Каньон Тираннозавра

— Есть, сэр.

— Вы рассматриваете его в качестве подозреваемого? — последовал вопрос от окружного прокурора.

— Он, что называется, лицо, представляющее интерес для следствия.

Дама — окружной прокурор издала короткий смешок.

— А, ясно.

Уиллер нахмурился. В последнее время не так уж много пойманных и осужденных преступников: неудивительно, когда кресло окружного прокурора занимают подобные личности. Детектив огляделся.

— Ценные предложения имеются?

Колхаун сказал:

— В принципе, это вне моей компетенции, но вот интересно, есть ли в тех каньонах какой-нибудь постоянный источник воды?

— Не знаю. А что?

— Если там есть вода, тогда то место отлично подходит для выращивания марихуаны.

— Возьмем это на заметку. Эрнандес?

— Я выясню, лейтенант.





15




Доходяга Мэддокс как раз выбирался из своего укрытия в зарослях чамисы, когда из дома раздался резкий телефонный звонок.

Джимсон поспешно присел и посмотрел в бинокль. Салли поднялась из-за стола и пошла в гостиную — снять трубку. Таким образом она скрылась из виду. Мэддокс выжидал. Должно быть, болтает по телефону.

Джимсон видел телефонный кабель, огибающий угол дома. Он отказался от мысли перерезать провод, поскольку сейчас многие дома снабжены частными системами сигнализации, которые регистрируют ущерб, в случае если линия приходит в негодность. Мэддокс шепотом выругался, не мог же он пожаловать в дом, пока хозяйка треплется по телефону. Он ждал пять минут… десять. Зудела голова под чулком, прели руки в резиновых перчатках. Наконец Салли вновь появилась в гостиной с чашкой кофе в одной руке, другой прижимала трубку к уху, что-то говорила и кивала. Никак не закончит свою болтовню. Нетерпение Мэддокса усилилось. Он попытался совладать с ним: закрыл глаза, стал твердить мантру — никакого толку. Мэддокс уже был чересчур на взводе.

Он стиснул пистолет. В нос ударил неприятный запах резиновых перчаток. Мэддокс видел, как Салли дважды обошла гостиную. Женщина говорила и смеялась, ее светлые волосы струились по спине. Она взяла щетку и, склонив голову набок, стала их расчесывать. Красота — длинные золотистые волосы, наэлектризовавшись, распушились, да еще солнце подсвечивало их, когда Салли проходила мимо окна. Она поднесла трубку к другому уху и опять стала расчесываться, слегка покачивая бедрами. Затем вышла на кухню, и Мэддокс задрожал от нетерпения. Из своего наблюдательного пункта он уже не видел ее, однако рассчитывал, что она наконец положит трубку. Джимсон оказался прав: Салли появилась в гостиной уже без телефона и, выйдя в прихожую, снова скрылась — похоже, пошла в туалет.

Пора.

Мэддокс поднялся, по газону прокрался к дверям патио, прижался к стене дома. Достал из кармана длинный гибкий клинышек, втиснул его между дверным косяком и самой дверью. Мэддокс не видел, что творится в доме, однако не пройдет и минуты, как он очутится внутри, Салли еще даже в комнату вернуться не успеет. Только она покажется, Джимсон ее и накроет.

И вот клин уже в щели. Мэддокс продвинул его глубже, чуть опустил, нащупал и зацепил задвижку, с силой дернул вниз. Послышался щелчок, Джимсон взялся за дверную ручку, готовясь войти.

Вдруг он замер. Где-то в доме хлопнула дверь. Кухонная, ведущая на задний двор. Мэддокс расслышал хруст шагов по гравию подъездной аллеи, шаги свернули за угол. Он пригнулся, сел на корточки, спрятавшись за кустом рядом с дверью патио, и сквозь листву увидел Салли, быстро идущую к гаражу. В руке у нее позвякивали ключи. Женщина скрылась в гараже, а через минуту взревел мотор и показался «Интернэшнл Скаут». Автомобиль выехал за ворота, взметнув тучу пыли.

Мэддоксом овладела бессильная ярость, смешанная с отчаянием, разочарованием и раздражением. Эта сучка даже не знает, до чего ей повезло. Теперь ему придется обыскивать дом без ее помощи…

Мэддокс подождал минут пять, пока уляжется пыль, потом встал, аккуратно открыл дверь патио, проник внутрь и закрыл за собою дверь. В доме было прохладно, пахло розами. Мэддокс овладел дыханием и взял себя в руки, сосредоточиваясь на предстоящих поисках.

Он начал с кухни, действуя проворно и методично. Прежде чем притронуться к какой-нибудь вещи, замечал, где она стоит или лежит, и потом возвращал ее точно на прежнее место. Если блокнота в доме нет, ни к чему понапрасну волновать хозяев. Если же блокнот здесь, то Мэддокс его найдет.





16




Доктор Айэн Корвус прошел к единственному в своем кабинете окну с видом на Центральный парк. Корвусу был виден пруд — в его металлически блестевшей поверхности отражалось вечернее солнце. Взгляду доктора предстала лодка, медленно скользившая по воде: отец с сыном на прогулке, и тот, и другой держат по веслу. Корвус смотрел, как весла погружаются в воду и лодка неспешно пересекает озеро. Юный сын, казалось, еле справляется со своим веслом. В конце концов, оно выскочило из уключины и, сорвавшись, поплыло прочь. Отец поднялся, гневно замахал руками. Немая сцена, пантомима, разыгрывающаяся в отдалении.

Отец и сын. Корвуса слегка затошнило. Очаровательный маленький спектакль, напомнивший доктору о его собственном отце, который был одним из крупнейших английских биологов и до последнего времени сотрудничал с Британским музеем. К тридцати пяти годам — нынешний возраст самого Корвуса — отец уже состоял в Британской академии, был лауреатом криппеновской медали и значился в списке тех, кому королева намеревалась вручить по случаю дня рождения Орден Британской империи. Корвус задрожал от застарелого гнева, вспомнив отцовское усатое лицо, покрытые сеточкой сосудов щеки, военную выправку, руку в старческих пятнах, неизменно сжимавшую бокал виски с содовой, и голос, изрекающий язвительные замечания. Старый паршивец отправился на тот свет десять лет назад в результате инсульта — грохнулся замертво, рассыпав кубики льда по старинному французскому ковру в их лондонском особняке на Уилтон-кресент. Корвус-младший, разумеется, унаследовал много всякой всячины, однако ни огромное наследство, ни имя не помогли ему получить должность в Британском музее, единственном месте, где он хотел работать.

И вот сейчас, в тридцать пять лет, Корвус до сих пор служил помощником смотрителя в отделе палеонтологии, вынужденный в ожидании постоянной штатной должности пресмыкаться перед руководством. Без нее он был ученым лишь наполовину, а значит — каким-то неполноценным человеком. Помощник смотрителя. Корвус почти чувствовал душок поражения, исходивший от самих этих слов. Он никогда не вписывался в работу того вечного двигателя, который представляла собой американская академическая среда. Доктор выделялся на фоне прочих научных кадров — безликой серой массы. Корвус понимал, что он вспыльчив, язвителен и нетерпелив и не участвовал в их играх. Его заявление о приеме на постоянную должность рассматривалось еще три года назад, но принятие окончательного решения отложили. Результаты палеонтологических исследований Корвуса в Западном Китае, в долине Тунг Нор, не помогли. За последние три года он развил бурную деятельность, но все проходит даром. Пока что…

Корвус посмотрел на часы. Пора идти на эту проклятую встречу.


Кабинет доктора У. Кушмана Пиэла, президента Музея, располагался в юго-западной башне, откуда открывался внушительный вид на музейный парк и выполненный в неоклассическом стиле фасад здания нью-йоркского Исторического общества. Секретарь Пиэла проводил Корвуса до двери и вполголоса объявил о его приходе. «Почему так выходит, — думал Корвус, в преддверии высочайшей аудиенции изображавший любезную улыбку, — что люди всегда говорят шепотом при королях и при кретинах?»

Пиэл вышел из-за стола, дабы поприветствовать доктора, твердо, по-мужски пожал ему руку, а другой похлопал по плечу — так обычно делают коммивояжеры. Затем президент усадил Корвуса в старинное кресло в стиле шекеров[13], помещавшееся у отделанного мрамором камина. Там горел огонь, не то что в камине у Корвуса. Лишь удостоверившись, что гостю удобно, Пиэл сел, демонстрируя старосветскую обходительность. Грива седых волос, зачесанных назад, темно-серые костюмы и неспешная старомодная манера говорить — Пиэл выглядел прирожденным директором музея. Все это показное. Корвус знал: за внешней утонченностью кроются изворотливость и нюх хорька.

— Айэн, как поживаете? — Пиэл откинулся на спинку кресла, сложил руки домиком.

— Прекрасно, спасибо, Кушман, — ответил Корвус, кладя ногу на ногу и расправляя стрелки на брюках.

— Чудно, чудно. Что вам предложить? Воды? Кофе? Хересу?

— Ничего, благодарю.

— Лично я позволяю себе стаканчик хересу в пять часов — в этом отношении я порочен.

Ну да, конечно. У Пиэла с супругой была разница в тридцать лет, жена обманывала его с молоденьким смотрителем археологического отдела, и если уж не порок выставлять себя стариком-рогоносцем, то жениться на женщине, которая моложе твоей собственной дочери, — порок вне всякого сомнения.

Секретарь принес на серебряном подносе хрустальный стаканчик, наполненный янтарной жидкостью. Пиэл с изысканным видом отпил из стаканчика.

— «Грэмз тони» урожая шестьдесят первого года. Божественный нектар.

Корвус ждал, сохраняя вежливо-нейтральное выражение лица.

Пиэл поставил стакан.

— Я не буду ходить вокруг да около, Айэн. Как вы знаете, снова поднят вопрос о присвоении вам постоянной штатной должности. Кафедра палеонтологии начнет обсуждение в первых числах следующего месяца, процедура известная.

— Естественно.

— И проходит она вторично, это вы тоже знаете. Кафедра выносит свою рекомендацию мне на рассмотрение. Формально последнее слово за мной, однако за десять лет моего президентства я ни разу не выступил против решения кафедры, так же я намерен поступать и впредь. Мне неведомо, что решит кафедра относительно вас. Я не говорил на эту тему с ее сотрудниками, да и не собираюсь говорить. Но мне бы хотелось дать вам один совет.

— Всегда рад выслушать ваш совет, Кушман.

— Мы — сотрудники Музея. Исследователи. К счастью, здесь у нас не университет, нам не нужно обучать толпу студентишек. Мы можем всецело посвятить себя исследованиям и публикациям. Следовательно, если публикаций недостаточно — это непростительно.

Он умолк, чуть приподняв бровь, словно желая подчеркнуть тонкость своего замечания, которое, как обычно, могло по тонкости сравниться разве что с корабельным канатом.

Пиэл взял лист бумаги.

— Вот список ваших публикаций. Вы являетесь сотрудником Музея уже девять лет, а статей я насчитал одиннадцать — приблизительно одна статья в год.

— Главное не количество, а качество.

— Я работаю в другой сфере, нежели вы, — я энтомолог, так что простите, о качестве судить не могу. У вас, несомненно, хорошие работы. Никто еще не поставил под сомнение их качество, и каждому известно: неудача китайской экспедиции — лишь досадная случайность. Однако же — всего одиннадцать статей?.. Некоторые наши смотрители публикуют по одиннадцать в год.

— Любому под силу накропать статейку только ради публикации. Я же предпочитаю дождаться, пока у меня действительно будет что сказать.

— Ну-ну, Айэн, вы же знаете — это неправда. Да, я согласен, подход «хоть умри, но опубликуйся» порой имеет место. Однако мы — Музей естественной истории, и практически все труды, публикуемые нашими сотрудниками, — мирового уровня. Впрочем, я уклонился от темы. За последний год вы не опубликовали ничего, и я пригласил вас сюда, поскольку предполагаю, что вы работаете над чем-то важным.

Президент приподнял брови — дескать, задан вопрос.

Корвус переменил положение ног. Он чувствовал, как от попытки улыбнуться у него напряглись мышцы вокруг рта. Унижение было почти непереносимо.

— Да, я действительно работаю над важным проектом.

— Могу ли я узнать, над каким именно?

— В настоящий момент ситуация с ним достаточно сложная, но через неделю-другую я смогу представить проект вам и специальной комиссии — разумеется, конфиденциально. Первичные результаты моей работы скажут сами за себя.

Пиэл пристально посмотрел на Корвуса, улыбнулся.

— Отлично, Айэн. Дело в том, что вы, на мой взгляд, прекрасный сотрудник Музея и, разумеется, немаловажное значение имеет ваше прославленное имя, у нас в памяти оно неразрывно связанно с вашим выдающимся отцом. Я задаю вам вопросы о публикациях лишь постольку, поскольку желаю дать совет. Заметьте, если кафедра не присваивает смотрителю Музея постоянной штатной должности, мы воспринимаем эту неудачу весьма болезненно, скорее, как свой личный промах. — Пиэл поднялся, широко улыбаясь. — Желаю вам удачи.

Выйдя из кабинета президента, Корвус пошел по длинному коридору пятого этажа. Безмолвная ярость переполняла доктора, и он едва мог вздохнуть. Тем не менее Корвус сохранял на лице улыбку, кивал направо и налево, бормотал приветствия коллегам, покидавшим Музей в конце рабочего дня, — стадо возвращается на благоустроенные загоны в безликих американских предместьях Коннектикута, Нью-Джерси и Лонг-Айленда.





17




Обстановка беленой комнаты, помещавшейся позади ризницы монастыря Христа в Пустыне, ограничивалась всего четырьмя предметами: неудобным деревянным табуретом, грубо сколоченным столом, распятием и ноутбуком «Эппл», который вместе с принтером работал на универсальном аккумуляторе с солнечной батареей. За компьютером сидел дрожащий от нетерпения Уайман Форд. Он только что загрузил две криптоаналитические программы и готовился применить их к шифру из блокнота, полностью, до последней цифры введенному в ноутбук. Форд уже понял: перед ним не простой код, поскольку обычные приемы расшифровки не действовали. Тут было и в самом деле нечто особенное.