Капитанская дочка для пирата

Люблю. Люблю. Люблю! Хотелось кричать, но я боялся, что слишком раскроюсь и испугаю Арию своим напором.

Вталкиваясь в ее горячее лоно, я трещал по швам. Выпускал эмоции и понимал, что этот плен никогда не закончится. Я хочу быть с ней до старости, хочу от нее детишек. Маленьких, сопливых мальчиков и девочек, что в будущем, когда я стану старым и дряблым, похоронят меня.

– Ария… – шепчу, когда она подтягивает меня ногами ближе и подается навстречу. Волосы разметались по столу, крепкие пальцы стискивают плечи и царапают кожу.

Знала бы она, что я могу бесконечно дарить ей наслаждение. Почти без остановок. Наверное, тогда не говорила бы мне «отпустить поводья». Опрометчиво. Смеюсь и, резко наклонившись, подцепляю языком торчащий бугорок ее соска. Прикусываю. Наполняю собой. Горячую, влажную, невероятную. Рвусь сильнее, острее, неистовей, не позволяя ей расслабиться и остыть. А когда она сжимает до боли мои бедра и застывает, широко распахнув глаза, я вталкиваюсь еще резче, еще мощней. До предела. До треска досок под нами. И только стрела в позвоночнике парализует и бросает меня вперед, прижав Арию к столу.

Она оплетает меня руками и ногами, баюкает, как в колыбели, а мне мало, мало ее. Я обезумел, окончательно свихнулся и втягиваю жадно запах ландышей. Ядовитый.

Самый лучший.

И сегодня и все последующие дни я не отпускаю ее. Хотя вру. Даю полную свободу, но Ария крутится рядышком. И я наслаждаюсь ее вниманием и веселостью. Срываю поцелуи, краду мимолетные ласки, наполняюсь ею до краев.

За четыре дня я успел бесполезно наныряться, потому что все равно иду на дно, как топор. Наслушаться подколов и шуток, подарить моей девочке еще десятки оргазмов и вожделенных криков. Она румянилась и расцветала. А еще мы с Арией готовили вместе, я учил ее жарить рыбу и готовить яблочный пирог, и каждый день проведывали Риччи.

Корю себя за то, что не занялся другом раньше, но Ария запрещает мне сожалеть. Все это время она крутилась возле моряка сама, пыталась выходить лекарствами Азры и не давала надежде на его выздоровление угаснуть.

Риччи все еще почти не говорил и не двигался. Сильно головой приложился во время шторма. Рана гноилась и не затягивалась. Больше недели прошло, и я начинал волноваться. Друг ведь, сын моего друга. Я боялся его потерять.

А еще я стал запоминать имена. Множество коротких и кучу длиннющих, двухсложных, но в каждом из них было что-то особенное, личное, уникальное. В людях, а не именах.

Вечером мы прибываем к третьей точке. Она горит на карте красным пульсом и пугает меня. Давно я так не боялся, до колик в животе и горячечного дыхание в кулак, чтобы никто не видел. Что будет, когда все четыре кусочка застынут в груди моей любимой? Смогу ли я освободить ее от этой ноши? И себя заодно от бессмертия…

Я расхаживаю по каюте, как загнанный зверь. Нервничаю, проверяю оружие, бросаю взгляд на карту, сжимаю кулаки и представляю, что вообще может быть на этом острове. Что новый осколок может от нас потребовать?

Замечаю, что сумка с лекарствами отсутствует, а Ария убежала еще днем, когда я был занят.

Выхожу на палубу, осматриваюсь. Федерико толчется на носу, а Скадэ привычно у руля. Бикуль совсем привык к моему сыну и путается у того в ногах, как самый обычный кот. Мяукает протяжно и выпрашивает ласку. Хмыкаю под нос. То же мне, хищник.

– Где Ария? – спрашиваю у Скадэ, а тот указывает в сторону каморки Риччи.

– Давно там, – говорит моряк, – расстроилась сильно. Все бормотала, что обязательно ему поможет, – смотрит на меня так, будто ищет огонь старой ревности. – Не серчай на девочку, капитан.

Хлопаю Скадэ по плечу. Не волнуйся, папаша, я все понимаю. Иду к нужной комнате, хочу зайти и замираю на пороге.

– Плыл по морю чемодан…

Удивленно моргаю, а Ария тихо напевает.

– В чемодане был диван…

Как теркой по сердцу. Она запомнила…

Стою истуканом и смотрю на похудевшего друга, что когда-то бегал по палубе и кричал: «Дядя Энзё! Дядя капитян, покатяй меня!».

Ария поворачивается ко мне, а в глазах стынут слезы. Неужели все потеряно?

Шаг. И еще. К его постели. А в сердце ледышка крутится и причиняет боль.

– Риччи, – сажусь рядом с Арией и касаюсь холодных пальцев лучшего на свете штурмана. – Как я без тебя? Не отпущу…

– Настойки ему уже не помогают, – говорит Ария тихо, почти шепотом. – Я могу облегчить боль, но не исцелить.

Она смотрит на меня так остро, пронзительно, добирается до самого донышка, до последнего темного кусочка души.

– Он слышит тебя, Энзо. Может и не отвечает, но знает, что ты здесь, – Ария поворачивается к Риччи и касается его взмокшего лба.

Я знаю, что должен сделать, но не могу. Что-то не дает, не пускает. В глазах сухо, будто я разучился плакать. А разве я умел? Никогда. Я даже на похоронах жен этого не делал и узнал, что мои слезы лечебные, случайно.

Как-то смеялись с Савьей до слез, а она головой резко мотнула, балуясь, и разбила о доску губу. Не сильно, испугалась больше и измазалась. Как сейчас помню: тянется пальчиком, стирает влагу с моего лица и убирает кровь из уголка рта. Малявка совсем, не больше пяти лет, кудряшечка, что так похожа на Весалию.

– Ты меня вымазал, буду умываться! – бормочет малышка, а ранка на глазах затягивается.

Воспоминания теплые и светлые делают меня уязвимым. Я впускаю их в себя, разрешаю им пытать мысли и терзать душу. Внучка, наверное, совсем взрослая стала, скучаю за ней.

Я должен успеть и помочь дорогим мне людям. Должен!

Арья за эти дни стала вести себя немного иначе. На прикосновения к груди реагировала остро, да и размер незначительно увеличился. Я все еще прислушивался к ощущениям и ждал, когда она признается, что у нее задержка, но не спешил с выводами. Вдруг это просто женские регулярные перемены.

С Миридой у нас дети появились не сразу, лет через пять после замужества, потому я могу сейчас ошибаться. Или просто слишком хотеть дочь или сына от Арии.

А вдруг не ошибаюсь?

И я понимаю, что если сейчас мы не поставим Риччи на ноги, то заблудимся. Четвертая точка сложная, прикрытая туманом на карте, и здесь нужен глаз-алмаз от Ишис и лучший штурман в мире. А Риччи, мой друг, единственная надежда, умирает у меня на глазах.


– Я не отпускаю тебя! – говорю, взяв его руку в свою. – Я не разрешаю тебе уходить, Риччи! Друг… Прости, что не сделал этого раньше.

Воспоминания катятся из меня, как песок. Рассыпаются по сердцу щемящим ощущением. Грудь сдавливает тягучей болью, и понимаю, что по щекам ползут горячие слезы.

– Скажешь кому о моем секрете, сам лично тебя прибью, – говорю с усмешкой и, стирая соленые капельки, прикладываю пальцы к его ране.

Ария – крохотный ураган, сразу же вливает ему в рот несколько глотков настойки из дар-травы.

– Если его будет так же колотить, как и меня в первый раз, то это исцеление Риччи лучше проспать, – говорит и собирает свои сокровища обратно в сумку.

Замирает на мгновение, сжимает в руке темно-желтый пузырек.

– Спасать любимых – правильно. Даже если каменному пирату для этого нужно заплакать, – смотрит на меня и медленно застегивает ремешки. – И если не ты, то кто? Команда – твоя семья, – крохотная ручка сжимает мое плечо. – Они все поймут.

Ловлю ее пальцы и целую в раскрытую ладонь.

– Я так благодарен тебе. За то, что вправила мне мозги.

Хмыкает себе под нос и цепляет сумку на бедро.

– Ты сам их себе вправил. Я просто предала тебе ускорение.

– Готова? Через час будем на месте, – встаю за ней. Я знаю ответ.

Она всегда готова, а вот я – нет.



Глава 47. Ария

Большая розовая губка.

Первое, что я могу сказать об острове, куда карта нас привела. Как здоровенная туша кита, выпотрошенная акулами, вывернутая костями наружу и брошенная посреди моря. Зрелище было настолько мерзким, что я едва подавила тошноту.

Остров больше остальных. Не просто кучка земли посреди бескрайней лазури. На восточном краю вверх тянулись странные, завитые в спирали колонны. Стояли они так плотно, что едва можно было различить просветы.

Это мог быть местный лес, не берусь судить. Берег же достаточно пологий и ровный, лишенный мясистых губчатых наростов.

Карта лежит в руке ледяным булыжником, пока никакого движения, и с каждой минутой в груди все тужа затягивается узел страха. Что-то здесь чужое, разумное. Не просто русалки, охочие до свежего мяса, или деревья-заключенные, а настоящее разумное Нечто. Кожей чувствую, как кто-то следит за Искрой.

Можно списать все на мою мнительность. В последнее время у меня быстро менялось настроение, любимая еда не лезла в горло. За день до третьей точки я удосужилась вспомнить, когда в последний раз видела кровь на белье.

Мы же с Энзо никогда…

Сжимаюсь от одной этой мысли. Хочу побежать к нему и поделиться, но торможу, одергиваю себя и откладываю. Не хочу лишних волнений. Дура, но не могу перебороть себя. Я могу справиться, дождаться, когда будет подходящее время. Я должна стоять с ним плечом к плечу, а не быть якорем на шее.

Неосознанно прижимаю руку к животу и смотрю, как пламя заката растекается по красноватой почве острова, окрашивая его густым багрянцем.

Энзо тихо говорит с командой и раздает поручения тем, кто остается охранять шлюпку.

Они сблизились, стали роднее и дружнее. Вчера даже с капитаном играли в крэпс. И мне показалось, что Энзо поддавался. Проиграл матросам ящик рома, да и позволил коку побаловать всех сладостями.

Федерико сегодня молчит и сонливо поглядывает в небо, будто считает закаты. Зачем, ума не приложу. Но парень за несколько дней стал мрачным и скрытным. Даже огрызнулся на меня один раз, когда я попыталась узнать, в чем дело.

– Ария! – зовет меня Энзо и, отделившись от толпы, идет навстречу. – Куда нам двигаться, моя путеводная звезда?

– Твоя путеводная звезда в крепкой спячке, – даю ему коснуться медальона и убедиться, что он холодный, как лед. – Нужно на берег. Нет смысла топтаться на палубе.

Свистом подзываю Бикуля и бросаю еще один взгляд на Федерико. Во имя потрохов медузы, что с ним творится?

На острове на удивление тихо, птицы щебечут вдалеке, вечер гуляет по песку и путает волосы. Здесь пахнет ванилью и жженым сахаром.

– Бабулька, когда булочки пекла из папиной муки, вот точно так на весь дом пахло, – говорит мечтательно Энзо и берет меня за руку. – Держись рядом. Хорошо? – он оборачивается на сына и тоже мрачнеет. Хмурит брови и поджимает губы.

– Значит так, – отнимаю руку и подхожу к Федерико. – Вы тут в гляделки играете, ты на тучу грозовую похож. Объясняйте, что тут происходит?

Сын хмыкает и горько улыбается.

– А что папка тебе не сказал?

– Федерико! – обрывает его Энзо. – Зачем ты так?

– Как так? – парень пожимает плечом и ведет рукой по краю сабли. – Я давно смирился, пап. Все нормально. Я даже отношения с девушками не строил, только потому что тридцатник не за горами. А смысл?