Кадры решают все
Часть 6 из 8 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Жена отвернется от вора… Да нет, точно отвернется. В том, что жена Игоря подаст на развод, Настя не сомневалась ни секунды. Ольга Соломатина, красивая, но на удивление не обаятельная женщина, служила в БДТ и, не будучи любимицей публики, возглавляла там зато партийную организацию и планировала дальше двигаться по этой части, так что муж-вор был ей совершенно не нужен.
Зато она, Настя, наоборот, докажет Игорю свою верность и преданность. В колонию за ним поедет, если придется. Он увидит, что она не просто красивая дурочка, решившая выбиться в звезды через постель режиссера, а любит его по-настоящему, всем готова пожертвовать, лишь бы только быть рядом с ним.
За воспоминаниями Настя не заметила, как перемыла всю посуду. Лариса давно ушла в комнату и лежала на диване с книгой, так и не сняв ее любимого халата. «Нет, могла бы все-таки спросить, – уколола неприятная мыслишка, – или даже не брать, ведь она знает, как я его люблю».
Настя тряхнула головой, чтобы глупые обидки высыпались из нее, как мелочь из копилки, но мысли от этого не стали лучше.
Почему это жена Игоря подходит к телефону в его квартире? Конечно, по правилам муж должен уходить с одним чемоданом, но тут ситуация другая. Игорь, бедненький, сидит под подпиской о невыезде, на имущество наложен арест, поэтому он никуда уехать не может, но ведь жену его никто ни в чем не обвинял и свободу передвижения ей не ограничивал, между тем суд вот-вот начнется, а мадам Соломатина все еще живет с законным супругом, отвечает на звонки как ни в чем не бывало, хотя, по логике, давно должна была съехать к маме или ко всем чертям, спасая свою кристально честную репутацию коммунистки.
Да господи, только эта несчастная репутация одна и потянула вниз чашу весов, чтобы не разводиться, когда они с Игорем полюбили друг друга. Он признался, что давно не любит жену, но с его стороны будет слишком подло разрушать жизнь женщине, которая ни в чем перед ним не виновата. Придется стиснуть зубы да терпеть ради ее драгоценной карьеры. И Настя терпела как дура, а теперь выясняется, что мадам не так уж дорожит своими перспективами, раз даже не пытается избавиться от мужа-вора. Разве так делают? Последовательной надо быть, Ольга Батьковна!
Настя вздохнула, размышляя, как связаться с Игорем. Или уже не звонить, а сразу прийти на суд, ведь как только Игорь увидит ее, сразу все поймет, без всяких слов.
Хорошо бы дали условный срок… Или вообще оправдали, но это маловероятно.
А вдруг наоборот? Вдруг Игоря сделают главным ворюгой и дадут максимум? Настя вздрогнула, даже мысленно боясь произнести слово «расстрел». Как быть тогда?
Господи, зачем она только наседала на Игоря с этой женитьбой! Можно подумать, ей так уж прямо хотелось варить борщи и гладить сорочки… Ну да, мечталось появиться с ним вместе на каком-нибудь кинофестивале, вот, смотрите, этот прекрасный мужчина принадлежит мне, он выбрал меня, и мы вместе навсегда, но разве эти минуты триумфа и есть счастье? Нет, счастье было в их мимолетных встречах, в задушевных разговорах, в том, как они прижимались друг к другу в постели, даже в прощаниях тоже было счастье. Немного минут выпадало им провести вместе, но зато они проживали их ярко, чувствуя друг друга каждой клеточкой своих тел. И совсем не надо было расставаться… Не хватило ей женской мудрости признаться, что она согласна быть любовницей, и был бы у них еще целый год счастья…
«Я тебя не покину, – прошептала Настя, изо всех сил стиснув ладони, – потому что наша любовь – это божий дар».
* * *
Ирина всю жизнь боролась за звание прекрасной хозяйки, постигала разные тонкости готовки, уборки и прочего, но была одна дисциплина, выступать в которой она даже не пыталась. С раннего детства стало ясно, что рукоделие не ее сильная сторона. Нитки путались, иголки кололись, а столь необходимый в комплектации настоящей девочки навык штопанья носочка на грибочке так и остался недостижимой мечтой. Настоящей девочки, эх… Много было в жизни этого весомого и неумолимого слова. Настоящая женщина, настоящий мужчина, настоящий коммунист и, наконец, настоящий советский человек. Чтобы стать настоящим, надо обладать определенным набором характеристик, а если нет, то ты вообще не пойми кто. Ненастоящий, несуществующий, просто привидение, робко и безуспешно пытающееся достучаться до реальности. Может быть, так было только у нее одной, но свою неспособность ровно положить строчку Ирина воспринимала как ущербность. Она – неряха и неумеха, двери в счастье для которой закрыты навсегда, даже ночью иногда просыпалась от тоскливого ощущения своей неполноценности. С годами это притупилось, но до сих пор необходимость пришить пуговицу или крючочек вызывала у нее настоящий ужас, и Ирина до последнего откладывала это противное дело. Конечно, когда у тебя муж, двое сыновей и нет дочки, которую можно под угрозой «а то замуж не возьмут» усадить за иглу, приходится выкручиваться, и Ирина стала сдавать вещи для мелкого ремонта в ателье. Там на нее смотрели как на дуру, ведь что это за женщина, которая не способна зашить детские брючки, разошедшиеся по шву, или притачать оторванный карман? Достойна ли она вообще быть женой и матерью, или это самозванка, которая обязательно будет развенчана и разоблачена? Какое-то время Ирина стыдливо опускала глаза, общаясь с приемщицей, а потом вдруг неожиданно для самой себя резко обнаглела и стала носить даже рубашки с оторванными пуговицами. Хватит доказывать людям и себе самой, что она достойна счастья, пора просто радоваться тому, что есть.
И, как всегда это бывает, только она расслабилась, как ей был нанесен сокрушительный удар, причем с самой неожиданной стороны. Кирилл приволок с работы швейную машинку «Веритас», которые у них распределяли через профсоюз, и ему досталась, как герою труда. Ирина попеняла, что дорого, предложила продать машинку и купить Кириллу новую гитару, но муж успокоил, пусть Ирочка не волнуется, хватит и на то и на другое. «Да уж, верно говорят, богатство счастья не приносит», – мрачно подумала она, проведя пальцем по сияющему белому крупу адского приобретения.
Ирина решила срочнейшим образом подарить машинку Гортензии Андреевне, которая была знатной рукодельницей и только и мечтала поработать на современном электрическом аппарате с функцией вышивки, но старушка отказалась наотрез. Еще пригодится, мол, в семье, хоть она сейчас и состоит из трех мужчин и одной, скажем деликатно, косорукой дамы. Может, у Егора или Володи портновский дар проснется, или они женятся на хороших домовитых девочках. А пока у Гортензии Андреевны будет железный повод напрашиваться в гости, чтобы порадовать хозяев какой-нибудь обновкой.
Сегодня Гортензия Андреевна приехала шить Ирине юбку из прекрасного розового сатина.
– Зачем же утруждаться, я бы в ателье отнесла, – промямлила Ирина, пропуская гостью в комнату.
Гортензия Андреевна засмеялась:
– Что, Ирочка, боитесь, я не смогу сделать модненько? Испорчу вам дефицитный материал?
Ирина покраснела, потому что это была правда.
– Ах, Ира, я ведь когда-то была шикарная женщина, – протянула Гортензия Андреевна, поправляя свою незыблемую прическу-башню, – и сейчас слежу за модой. Все будет как в лучших домах Лондона и Парижа. А вот еще я вам принесла чудный крепдешин…
Из черного ридикюля со стальными шариками-застежками был извлечен аккуратный прямоугольный пакет из оберточной бумаги, перевязанный пеньковой веревкой. Ирина с легкой ностальгией посмотрела на кокетливый бантик и пушистые мягкие ворсинки. Сейчас такую милую упаковку редко встретишь.
– Еще прежнего качества, двадцать лет у меня лежал, ждал своего часа.
– Так давайте вам что-нибудь сошьем.
– Нет, для меня расцветка все-таки уже слишком вызывающая, а вам в самый раз. Ира, не спорьте, я уже все продумала. Сварганю вам на лето сарафанчик с открытой спиной, а лиф будет на тесемочках завязываться.
– Но…
– Ира, я уже купила молнию и шелк на подкладку, прикажете выбрасывать? – Гортензия Андреевна так сурово сдвинула брови, что Ирина молча побежала за удлинителем для машинки и большими ножницами, которые Кирилл точил в кухне.
– Слушай, Ир, а можно я пойду с пацанами в парке потусуюсь? – спросил муж.
Она улыбнулась:
– Иди, конечно. Если в футбол захотите играть, кричите, я мяч скину.
– Ну все, острые, – Кирилл протянул ей ножницы, – точно можно? Ты не обидишься?
– Иди уже.
Она все-таки немножко обижалась, но не на то, что Кирилл оставлял ее с маленьким Володей, когда они с Гортензией Андреевной решили шить. Было чуть-чуть неприятно, что муж идет в парк, а не зовет «пацанов» в гости.
Когда он подружился с Витей Зейдой, тот стал почти членом семьи, эдаким слегка непутевым братиком, которого всегда ждал ночлег и обед в их семейном доме. Зейда любил Егора с Володей, дети тоже души в нем не чаяли, и вообще с ним было весело, надежно и спокойно.
Недавно к Кириллу с Зейдой присоединился еще один бывший моряк, Женя Горьков, который тоже произвел на Ирину самое приятное впечатление. Ей особенно импонировало, что Женя ее ровесник и гуманитарий, так что она предвкушала длинные интересные беседы за ужином, обсуждения книг, фильмов и спектаклей, словом, всего того, что брутальному Вите было глубоко до лампочки.
Ирина изо всех сил пыталась быть радушной хозяйкой, приглашала ребят в дом по праздникам и просто так, зазывала на дачу, но увы… Зейда, как и прежде, приходил запросто, как к себе домой, а Женя почему-то не переступал их гостеприимного порога.
Узнав от Кирилла, что Горьков женился, Ирина обрадовалась, в воображении сразу нарисовалась прелестная картинка дружбы семьями, но увы… Все попытки Ирины сблизиться новобрачные деликатно отклоняли.
Вот сегодня, например, Кирилл идет в парк не из деликатности, не для того, чтобы не мешать им с Гортензией Андреевной. Квартира большая, места всем хватит, и на стол она найдет что поставить. Никаких с этим проблем, но Женя высвистывает Кирилла в парк, будто они не солидные семейные люди, а пэтэушники.
Ирина догадывалась, что Горьков игнорирует ее из-за профессии. Она судья, то есть представительница правоохранительных органов, от которых его семья страшно пострадала. Что ж, имеет право.
Иногда ей хотелось обсудить это с Кириллом, попросить его объяснить Жене, что она другая, всегда стремится судить по справедливости, но Ирина понимала, что некоторые лодки раскачивать не нужно. Иногда проще потерпеть маленькое разочарование и неудобство, чем ставить ультиматумы. Кирилл – мужчина, ему все эти тонкости, кто к кому ходит в дом, до фонаря, он и не замечает, что Горьков бойкотирует его жену, а когда она ткнет его в это носом, придется реагировать. В итоге Женя обидится, Зейда встанет на его сторону, и Кирилл лишится добрых приятелей. Нет, пусть идет как идет, а со временем Горьков, может, поумнеет, совершит качественный скачок, или как там у него в философии прописано, и сообразит, что нельзя ненавидеть всех служителей закона из-за парочки бессовестных ублюдков.
Зато благодаря Жениному бойкоту до Ирины наконец дошло, что такое ответственность перед советским народом.
Раньше эта фраза казалась ей затертым до полной бессмысленности клише, дешевой демагогией, используемой в целях запугивания молодого специалиста. На тебе ответственность перед всем советским народом, неси этот груз, пусть он пригибает тебя к земле, чтобы ни охнуть, ни вздохнуть, а только следовать руководящим указаниям.
Но ведь действительно каждый твой приговор решает судьбу не только подсудимого, но и всех его близких, и начинается цепная реакция, которая неизвестно, чем закончится и когда прекратится. Осудишь невиновного или оправдаешь виноватого – родные разуверятся в правосудии и встанут на путь самосуда, а глядя на них, советские люди сделают вывод, что правосудие не защитник их интересов, а опасный и всемогущий враг, от которого лучше всего прятаться, но помогать и становиться на его сторону ни в коем случае нельзя. Дашь слишком мягкое наказание домашнему хулигану, его сосед на радостях прибьет жену. Оправдаешь расхитителя социалистической собственности – через неделю с предприятий будет вынесено все до последней нитки, а что станут продавать гражданам под видом молока, алкоголя и колбасы, вообще страшно подумать.
Вот что такое ответственность перед советским народом, и судья, к сожалению, вынужден ее нести.
Закрыв дверь за мужем, Ирина вздохнула. Вот и в предстоящем деле… Влепишь срок творцу, виновному только в том, что доверился материально ответственным лицам, советский народ мигом поймет, как у нас обстоит со свободой слова. А оправдаешь расхитителя, и того хуже. Людям станет ясно, что при всеобщем равенстве существует у нас высшая каста, которой все дозволено. И сболтнуть лишнего, и жадную ручку запустить в государственный карман.
А может быть, она просто себя накручивает, раздувает свою значимость до грандиозных размеров, чтобы схлопнуться в ничтожность, ведь абстрактная ответственность перед народом не так тяжела, как конкретная перед человеком. Где целый народ, и где ты. Молекула, песчинка, на что ты можешь повлиять? Какой бы ты приговор ни вынесла, мир от этого не перевернется.
Заглянув к Егору и убедившись, что они с Володей мирно возводят башню из кубиков, точнее говоря, Володя строит, а старший брат лежит на полу с книжечкой, Ирина вернулась в большую комнату, где Гортензия Андреевна, азартно хмурясь, испытывала возможности машины на кусочке старой простыни.
– Нет, вы подумайте, Ирочка, какое чудо! – воскликнула она. – Восторг! Единственный минус, ноги некуда девать.
– Так давайте я вам другой стул принесу, поудобнее.
Гортензия Андреевна засмеялась:
– Нет, нет, не в этом дело! Просто я привыкла к ножному приводу, и как только включаю, нога начинает рефлекторно раскачиваться. Ну давайте, давайте, раздевайтесь! – старушка вскочила из-за стола.
– Зачем? – оторопела Ирина.
– Буду мерку с вас снимать! – Гортензия Андреевна схватила сантиметр в старомодной коробочке из слоновой кости с изображением какой-то колоннады и карандаш, заточенный по-учительски остро. – Не терпится начать настоящую работу!
– А поверх платья нельзя снять?
– Ирочка, ну мы же с вами делаем сарафанчик, а не шубу!
Пришлось покориться.
– Как у вас получается, будто у заправской портнихи, – пробормотала Ирина, удивленная стремительностью, с какой Гортензия Андреевна снимала с нее мерки.
– Ну а то! Школа! Я еще жалкая дилетантка, а мои мама с бабушкой в эвакуации только и выжили благодаря швейной машинке. Все, одевайтесь, разворачивайте миллиметровку, и начнем с вами строить выкройку.
– Боюсь, я могу только бумагу придержать, чтобы не сворачивалась, – мрачно заметила Ирина.
– А больше никто и не просит! – фыркнула Гортензия Андреевна.
Бормоча себе под нос, она принялась вычерчивать какие-то загадочные перпендикуляры, и Ирине удалось даже вспомнить значения некоторых портновских аббревиатур, которые они проходили в школе на уроках домоводства. Наверное, их там действительно учили разным полезным вещам, но у Ирины в памяти осталось только бесконечное запугивание, что если они останутся такими, как они есть, то есть лентяйками и неумехами, то ничего хорошего в жизни их не ждет.
Через полчаса сложных расчетов выкройка была готова, и, хоть Ирина была полным профаном в этом деле, даже ей стало ясно, что готовое изделие будет весьма и весьма фривольным.
– А не слишком? – спросила она.
– Ну что вы, Ирочка! Вы у меня будете настоящая Джина Лоллобриджида и даже лучше! – Гортензия Андреевна азартно щелкнула ножницами. – И соблазнительно, и в то же время прилично.
– А где спина?
– Зачем вам летом спина, скажите на милость! В жару она будет только мешать, а для ленинградской погоды мы сделаем сюда такой небольшой пиджачок или болеро, а захотите, просто накинете легкий газовый шарфик. Знаете что? У Кирилла ведь есть старые джинсы?
Ирина кивнула.
– Так мы из них сострочим вам шикарную молодежную курточку, а если не хватит ткани, то жилеточку. Вот вам и спина на здоровье.
– Нанесем удар заносчивой Вандербильдихе, – засмеялась Ирина.
– Так точно! Кстати, раз речь зашла о классике, как там ваш «Стенька Разин и княжна»?
– Что? – не поняла Ирина.