Какие большие зубки
Часть 24 из 48 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Бывает юность в жизни только раз, так ни о чем
Не сожалей.
Это была веселая песня, одна из тех, что бабушка Персефона любила петь Миклошу. Я вдруг вспомнила, как еще ребенком наблюдала за бабушкой в саду, пока та работала, напевая эту мелодию себе под нос. Дедушка Миклош тогда подошел к ней со спины и, будто морковку, оторвал от земли, а потом они оба повалились на спину и смеялись, как дети. Неудивительно, что он с трудом выносит присутствие чужого человека в доме.
Как она могла завести любовника? Дедушка любил ее больше всего на свете, но и этого ей оказалось недостаточно. За это я возненавидела ее больше, чем когда-либо. Меня никто никогда так не полюбит, проживи я хоть сотню лет, в этом я не сомневалась. Кем же она была, женщина, что так долго управляла нашими жизнями, подрезала нас, словно растения, лгала нам, хранила тайны?
Признайся мне, смеясь
Или взахлеб рыдая,
Что нет в тебе ко мне любви —
А мне неважно, знаешь.
Я подняла взгляд и увидела, что Артур смотрит на меня. На словах «А мне неважно, знаешь» я отвела глаза.
Когда я снова посмотрела на зрителей, мой взгляд поймала grand-mère. Она наблюдала за мной, склонив голову набок и нахмурив брови. Что-то ее беспокоило, а может, она просто с трудом понимала английский текст песни. Но когда мы закончили, она зааплодировала.
– Прекрасно! – сказала grand-mère. – Совершенно восхитительно! – Она встала, взяла меня за руки и просияла. – Какая великолепная у меня внучка, – мягко сказала она мне. – Такая прелестная, такая талантливая.
Лума фыркнула. Ревнует, сказала я себе. Ревнует, потому что бабушка так сильно меня любит.
– Но я уверена, мистер Нокс утомился, – сказала grand-mère. – Пора нам пожелать друг другу спокойной ночи.
Почему-то это показалось мне неправильным. В этом доме все ложились поздно, все работали, спали, играли, когда им заблагорассудится, а когда у нас гостил Артур, он и все желающие сидели в гостиной иногда до самого рассвета, если им того хотелось. Но grand-mère, похоже, было виднее, как управлять домом. Наверное, так и живут нормальные люди; в школе это определенно и было нормой. Может быть, пора и нам становиться нормальными.
Лума уставилась на grand-mère, и ее плечи напряглись. Но она перевела взгляд на Артура и попыталась расслабиться. Это было неожиданно. Перед ним она пыталась вести себя прилично. Лума повернулась и направилась к коридору, попутно буравя взглядом Риса. Он выскользнул вслед за ней, держась на расстоянии.
Мы с grand-mère проводили Артура в зал.
– Благодарю вас за визит, – сказала grand-mère. – Я надеюсь, вы еще к нам заглянете.
– Если вы не будете возражать, – ответил он, выходя на крыльцо. Grand-mère закрыла за ним дверь, едва он начал спускаться по ступенькам.
Из тени зала появилась Лума. Я думала, она ушла, но оказалось, что она просто была на кухне. Доедала утиную ножку, оставшуюся после ужина. С ее пальцев капал жир.
– Лума, иди спать, – велела ей grand-mère. Ее интонация показалась мне знакомой, и вдруг я поняла: я и сама иногда так говорю. С таким же нажимом.
Лума откусила большой кусок утки.
– Нет.
Grand-mère сдвинула брови, будто бы задумавшись о чем-то.
– Я попросила тебя идти спать, – повторила она с чуть большим нажимом.
– А я сказала – нет.
Grand-mère уставилась на нее, но это длилось лишь секунду. Потом она взяла себя в руки.
– Что ж, хорошо, – сказала она. – Делай что хочешь.
Лума сунула в зубы утиную ногу и побежала прочь по залу. На полпути к выходу она опустилась на четвереньки, а потом исчезла за углом, мелькнув вспышкой белого меха. Grand-mère проводила ее взглядом и повернулась ко мне.
– Элеанор, – сказала она, – мы можем поговорить наедине?
Grand-mère привела меня ко входу в библиотеку бабушки Персефоны и опустила ладонь на ручку. И тут в воздухе повеяло холодом, раздался резкий звук, и grand-mère вздрогнула. На мгновение ее лицо исказилось – мне показалось, злобой.
– Быть может, на улице, – сказала она.
Мы вышли из дома, обогнули его и направились к лестнице в утесе. Grand-mère остановилась на верхней площадке и наклонилась через перила, чтобы посмотреть на волны, с грохотом разбивающиеся о песчаный берег.
– О, этот морской бриз, – сказала она. – До чего же восхитительная, идеальная ночь.
– Теперь, когда я снова здесь, мне с трудом верится, что я так долго отсутствовала.
Grand-mère приподняла брови.
– Что ж, я надеюсь, ты все же подумаешь насчет того, чтобы когда-нибудь отправиться в путешествие со мной, – сказала она. – Мне нравится это место, но в мире есть еще столько всего.
– В путешествие? – Эта мысль пробудила во мне радостную дрожь. – Думаешь, ты могла бы взять меня с собой во Францию?
– Рано или поздно я вернусь во Францию, да, – сказала она. – И я бы, разумеется, хотела, чтобы ты поехала со мной. Однако сейчас я хочу посмотреть, что мне может предложить Америка. Такая большая страна, так много возможностей.
– Я готова поехать куда угодно, – сказала я.
– Рада слышать это от тебя, – сказала grand-mère. – Я хочу, чтобы ты произносила свои желания вслух, Элеанор. Это важно для меня. Мне кажется, никто очень давно не спрашивал тебя, чего ты хочешь.
И правда. Никто и впрямь не спрашивал, чего я хочу: ни когда меня отправляли в школу, ни после моего возвращения.
– Итак, скажи мне, – продолжала она. – Чего же ты хочешь?
– То, чего я хочу, я не могу получить.
Она рассмеялась.
– Ты слишком молода для подобного скептицизма! – воскликнула она. – Ты прелестная молодая женщина, талантливая, трудолюбивая. Ты можешь получить все, что захочешь. Назови что-то одно. И я сделаю так, что оно станет твоим.
Я подумала обо всем, о чем могла бы ее попросить. Ведь у нее много денег, не так ли? И она путешествует по всему миру? Я могла бы попросить у нее одежду, книги, уроки, поездку в любое место, куда только захочу. Но вдруг я поняла, что то, чего я хочу, она не сможет мне дать, потому что это невозможно. Я подумала об Артуре. О том, что я чувствовала, когда мы с ним вместе стояли среди толпы на похоронах: словно мы наедине, несмотря на всех людей вокруг. О том, как он рассказывал мне разные истории. Столько историй мне еще хотелось от него услышать.
– Ты очень добра, – сказала я. – Но вряд ли кто-то способен дать мне то, чего я хочу.
И я рассказала ей об Артуре и Луме. О том, что он назвал некой фазой, через которую мы все проходим. Только о Рисе я упоминать не стала. Пока я все это говорила, grand-mère слушала меня, приложив ладонь к щеке в изумлении.
– Боже! – сказала она. – Как же ты бескорыстна! Уступить его сестре, хотя очевидно, что они совершенно не подходят друг другу. А мне еще казалось, ты на него странно смотришь. Он же пустышка, ничего из себя не представляет. Но можем начать и с него, а потом, быть может, тебе захочется большего.
Она бы так не говорила, если бы знала его так же хорошо, как я. Но я лишь сказала:
– Но он встречается с Лумой.
– Давно? В любом случае они ведь не женаты, не так ли? И детей у них нет? – Она подставила лицо ветру и безмятежно улыбнулась. – Ты можешь его заполучить. Тебе для этого нужно лишь одно: решимость.
Я задумалась. Может, она и права. Но что тогда делать с Рисом? Лума достаточно сильна, чтобы давать ему отпор, а я? Я представила его зубы на своей шее и попыталась выкинуть это из головы. И было еще кое-что. Мне была невыносима мысль о том, чтобы поступить с Лумой так жестоко. Я вспомнила, как мы пели в гостиной, какое облегчение я почувствовала, когда поняла, что ничем не смогу испортить ее пение. Вспомнила, как прекрасно наши голоса звучали вместе. Мне так захотелось вернуться в детство, когда у меня не было предчувствия, что нам придется сцепиться, чтобы получить то, чего мы обе хотим, потому что тогда мы хотели одного: быть рядом.
– Ну, не знаю, – сказала я. – Не хочу, чтобы Лума была несчастна.
– Ей мог бы встретиться другой мужчина, более подходящий, – сказала grand-mère. – Нам просто нужно подыскать кого-нибудь. Ты пока работай над Артуром, а я подумаю о его замене.
– Я не хочу над ним работать, – возразила я. – То есть, не хочу до тех пор, пока она сама от него не откажется.
– Это очень благородно с твоей стороны, – сказала она. – Но я хочу, чтобы ты знала: твои чувства важны ничуть не меньше ее. Она слишком долго получала все, чего хочет. Так что если чего-то хочешь ты…
Мне хотелось снова оказаться в океане, плыть под самой поверхностью воды, глядя на эту огромную яркую луну. Но я промолчала об этом. Я вглядывалась в лицо grand-mère, пытаясь распознать, чего она от меня ждет. Она надеется, что я проявлю силу, достаточную для того, чтобы получить желаемое. И если я смогу, это впечатлит ее. Так ли это плохо – хотеть этого?
– Я расстроила тебя? – спросила она. – Прошу, скажи, что я сделала не так, и я все исправлю.
– Нет, – сказала я. – Просто… а, ерунда. Просто мне кажется, будто Луме все достается слишком легко.
– Тебе не следует завидовать ей, – сказала grand-mère. – Она ленива, испорчена. Когда ее красота увянет, в ней не останется ничего особенного.
Я была в шоке. Ее слова были более жестоки, чем все мысли, которые я когда-либо допускала о Луме. Но разве это так уж далеко от правды? Лума действительно все время пролеживает бока. Играет в игрушки. Что она вообще знает о тяжелой работе? Не то что я. Grand-mère, должно быть, почувствовала мои сомнения, потому что потянулась ко мне и похлопала меня по руке.
– Не волнуйся, – сказала она. – Твоя сестра будет вполне счастлива. Мы подыщем ей мужчину, который придется ей по нраву, она выйдет замуж и заживет простой счастливой жизнью. Она очень удачлива, правда. Людям вроде меня и тебя приходится прикладывать куда больше усилий, чтобы получить вознаграждение. – Она улыбнулась. – Но я видела, какими глазами Артур смотрит на тебя. Думаю, ты сможешь заполучить то, чего так хочешь.
– Правда?
– Правда.
Она взяла мою руку в свою маленькую, обтянутую перчаткой ладонь и повела меня обратно к дому.
– Спасибо, – сказала она. – Я так счастлива быть здесь, проводить время с тобой. Я всегда мечтала о такой дочери, как ты, и теперь мне кажется, что моя мечта сбылась.
Никто никогда так долго не держал меня за руку; я не знала, как вести себя в ответ: сжимать ли ее ладонь или просто позволить ей держать мою. Grand-mère потянула меня за собой, и я позволила ей вести меня. Мне хотелось, чтобы эта прогулка длилась вечность: только я и бабушка, которая любит меня, не отвергает меня. Называет меня своей дочкой. Не мою маму, не мою сестру или кого-то еще. Меня.
Но я знала, что это был за звук, когда она открыла дверь в библиотеку. Это был звук ледяной пощечины. Лицо в зеркале, странные сны, а теперь еще и это. Я не могла больше отрицать: дух бабушки Персефоны бродит по дому. Она никуда не уходила с ночи своей смерти.
Мне нужно было попасть в библиотеку.
Когда мы вернулись в дом, grand-mère театрально потянулась и зевнула.
Не сожалей.
Это была веселая песня, одна из тех, что бабушка Персефона любила петь Миклошу. Я вдруг вспомнила, как еще ребенком наблюдала за бабушкой в саду, пока та работала, напевая эту мелодию себе под нос. Дедушка Миклош тогда подошел к ней со спины и, будто морковку, оторвал от земли, а потом они оба повалились на спину и смеялись, как дети. Неудивительно, что он с трудом выносит присутствие чужого человека в доме.
Как она могла завести любовника? Дедушка любил ее больше всего на свете, но и этого ей оказалось недостаточно. За это я возненавидела ее больше, чем когда-либо. Меня никто никогда так не полюбит, проживи я хоть сотню лет, в этом я не сомневалась. Кем же она была, женщина, что так долго управляла нашими жизнями, подрезала нас, словно растения, лгала нам, хранила тайны?
Признайся мне, смеясь
Или взахлеб рыдая,
Что нет в тебе ко мне любви —
А мне неважно, знаешь.
Я подняла взгляд и увидела, что Артур смотрит на меня. На словах «А мне неважно, знаешь» я отвела глаза.
Когда я снова посмотрела на зрителей, мой взгляд поймала grand-mère. Она наблюдала за мной, склонив голову набок и нахмурив брови. Что-то ее беспокоило, а может, она просто с трудом понимала английский текст песни. Но когда мы закончили, она зааплодировала.
– Прекрасно! – сказала grand-mère. – Совершенно восхитительно! – Она встала, взяла меня за руки и просияла. – Какая великолепная у меня внучка, – мягко сказала она мне. – Такая прелестная, такая талантливая.
Лума фыркнула. Ревнует, сказала я себе. Ревнует, потому что бабушка так сильно меня любит.
– Но я уверена, мистер Нокс утомился, – сказала grand-mère. – Пора нам пожелать друг другу спокойной ночи.
Почему-то это показалось мне неправильным. В этом доме все ложились поздно, все работали, спали, играли, когда им заблагорассудится, а когда у нас гостил Артур, он и все желающие сидели в гостиной иногда до самого рассвета, если им того хотелось. Но grand-mère, похоже, было виднее, как управлять домом. Наверное, так и живут нормальные люди; в школе это определенно и было нормой. Может быть, пора и нам становиться нормальными.
Лума уставилась на grand-mère, и ее плечи напряглись. Но она перевела взгляд на Артура и попыталась расслабиться. Это было неожиданно. Перед ним она пыталась вести себя прилично. Лума повернулась и направилась к коридору, попутно буравя взглядом Риса. Он выскользнул вслед за ней, держась на расстоянии.
Мы с grand-mère проводили Артура в зал.
– Благодарю вас за визит, – сказала grand-mère. – Я надеюсь, вы еще к нам заглянете.
– Если вы не будете возражать, – ответил он, выходя на крыльцо. Grand-mère закрыла за ним дверь, едва он начал спускаться по ступенькам.
Из тени зала появилась Лума. Я думала, она ушла, но оказалось, что она просто была на кухне. Доедала утиную ножку, оставшуюся после ужина. С ее пальцев капал жир.
– Лума, иди спать, – велела ей grand-mère. Ее интонация показалась мне знакомой, и вдруг я поняла: я и сама иногда так говорю. С таким же нажимом.
Лума откусила большой кусок утки.
– Нет.
Grand-mère сдвинула брови, будто бы задумавшись о чем-то.
– Я попросила тебя идти спать, – повторила она с чуть большим нажимом.
– А я сказала – нет.
Grand-mère уставилась на нее, но это длилось лишь секунду. Потом она взяла себя в руки.
– Что ж, хорошо, – сказала она. – Делай что хочешь.
Лума сунула в зубы утиную ногу и побежала прочь по залу. На полпути к выходу она опустилась на четвереньки, а потом исчезла за углом, мелькнув вспышкой белого меха. Grand-mère проводила ее взглядом и повернулась ко мне.
– Элеанор, – сказала она, – мы можем поговорить наедине?
Grand-mère привела меня ко входу в библиотеку бабушки Персефоны и опустила ладонь на ручку. И тут в воздухе повеяло холодом, раздался резкий звук, и grand-mère вздрогнула. На мгновение ее лицо исказилось – мне показалось, злобой.
– Быть может, на улице, – сказала она.
Мы вышли из дома, обогнули его и направились к лестнице в утесе. Grand-mère остановилась на верхней площадке и наклонилась через перила, чтобы посмотреть на волны, с грохотом разбивающиеся о песчаный берег.
– О, этот морской бриз, – сказала она. – До чего же восхитительная, идеальная ночь.
– Теперь, когда я снова здесь, мне с трудом верится, что я так долго отсутствовала.
Grand-mère приподняла брови.
– Что ж, я надеюсь, ты все же подумаешь насчет того, чтобы когда-нибудь отправиться в путешествие со мной, – сказала она. – Мне нравится это место, но в мире есть еще столько всего.
– В путешествие? – Эта мысль пробудила во мне радостную дрожь. – Думаешь, ты могла бы взять меня с собой во Францию?
– Рано или поздно я вернусь во Францию, да, – сказала она. – И я бы, разумеется, хотела, чтобы ты поехала со мной. Однако сейчас я хочу посмотреть, что мне может предложить Америка. Такая большая страна, так много возможностей.
– Я готова поехать куда угодно, – сказала я.
– Рада слышать это от тебя, – сказала grand-mère. – Я хочу, чтобы ты произносила свои желания вслух, Элеанор. Это важно для меня. Мне кажется, никто очень давно не спрашивал тебя, чего ты хочешь.
И правда. Никто и впрямь не спрашивал, чего я хочу: ни когда меня отправляли в школу, ни после моего возвращения.
– Итак, скажи мне, – продолжала она. – Чего же ты хочешь?
– То, чего я хочу, я не могу получить.
Она рассмеялась.
– Ты слишком молода для подобного скептицизма! – воскликнула она. – Ты прелестная молодая женщина, талантливая, трудолюбивая. Ты можешь получить все, что захочешь. Назови что-то одно. И я сделаю так, что оно станет твоим.
Я подумала обо всем, о чем могла бы ее попросить. Ведь у нее много денег, не так ли? И она путешествует по всему миру? Я могла бы попросить у нее одежду, книги, уроки, поездку в любое место, куда только захочу. Но вдруг я поняла, что то, чего я хочу, она не сможет мне дать, потому что это невозможно. Я подумала об Артуре. О том, что я чувствовала, когда мы с ним вместе стояли среди толпы на похоронах: словно мы наедине, несмотря на всех людей вокруг. О том, как он рассказывал мне разные истории. Столько историй мне еще хотелось от него услышать.
– Ты очень добра, – сказала я. – Но вряд ли кто-то способен дать мне то, чего я хочу.
И я рассказала ей об Артуре и Луме. О том, что он назвал некой фазой, через которую мы все проходим. Только о Рисе я упоминать не стала. Пока я все это говорила, grand-mère слушала меня, приложив ладонь к щеке в изумлении.
– Боже! – сказала она. – Как же ты бескорыстна! Уступить его сестре, хотя очевидно, что они совершенно не подходят друг другу. А мне еще казалось, ты на него странно смотришь. Он же пустышка, ничего из себя не представляет. Но можем начать и с него, а потом, быть может, тебе захочется большего.
Она бы так не говорила, если бы знала его так же хорошо, как я. Но я лишь сказала:
– Но он встречается с Лумой.
– Давно? В любом случае они ведь не женаты, не так ли? И детей у них нет? – Она подставила лицо ветру и безмятежно улыбнулась. – Ты можешь его заполучить. Тебе для этого нужно лишь одно: решимость.
Я задумалась. Может, она и права. Но что тогда делать с Рисом? Лума достаточно сильна, чтобы давать ему отпор, а я? Я представила его зубы на своей шее и попыталась выкинуть это из головы. И было еще кое-что. Мне была невыносима мысль о том, чтобы поступить с Лумой так жестоко. Я вспомнила, как мы пели в гостиной, какое облегчение я почувствовала, когда поняла, что ничем не смогу испортить ее пение. Вспомнила, как прекрасно наши голоса звучали вместе. Мне так захотелось вернуться в детство, когда у меня не было предчувствия, что нам придется сцепиться, чтобы получить то, чего мы обе хотим, потому что тогда мы хотели одного: быть рядом.
– Ну, не знаю, – сказала я. – Не хочу, чтобы Лума была несчастна.
– Ей мог бы встретиться другой мужчина, более подходящий, – сказала grand-mère. – Нам просто нужно подыскать кого-нибудь. Ты пока работай над Артуром, а я подумаю о его замене.
– Я не хочу над ним работать, – возразила я. – То есть, не хочу до тех пор, пока она сама от него не откажется.
– Это очень благородно с твоей стороны, – сказала она. – Но я хочу, чтобы ты знала: твои чувства важны ничуть не меньше ее. Она слишком долго получала все, чего хочет. Так что если чего-то хочешь ты…
Мне хотелось снова оказаться в океане, плыть под самой поверхностью воды, глядя на эту огромную яркую луну. Но я промолчала об этом. Я вглядывалась в лицо grand-mère, пытаясь распознать, чего она от меня ждет. Она надеется, что я проявлю силу, достаточную для того, чтобы получить желаемое. И если я смогу, это впечатлит ее. Так ли это плохо – хотеть этого?
– Я расстроила тебя? – спросила она. – Прошу, скажи, что я сделала не так, и я все исправлю.
– Нет, – сказала я. – Просто… а, ерунда. Просто мне кажется, будто Луме все достается слишком легко.
– Тебе не следует завидовать ей, – сказала grand-mère. – Она ленива, испорчена. Когда ее красота увянет, в ней не останется ничего особенного.
Я была в шоке. Ее слова были более жестоки, чем все мысли, которые я когда-либо допускала о Луме. Но разве это так уж далеко от правды? Лума действительно все время пролеживает бока. Играет в игрушки. Что она вообще знает о тяжелой работе? Не то что я. Grand-mère, должно быть, почувствовала мои сомнения, потому что потянулась ко мне и похлопала меня по руке.
– Не волнуйся, – сказала она. – Твоя сестра будет вполне счастлива. Мы подыщем ей мужчину, который придется ей по нраву, она выйдет замуж и заживет простой счастливой жизнью. Она очень удачлива, правда. Людям вроде меня и тебя приходится прикладывать куда больше усилий, чтобы получить вознаграждение. – Она улыбнулась. – Но я видела, какими глазами Артур смотрит на тебя. Думаю, ты сможешь заполучить то, чего так хочешь.
– Правда?
– Правда.
Она взяла мою руку в свою маленькую, обтянутую перчаткой ладонь и повела меня обратно к дому.
– Спасибо, – сказала она. – Я так счастлива быть здесь, проводить время с тобой. Я всегда мечтала о такой дочери, как ты, и теперь мне кажется, что моя мечта сбылась.
Никто никогда так долго не держал меня за руку; я не знала, как вести себя в ответ: сжимать ли ее ладонь или просто позволить ей держать мою. Grand-mère потянула меня за собой, и я позволила ей вести меня. Мне хотелось, чтобы эта прогулка длилась вечность: только я и бабушка, которая любит меня, не отвергает меня. Называет меня своей дочкой. Не мою маму, не мою сестру или кого-то еще. Меня.
Но я знала, что это был за звук, когда она открыла дверь в библиотеку. Это был звук ледяной пощечины. Лицо в зеркале, странные сны, а теперь еще и это. Я не могла больше отрицать: дух бабушки Персефоны бродит по дому. Она никуда не уходила с ночи своей смерти.
Мне нужно было попасть в библиотеку.
Когда мы вернулись в дом, grand-mère театрально потянулась и зевнула.