Калинка-малинка для Кощея

Я вздрогнула, от головы до ног пронеслась горячая волна.

«Как же так, – только и успела подумать, – ведь по-прежнему музыка звучит. Как сказать-то смог?»

Но сама, не понимая, что происходит, уже шагнула к нему.

Даже не обернулся. В голове запоздало промелькнула мысль, что просил же не подходить, а теперь сам зовет. Впрочем, какая разница… напев такой, что на месте не устоишь. И кто из нас первым нарушил установленное правило – уже не разобраться.

Я оказалась рядом с Дивиславом. Костяная дудочка парила в воздухе. Звуки, казалось, превращались в серебристо-звездное мерцание, легкой пыльцой оседающей на наши руки и лица. От волос Дивислава исходил запах полыни и меда. Губы почему-то пересохли, а дышать удавалось с трудом. Что же это такое? Просто ворожба Кощеева или же тут замешано другое? Почему не хочется думать о деле, о Счасте-змее, о пропавшем Леле, о невезучем Горыныче, а… Только глядеть на Дивислава, желать провести кончиками пальцев по его щеке, спуститься по скуле, коснуться губ…

Он улыбнулся, и чары немного схлынули.

– Не бойся, Калинушка, не обижу тебя, – шепнул он еле слышно.

А потом протянул руку, обвил меня за талию и привлек к себе. И тут же будто огнем вспыхнула кровь, пронеслась по всему телу, грозя превратить меня в живой костер.

– Смотри, – прошептал Дивислав, прижимая к себе крепче. – Смотри и запоминай. Вдруг чего я не охвачу, так ты увидишь.

И коснулся век то ли гибкими красивыми пальцами, то ли музыкой колдовской, но исчезла ночь, обнимавшая все кругом, пропал мой дом, и не стало ни деревьев рядом, ни гор далеко.

Зато послышался веселый смех. Веселый и беззаботный, молодецкий такой смех. И вдруг появилось солнце, ударило по глазам так, что пришлось зажмуриться.

– Это сейчас их не видать, – заговорил грубоватый низкий голос. – Кто ж за звездами ночью-то наблюдает?

И рассмеялся тепло и добродушно.

«Если бы у меня был старший брат, то он мог бы так смеяться», – почему-то подумалось мне.

– А тебе бы все звезды, – кто-то ответил женским голосом, шипящим и бархатистым. – Лишь бы не заниматься домом, все на меня свалил.

Я вздрогнула. Такой же голос доносился из блюдца, показывавшего Счасту-змею.

Приоткрыв глаза, поняла, что вижу полутемную пещеру. Солнечные лучи сюда почти не проникали. Однако все равно можно рассмотреть, что стены пещеры зеленоватые, как малахит. Пол удивительно гладкий и темный, будто нарочно полировали. У входа стоит стройный широкоплечий молодец в простой одежде и с копной каштановых волос. Сложил руки на груди и смотрит на собеседницу с легкой улыбкой. И говорит она ему, кажется, далеко не ласковые вещи, однако он словно готов в любую минуту поднять руку и отмахнуться от нее, как от назойливой мухи.

– Тебе все весело. Занимаешься непонятно чем, – снова заговорила она. – А почему мне одной думать про охрану наших земель?

– Потому что там и думать не о чем, – неожиданно раздраженно сказал Горыныч. – Защита у нас древняя и сильная, никто не посмеет нарушить. А с соседями живем дружно, так что еще надо?

Я нахмурилась. Соседи – это жители Удавгорода? Хотя все места, где живут потомки змеиного народа, должны жить в мире с другими змеевичами. Тут ничего удивительного нет.

Собеседница Горыныча шагнула к нему, показываясь из пещерного полумрака.

Красавица. С тонкой талией, высокой грудью, плавной походкой. Только не с лебедушкой на реке ее можно сравнить, а со змеей, медленно ползущей по берегу. Кажется, при каждом шаге она немного пружинила ногами и извивалась всем телом. Лицом пригожа, с белоснежной кожей, огромными зеленым глазами, яркими алыми губами, точеным носом. Волнистые волосы, цветом как брусничный сок, спускались аж до бедер. А осанка какая, а взгляд! И похожа на Горыныча, и нет. Сестра, Дивислав сказал? А родители-то у них одни или как? Больно уж разные. Да и Счаста вся прям королевна, во всяком случае, себя так держит. Недобрая королевна, хитрая, умная. Такая сладкими речами заговорит, вином-медом опоит, что и не почувствуешь яда на дне кубка, а утром уже поздно будет.

В руке Счасты был посох, черный и старый. Вместо набалдашника – голова змеи с глазами-изумрудами. Она наступала на Горыныча.

– Непутевый братец, неужели ты думаешь, что сможешь сбежать к людям и позабыть обо всем?

Он неожиданно потерял вид рубахи-парня и нахмурился. Глаза у него тоже зеленые, но куда темнее, чем у Счасты. И черты лица вдруг стали будто из камня вырезанными.

– А не много ли ты на себя берешь, сестрица милая? – вкрадчиво спросил он, и от ужаса у меня похолодели руки и ноги.

Вид обманчив, истинная суть обоих – холодная и страшная, чуждая нам.

– А как же не брать? – в тон ему ответила она. И снова сделала шаг.

Горыныч вдруг протянул руку и схватился за посох Счасты. По тому вмиг пронеслась золотистая молния. Счаста охнула и отпрянула.

Горыныч стукнул посохом о пол, пещера задрожала.

– Хочешь играть в королевну – играй. А меня не трожь – добром это не кончится! – почти прорычал он, сверкнув нечеловеческими очами.

Я невольно вздрогнула, перед глазами все смазалось, завертелось в безумном танце. Несколько мгновений будто ничего не происходило, а потом я почувствовала на талии сильную руку Дивислава, который поддерживал и не думал отпускать.

– М-да, – еле слышно выдохнул он. – Все куда сложнее, чем я думал.





Глава 6. Сборы в Удавгород





На ночь Дивислав все же остался у меня. После произошедшего он был хмур и неразговорчив. На попытки расшевелить его почти не реагировал. Однако моей настырности позавидовала бы Забава в момент обворожения очередного кандидата в мужья.

Пришлось усадить на лавку, тревожно и внимательно всматриваясь в лицо, взять за руку и старательно изображать обеспокоенную чудесницу. Впрочем, Дивислав изначально не особо проникся, будучи погруженным в собственные мысли. Поэтому пришлось усиленно потрясти его за руку и сесть поближе.

– Дивиславушка, – промурлыкала я, разве что не поглаживая по плечику. – Не молчи, коль печаль такая, поделись со мной печалью… Если, конечно, это печаль.

Он покосился на меня:

– Слушай, ты всегда такая?

Ну, уже хлеб. А то сидит весь в себе, страдает, как не знаю что. А так – вон даже в глазах огоньки вспыхнули. Одновременно лукавые, удивленные и страдальческие.

– Ты всегда такая, да? – зачем-то уточнил он.

– Ага, – кивнула я, – а бывает и хуже. Кстати, раз уж тут пытаешься мне что-то говорить про свадьбу, то вот есть возможность одуматься и убежать далеко-далеко.

Дивислав хотел было что-то сказать, но я невесомо приложила указательный палец к его губам.

– Но не ранее, чем отыщем Леля, – сказала строго. – Раз уж знаешь, чем можно помочь.

– А если не знаю? – невинно поинтересовался он, накрывая своей ладонью мою и легонечко сжимая.

При этом смотрел так, будто и впрямь ничего лишнего ему неизвестно и вообще он не сын Кощея, а мальчонка-зайчонка из лесочка. Ну нетушки, друг мой милый. Не обманешь.

Я с укоризной посмотрела на него и покачала головой. Дивислав понял, что обвести вокруг пальца не получится, и тихонько вздохнул. При этом даже не подумал выпустить мою руку.

«А я и не возражаю, – мелькнула мысль. – Пусть держит, коль нравится».

Хотя, конечно, на самом деле нравилось и мне. Прикосновения Дивислава были на удивление приятными и приносили необъяснимое чувство покоя. Возможно, правда, все дело в том, что после ворожбы и мне не по себе, и он не в восторге.

– Расскажи, – тихо попросила я и аккуратно сжала его ладонь в ответ.

Даже Вася затаился и не вставлял свой клюв в беседу. Тишка и Мишка ерзали туда-сюда, но голоса не подавали. Для постороннего человека оно и не слышно, но с ними живу не один год, поэтому прекрасно знаю, в какую сторону направились близнецы-домовые.

– Дело нехитрое, – мрачно сказал Дивислав.

И сразу стало ясно: «Все плохо». Конечно, Дивислава я не слишком хорошо знала, но чутье не обманешь. Да еще и тон такой, что мало не покажется.

– Счаста и Горыныч – брат и сестра. Отец один, а матери разные. Детей вот и наделили такими характерами, что только внешне они похожи. А как речь зайдет о чем-то серьезном, так сразу драка. Ни Любим Горынович, ни Счаста Горыновна общего языка найти никогда не могут.

– Любим? – эхом отозвалась я, удивившись имени.

Дивислав посмотрел на темный потолок моего дома.

– А то, – сказал как ни в чем не бывало. – Батюшка Горын – он, знаешь ли, романтик еще тот. Хотел, чтобы в доме царили любовь и счастье. Потому детям и дал такие имена. Только вот в итоге получилось все наоборот. Земли у них хоть и небольшие, но все же имеются. Счасте ничего не интересно, кроме власти. А Горыныч – тот еще скоморох да мечтатель. Он никогда не мечтал о месте правителя. Но вот беда: отцу настолько надоело слушать их перепалки, что махнул он на все рукой и исчез. Осталось только письмо с наказом, что если за пять лет не разберутся между собой и землю в упадок приведут, то быть обоим изгнанными.

Я слушала молча. За окном стрекотали кузнечики. Надо бы спать ложиться, но… как ляжешь, когда тут такое? И Дивислав сидит такой задумчивый-задумчивый. Надо как-то его взбодрить – видно, что разговоры о друге вгонят только в большую печаль. Поговорить бы о другом, только ведь нельзя – вопросов станет еще больше.

– А почему они править должны вместе? – все же поинтересовалась я.

– А дар один на двоих, – хмыкнул Дивислав. – Ведь управлять землями могут только те, в чьих жилах течет змеева кровь.

– Как? – ахнула я. – А если много потомков? Тут вон и двое сладить не могут. А коль будет четверо?

– Не-е-ет, – покачал головой Дивислав и наконец-то взглянул на меня. – В их роду бывает либо один ребенок, либо двое – не больше. До этого как-то мирно уживались. А вот у Счасты и Любима вечно что-то не так.

– А отречься ему можно?

Дивислав только тяжко вздохнул:

– Если бы. Вот поэтому они вечно и шипят друг на дружку. При этом похожи ж до ужаса. Одинаково не любят делать что-то одно и пытаются спихнуть друг на друга. Только вот Счаста последнее время лютая стала. Страшно возле нее находиться. Все время думаешь, что исподтишка устроит какую-то гадость.

Оно, конечно, если женщину довести, то и не такое может быть. Только вот надо бы выяснить: довели или все же с рождения такая была? А то ведь всякое может быть: и колдовство, и порча, и еще много чего интересного. А может… просто скверный характер.

Вздохнув, я сказала:

– Давай ложиться спать. Утро вечера мудренее.

– Да-а-а-а? И куда же ты меня уложишь?

…На лавку. На лавке он выспался прекрасно. Хотя, конечно, ворчал долго и со смаком. Но я была непреклонна. И вообще… Калина из Полозовичей – простая бедная чудесница, которая не может позволить себе ни шикарного дома, ни чего еще. Ничего себе – все людям.

И как меня «малинкой» ни зови, подсластить и уговорить не удастся. И вообще: где это видано, чтобы почти незнакомый молодец оказался возле спальни девицы юной? (Ну ладно, не такой уж и юной, чай, не шестнадцатую весну встречаю, но все равно.)