Кадры решают все

И по ночам она съеживалась от его поцелуев, потому что было противно, что ее любит ничтожество и тряпка.

Надо было или выбираться из этой ямы, или повеситься. В конце концов, вдруг в поговорке, что хорошие мужья с неба не падают, есть какой-то смысл? Вдруг действительно успехи мужчины – заслуга женщины?

Как раз подошло время идти в декрет, и Вера развернула агитацию за высшее образование. О себе не думаешь, так о детях подумай. Дети должны гордиться своими родителями, а у нас, конечно, всякий труд почетен, но сам понимаешь… Тридцать лет назад, может, это и было здорово, когда у тебя папа рабочий класс, а теперь без высшего образования ты никто и звать тебя никак. Вот подрастет ребенок, скажешь ему, что надо хорошо учиться, а он тебе ответит в том духе, что: а у тебя, батя, как с этим делом обстоит? Вот именно, сам не учился, а мне тут советы раздаешь. Миша долго сопротивлялся, но в конце концов Вера загнала его на заочное отделение в финансово-экономический институт.

Год отсидев со Славочкой, Вера вернулась на работу, где с удивлением обнаружила, что театр, ее детище, прекрасно работает без нее, больше того, мало кто помнит, что именно она стояла у его истоков. За год он вырос в солидное заведение под вычурным названием «Арабески», стал активно гастролировать, ездить на всякие фестивали художественной самодеятельности и оброс таким количеством прихлебателей, что Вере просто некуда стало воткнуться.

Так она прочувствовала и осознала истинный смысл поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин». «Единица! – кому она нужна?! Голос единицы тоньше писка…» Прав был поэт, черт побери. «Плохо человеку, когда он один, горе одному, один не воин». Когда за тобой никто не стоит, никто не поддерживает, не заступается, нет, как теперь говорят, волосатой лапы, то нечего и дергаться. Будь ты семи пядей во лбу, старайся изо всех сил, а все равно сомнут, отберут все твои достижения.

С досады она чуть не уволилась и не стала домохозяйкой, как предлагал Миша, но тут судьба впервые показала, что может не только поворачиваться задом или пинать, но еще и улыбаться. Однажды Вере пришлось возглавить культпоход в детский театр. Можно было бы отговориться маленьким ребенком, но Вера решила побыть пока инициативным и ответственным сотрудником. Руки опустить она всегда успеет, а пока надо еще побороться за место под солнцем, постараться пробиться, ведь в их семье кроме нее никто этого не сделает.

Она повела группу пэтэушников культурно развиваться в театр, в который сама с удовольствием ходила в детстве и сохранила о нем самые теплые воспоминания. Вновь оказавшись в здании театра, пройдясь по светлому фойе, полюбовавшись сквозь панорамное окно на таинственные зимние сумерки, Вера погрустила об ушедшем детстве, вспомнила о том, какая она была хорошая девочка со светлыми и смелыми мечтами. И совсем не хотелось думать, что ни одна из них не сбылась и ждать от жизни чудес больше не стоит.

На Веру снизошла легкая, даже приятная грусть, но когда начался спектакль, всю ностальгию как ветром сдуло. Происходящее на сцене потрясло Веру до глубины души, и удар оказался тем сильнее, что она собиралась увидеть нечто волшебное и сказочное, а показали ей тяжелую серую драму о жизни конченого быдла.

Возможно, эта современная пьеса имела какой-то глубокий подтекст и являлась гениальной работой, но поставить ее в детском театре мог только человек с извращенным воображением. Господи, думала Вера, да эти несчастные подростки и так это видят в своих семьях, а подрастут, тоже станут поддаваться соблазнам, и душу свою пропьют, и оскотинятся, и погрязнут в бытовухе, так и не узнав ничего высокого. Все будет, не волнуйтесь, но подобными пьесами вы лишаете их последнего крошечного шанса жить иначе. Может, дети стремятся к чему-то хорошему и правильному, а вы их со сцены убеждаете, что не надо. Что пьянство, распущенность и лень – это нормально и даже где-то высокодуховно.

Кажется, дети оказались более устойчивы к искусству, они прохихикали весь спектакль, отпуская иногда весьма рискованные и едкие шуточки, но Вера не делала им замечаний, потому что, по-хорошему, надо было забросать этот балаган гнилыми помидорами, которых, к большому сожалению, под рукой не оказалось, но Вера решила, что открытое письмо в отдел культуры обкома с копией в «Ленинградскую правду» станет адекватной заменой томатам.

В три дня она написала статью и разослала ее по всем нужным адресам, ни на что особенно не рассчитывая, ведь «голос единицы тоньше писка». Но выразить свое возмущение она, черт возьми, имеет право.

Прошло недели три, воспоминания о мерзкой пьесе потускнели, и тут, о чудо, Вере домой позвонила не кто иная, как Альбина Семеновна, бывшая завсектором в отделе культуры в то время, когда Вера там паслась в надежде устроиться на работу. Теперь Альбина возглавила отдел. Оказалось, она помнит Веру и, прочитав ее письмо, была рада узнать, что Вера осталась такой же неравнодушной активной девушкой, как в студенческие времена. Альбина Семеновна сказала, что всецело разделяет Верино возмущение, но хорошо бы получить такое же письмо от имени учеников. Что ж, имея на вооружении «автомат по инглишу», собираешь подписи буквально за секунду. Вера не надеялась тогда на улучшение своей судьбы, просто Альбина Семеновна ей нравилась – редкий пример, как женщина пробилась наверх самостоятельно, и Вера хотела быть на нее похожей.

Кажется, она тоже произвела на Альбину хорошее впечатление, потому что через три месяца художественный руководитель театра был с позором уволен, а Вера заняла наконец место инструктора.

«Годика три поработаешь, освоишься, и сделаю тебя завсектором», – пообещала Альбина Семеновна.

И тут бы Вере насторожиться, вспомнить о своей суровой судьбе, а она радовалась как дура. Сын растет здоровеньким и умненьким, муж скоро будет экономистом, сама она на перспективной должности, и ей, черт возьми, нет еще тридцати! Да, немного засиделась на старте, но цыплят по осени считают. Она еще достигнет высот, еще всем покажет. Еще сестры будут к ней на поклон бегать!

Отправляя мужа на учебу, Вера морально приготовилась к тому, что ей придется проходить программу вместе с ним, возможно, даже писать курсовики, но Миша на удивление справлялся самостоятельно, лишь иногда обращаясь к тестю с самыми сложными моментами. Кажется, новая специальность даже увлекла его, но на заводе в отделе кадров заявили, что не хотят терять прекрасного рабочего ради посредственного экономиста, и Миша вдруг воспринял эти слова всерьез и решил остаться на своем месте, а диплом повесить в рамочку для устрашения сына.

Вера взвилась, первый раз в жизни наорала на мужа (не то чтобы ей раньше не хотелось, просто Миша был настолько безволен, что сразу соглашался с женой, чем гасил любой скандал в зародыше), но кричи не кричи, а ни одна ленинградская организация не жаждала принять в свое лоно великовозрастного заочника, а Вера пока еще не занимала такого положения, чтобы составить мужу протекцию.

Иногда Альбина Семеновна приглашала ее вместе попить чайку, и однажды Вера осмелилась рассказать ей о своей беде. Муж заканчивает институт, а работу не найти, нормальные места все заняты, на девяносто рублей в месяц он не пойдет и на периферию тоже семью не потащит. Ради работы по специальности ленинградскую прописку потерять – спасибо, не надо. Придется ему, видимо, до пенсии кайлом махать, или чем он там на своем заводе занимается.

Начальница улыбнулась в том духе, что мне бы твои заботы, Верочка, и через неделю сказала, что новоиспеченного экономиста готовы принять на киностудии «Ленфильм».

Миша заартачился, мол, кино – это несерьезно, и Вера наконец отвела душу, устроила ему полномасштабный скандал. «А для тебя серьезно что? Только борщи и боеголовки? – орала она. – Поел-поспал, граница на замке, так и день удался?»

Муж улыбался и кивал: да, такой уж я примитивный уродился, одноклеточный, а что поделать.

Вера прорыдала до утра, и только когда сказала, что если Миша не придет на «Ленфильм», то у нее будут серьезные неприятности на работе, он сдался, буркнув, чтобы в следующий раз она не решала его судьбу без его ведома.

Он устроился на «Ленфильм», зачем-то сохранив еще полставки на заводе. Впрочем, Веру это устраивало, потому что теперь Миша почти не бывал дома и по ночам беспокоил ее гораздо меньше. И снова она забыла про свою проклятую судьбу, и смотрела в будущее с надеждой, рисовала себе радужные картины, как Миша, человек компанейский, сойдется со знаменитыми артистами и режиссерами, они начнут дружить семьями, ведь инструктор обкома партии – это, конечно, не самая крупная фигура, но иметь ее в своих приятелях будет не лишним. А там, может, какой-нибудь признанный деятель культуры замолвит за нее словечко, чтобы побыстрее повысили.

Но не прошло и года, как Миша с треском проворовался. Вера была раздавлена, но не слишком удивлена этим известием. Что тут странного, ведь «тащи с работы каждый гвоздь, ты тут хозяин, а не гость» – это кредо советского работяги, которое Миша впитал с молоком матери. Поэтому, когда мужу предложили немножко погреть руки на производстве фильма, он даже не задумался о том, что это незаконно и вообще нехорошо. Человек безвольный и безотказный, он пошел на это даже не ради наживы, а чтобы не обижать товарищей, соответственно и долю этот блаженный дурак получил самую малую. Во всяком случае, Вера в последнее время не ощутила серьезного приращения семейного бюджета. Купил ей симпатичный норковый полушубок, на который Вера давно заглядывалась, получив доступ к нижнему звену партийного распределителя, положил двести рублей на сберкнижку, вот и все. Куда дел остальные неправедно нажитые деньги? Наверное, обновил свое туристское снаряжение или спрятал где-нибудь. Хорошо бы найти, ведь до приговора счет в сберкассе арестован, а потом его конфискуют вместе с другим имуществом. Радовало только, что Вера сообразила всю наличность и украшения отвезти к маме до того, как к ним домой пришли с обыском.

…Вера последний раз всхлипнула, резко вздохнула и поднялась с пола – мыть лицо и смотреть в глаза безжалостной судьбе.

Сегодня ее вызвала к себе Альбина Семеновна и, усадив перед собой, как школьницу, многозначительно показала на лозунг у себя над головой. На лакированной деревянной доске было выгравировано: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи» и рельефный профиль Ленина. Вера послушно взглянула и вдруг заметила, что очертаниями голова Владимира Ильича поразительно похожа на Австралию.

– Вот видишь, – вздохнула Альбина Семеновна, – ум, честь и совесть, а также руководящая и направляющая сила нашего общества. И что прикажешь мне отвечать, если спросят, почему я держу на ответственной должности человека, не способного направить собственного мужа и удержать его от воровства народного имущества?

Вера потупилась:

– Но он же взрослый человек, как я могла…

Альбина Семеновна засмеялась:

– Дорогая моя, ты не поверишь, но наши любимые народные массы, которыми мы призваны руководить, тоже состоят из взрослых людей. Детьми занимается пионерская организация и комсомол. Коммунист, Верочка, отвечает за все, в том числе и за свою семью. Ты должна быть безупречной, чтобы оправдать высокое доверие, которое было тебе оказано.

– Альбина Семеновна, я разведусь, – Вера до хруста сжала ладони, – сразу после приговора, и выгадывать ничего не буду, пусть конфискуют все, что нужно, для возмещения ущерба. Ну и скажу где надо, что у меня ничего общего не может быть с расхитителем социалистической собственности.

Начальница вздохнула:

– Это все, конечно, хорошо… И ты, Верочка, такой работник, что жаль тебя терять. Честно скажу, ты у меня ценнейший кадр. Умница, исполнительная, надежная… Нет, второй такой, как ты, я не найду, нечего и пытаться. Ты меня не обманывала, потому и я не хочу тебе лгать, моя дорогая, лучше сразу признаюсь, что не стану рисковать ради тебя своим положением. Даже не потому, что страшно все потерять, а просто не поможет. Обе погибнем, да и все.

– Я понимаю, Альбина Семеновна, – пробормотала Вера.

– Заметь, Верочка, другая начальница давно бы тебе руки выкрутила, чтобы ты заявление «по собственному желанию» написала, да еще задним числом, а я – нет.

– Спасибо, Альбина Семеновна!

– Пока не за что. Ты иди сейчас домой, обдумай все как следует, а я посмотрю, что можно сделать, не ставя себя под удар.


Вера была еще молодым, но уже достаточно опытным аппаратчиком, чтобы понимать, что именно ей надо как следует обдумать. Увольнение по якобы собственному желанию, вот что. Если она сама проявит инициативу, Альбина, так и быть, даст ей две недели отработать, чтобы она за это время нашла себе место и стаж не прервался. А будет Вера артачиться, проведет увольнение задним числом, и все. Непрерывный трудовой стаж плакал горькими слезами. Ну а если Вера окажется вдруг совсем крепким орешком и знатоком трудового права, то можно провести партсобрание, на котором истинные коммунисты исторгнут из своих рядов паршивую овцу, а с таким пятном на биографии, как исключение из партии, вообще никуда не сунешься. Это жизнь, считай, кончена.

Альбина ждет, чтобы Вера сегодня поплакала-поплакала, а завтра приползла к ней с заявлением об уходе. Тогда, может, подыщет ей приличное местечко, а в идеале даст доработать до развода, чтобы на новую работу прийти уже не женой вора, а свободной женщиной, к которой у закона нет вопросов.

Вера умылась ледяной водой, причесалась и надела свежую блузку, но все равно видно было, что она плакала. Ладно, скажет Славику, что очень торопилась за ним, бежала, поэтому и раскраснелась.

Вот еще вопрос, что надо знать сыну-первокласснику? Пока он думает, что папа уехал в командировку, а дальше как, когда Мишу посадят? Правду сказать, что его отец – вор? Нет, для ребенка это слишком суровое испытание. Лучше мертвый отец, чем преступник. Да, потянет полгодика или даже год, насколько у Славы хватит терпения ждать папу из командировки, а потом придумает про несчастный случай на производстве.

Заодно будет повод отвадить бабушку с дедушкой. Хорошо хоть они сейчас к ней не лезут с утешениями и нравоучениями, но ведь все впереди. Соскучатся по внуку, а она скажет, что она бы с удовольствием, но чем быстрее Славочка забудет отца, тем лучше. А станут навязываться, так она оборвет: «Вы сына воспитали вором, так к внуку я вас не подпущу». И не подпустит. Хватит с нее этой семейки.

Нет, боже мой, какая тварь! Вера изо всех сил надавила кончиками пальцев на виски, чтобы снова не заплакать. Она уже смирилась, что достался ей муж-никчемушник, чемодан без ручки, что и носить нельзя, и выбросить жалко. Терпела, тащила семью на своем горбу, приноровилась даже, и тут такой предательский удар. Неужели прощать Мишке свою загубленную жизнь и тереться по тюремным очередям вместе с опустившимися бабами? Может, еще женой декабриста к нему в колонию поехать? Ага, сейчас!





* * *


Настя потянулась к телефону и сразу отдернула руку, как от горячей сковородки. Чего же она так боится? Ведь ему звонят разные люди, и она тоже может. Даже должна, иначе как он узнает, что она готова разделить с ним все невзгоды? Надо перебороть смущение и ложный стыд, потому что сейчас это даже важнее для нее, чем для него.

Собравшись, как перед стартом, Настя снова протянула руку, но тут за дверью послышались шаги и звяканье ключей. Со смесью досады и облегчения Настя поняла, что пришла Лариса, а при ней разговор точно не получится.

Подруга сильно вымокла под дождем и, стоя на пороге, долго отряхивала зонт, потом плащ и шаркала ногами по коврику.

– Да входи уже, – засмеялась Настя.

– У нас маленький ребенок, нечего грязь в квартиру тащить, – наставительно произнесла Лариса.

Настя вздохнула. Все-таки безалаберная она и растяпа. В первую очередь о безопасности сына должна думать мать, а не чужая тетя. Хотя как чужая? Родней родни.

Родня по обязанности, а Лариса – вопреки.

– Вроде и теплый дождь, а пробирает, – засмеялась Лариса, – пойду-ка в душ.

Настя принесла ей банное полотенце, свое лучшее, купленное во время поездки в ГДР.

Взяв на руки Данилку, она подошла к окну. Дождь зарядил такой сильный, что сирень, тополя и лавочки виделись нечетко в его жемчужной пелене, но это был бодрый летний ливень, а не тоскливая осенняя морось.

За окном шумела вода, и в ванной тоже, сын доверчиво прижимался к ней, и Настя вдруг остро почувствовала, что все будет хорошо. Она быстро, чтобы не успеть передумать, шагнула в прихожую и набрала заветный номер. Данилка одобрительно залопотал, когда в трубке раздались длинные гудки, а у Насти сжалось сердце от предчувствия, что сейчас решится ее судьба.

– Алло, – сказал строгий женский голос, – алло, я слушаю.

Сердце будто подпрыгнуло, ударило Настю по зубам и застряло в горле, не давая дышать.

– Говорите, вас не слышно, – повторила женщина спокойно.

Бросив трубку, Настя вернулась в комнату и опустилась на диван. Сын будто почувствовал неладное и прильнул сильнее, она поцеловала бархатистую макушечку, изо всех сил стараясь не заплакать. Сейчас Лариса выйдет из душа, увидит ее в слезах, сразу догадается, в чем дело, расстроится, а Насте станет очень стыдно.

Снова расцеловав сына, она посадила его в манежик и отправилась в кухню готовить ужин. Сама бы обошлась хлебом с кефиром, но Лариса весь день работала, ей надо вкусно поесть и отдохнуть. Только сегодня с утра шел дождь, и Настя не ходила в магазин за продуктами. Распахнув дверцу холодильника и увидев в его ледяной глубине пачку масла, одинокую старую сосиску, вызывающую не слишком пристойные ассоциации, половинку помидора да бутылку молока, Настя тяжело вздохнула.

К счастью, в лоточке на дверце перекатывалось несколько яиц, и Настя решила приготовить омлет. Она покрошила сосиску на сравнительно ровные кружочки, бросила на сковородку вместе с кусочком сливочного масла, и пока все там разогревалось, взболтала яйца с молоком.

Когда Настя вылила смесь на сковороду, масло вскипело по краям черноватой пеной, пришлось кое-где проткнуть омлет, чтобы спрятать это безобразие.

Тут вошла Лариса, закутанная в Настин махровый халат.

– Ничего, что я надела? – сказала подруга, усаживаясь на табуретку, – просто я так замерзла, а он такой уютный…

«Могла бы хотя бы спросить», – подумала Настя с неприязнью, удивившей ее саму. Что ей, халата жалко, в самом деле? Постирает, и все.

– Конечно, носи на здоровье, – улыбнулась она.

– Спасибо, дорогая. Ну, пожуем чего-нибудь?

– Вот, пожалуйста, омлет. Я сегодня из-за дождя не выходила. Все-таки с ребенком в такую погоду гулять нехорошо, а дома одного оставить тоже страшно.

Лариса засмеялась:

– А в морозилке посмотреть? Там буквально клондайк у нас, и котлет я накрутила, и блинчиков с мясом, и что хочешь.

– Ой, правда?

– Ну а то! Не могу же я, в самом деле, уморить голодом свою подопечную, как ты думаешь?