно издеваешься, – и немного откидывается назад. Цепляется за меня, будто боится, что рухнет, и гладит, неистово гладит грудь и прижимает ладонь к паху. Она кажется раскаленной, горячей, как Ойс. Пальцы скользят по коже и проталкиваются в меня резко, почти взрывая.
Двигаю рукой увереннее и во рту пересыхает от желания ласкать его так же, как он ласкал меня только что. Предательски краснею, хотя казалось, что уже не способна смущаться.