Юность воина

Переспрашивать и уточнять смысла не было. Кроме оплеухи, ничего не получит. Сообщать, что не напрашивался в подземелье ходить, — тоже. Если Уоррен выяснит про его нелюбовь к темноте — специально начнет искать причину отправить куда поглубже без света. Поэтому он молча шагнул внутрь. Ни за что не покажет страха или неуверенности.

— Я бы не пошел, — внятно сказали за спиной, не добавляя бодрости.

Два шага — и сзади раздались шаги. Свинья в облике человека не желала оставить его в покое.

— Быстрее, — шипит воин сзади. — Прямо и не бойся, ты же не из купеческой касты. — Он неприятно хохотнул.

Подначки давно Блора не трогали, и он лишь скривился, благо мужик за спиной, лица не видит, и подзатыльник не грозит. Блор растерял большинство своих немногочисленных иллюзий о людях после смерти родителей, но к моменту знакомства с Уорреном все еще считал, что воины в общении между собой обязаны придерживаться Кодекса. В силу чести и долга, а также воспитания. Как выяснилось, зря. Уоррен мог родиться в семье воина, но не был им никогда, даже если воевал и убивал.

Душа у него паскудна и труслива. Мужик и есть. Грязный крестьянин. Ударь такого — и он благословит тебя. Благослови — и он беспричинно ударит тебя. Крестьяне всегда норовят отыграться за свои обиды на случайных людях. А про честь Уоррен и не слышал, замечательно себя чувствуя, обворовав хозяина. Все прекрасно знали, что пьет вино без разрешения не из общих запасов. Никто не желал об этом говорить вслух: боялись. Он много ближе к уху лорда и сумеет оговорить любого. Не сейчас — так потом.

А раз ворует у принявшего клятву верности, значит, и присяга для Уоррена ничего не значит. Ведь одно дело служить временно — другое до смерти. Никто не может заставить тебя произнести слова. Ты говоришь их самостоятельно перед лицом бога и людей.

Земляной ход неожиданно оборвался. Здесь каменную плиту пробили, и дальше начинался древний коридор. Те, кто жил тут раньше, проложили под землей ходы. Про это он был в курсе. Что вечером обсуждать, как не труды тяжкие! Наломались ребята здорово, пробивая камень. Втихомолку здорово ругались. Никто не ожидал настолько тяжелых дел. В узком коридоре и дышать особо нечем, а здесь врубайся день за днем. Сначала в одну стену. Потом в другую.

Ага, понял Блор. Вот и она. Очередная дыра, куда взрослый пролезет впритирку. Не спрашивая, нырнул внутрь, ободрав при этом плечо. Выругался невольно вслух, услышав в ответ довольный смешок Уоррена. Комментировать тот не стал, но мог бы, скотина, предупредить. Не видно же ни зги! Специально встал так, чтобы тень мешала.

— Что так долго? — гневно крикнул фем Кнаут, едва заметив блики света.

— Искать пришлось, — ехидно сообщил Уоррен, в очередной раз делая Блора виноватым. Оправдываться сейчас глупо.

В слабом свете светильника в руках фема подробностей было не разобрать, но лорд впервые на памяти парня смотрелся грязным и всклокоченным. Лицо в грязных полосах, и костюм уделанный.

Может, и раньше такое случалось, но он всегда приводил себя в порядок до возвращения в лагерь. А сегодня не только забыл про достоинство и приличный вид — еще и глаза горят, будто у сказочного вурдалака. Воистину добрался до заветного.

Роста он был выше среднего, полный, но не толстый, широкий в плечах, с небольшой седой бородой, абсолютно не соответствующей званию фема, и серыми подслеповатыми глазами. Перетрудил в книжных штудиях.

— Лезь! — нетерпеливо потребовал хозяин.

— Куда? — удивился Блор.

— Вон. — Фем слегка сдвинулся, показывая жестом. Стала видна очередная темная дыра прямо в полу. Неудивительно, что за ним Уоррена погнали. Пролезть сюда способен в лучшем случае ребенок, а не взрослый мужчина. — Давай! — У него явно свербело, и вопросов он слушать не желал.

Блор нагнулся, присматриваясь. Прыгать внутрь совершенно не тянуло. Может, там глубина большая, а внизу камни или еще чего похуже. Когда дыру проламывали, вниз ведь сыпалось наверняка.

— Пусть разденется, — сказал Уоррен.

— Да-да. А то еще застрянет. Снимай с себя все.

— Заодно и в карман не сунет ничего, — с отчетливой угрозой заявил телохранитель.

— Ты назвал меня вором? — взвился Блор.

— Прекратить! — со сталью в голосе приказал фем Кнаут. — А ты думай, что говоришь! Плетей не пробовал?

— Случайно, — угрюмо поправился Уоррен.

Извиняться он не собирался. А мальчишки не боялся.

Подумаешь, потребует ответить кровью за оскорбление. Не таких кончали.

— Не бойся, — говорил фем Кнаут, пока Блор без особой охоты разоблачался. — Привяжем веревку, спустишься по ней. Здесь невысоко. Локтей десять.

Угу, без особой радости подумал Блор, хорошо прыгать не требует. И как мерил? Факел вниз кинул. Много таким образом поймешь. Хотя веревка — это удачно. Может, обойдется.

— А что там? — спросил без особого интереса.

— Господин недр и шахт, — без улыбки, очень серьезно ответил хозяин. — Мертвый, конечно, — заверил, видя, как откровенно передернуло парня.

Это еще хуже, подумал тот. С живым хоть договориться есть шанс. А тут посылают напрямую в могилу. Нет, ну совсем совести у людей нет, ковыряться в мертвых костях заставляют. Ломай еще денек пол и прыгай самостоятельно. Или вон Уоррена гоняй. Ему грабить могилы — самое милое дело.

Стоять было зябко — температура хоть не особо морозная, однако голым все равно мало приятного. Хорошо еще ветра нет. Откуда ему взяться: кругом камень, и даже воздух на вкус противен. Торопливо натянул обувку — мало ли что внизу, не хватает еще распороть ступню. Самолично завязал веревку на груди хорошо знакомым булинем.

Все-таки от любого знания рано или поздно приходит польза. Среди воспитанников Храма в Шейбе оказались самые разные ребята. Парочка с побережья, из семей рыбаков, один из грузчиков. Вот и пригодились кое-какие нестандартные уроки. Этот узел легко завязывается, сам не развязывается и к тому же не затягивается.

Фем Кнаут рядом продолжал нервно бубнить насчет величайшего достижения и не зря прожитой жизни. Похоже, он не особо соображал, с кем говорит, и примерял на себя нечто невесомое, но очень важное. Не то известность, не то признание неких авторитетных специалистов. Уж не богатство — это точно.

Говорят, ученые все психи. Раньше не случалось встречаться. Видимо, так и есть. Дорвался. Великое счастье докопаться до могилы Великого Мага. А что там ловушки кроме золота и сейчас он собирается отправиться в них по приказу — так, мелочь. Двадцать или сколько там лет искал. Достиг. Лишний день потерпеть мочи нет.

Говорить «держите» Блор не стал. Толку-то. Сами все знают, и одна надежда — хозяину он необходим внизу целым. А то бы с Уоррена сталось случайно отпустить. Он принялся протискиваться в узкую дыру, мысленно проклиная и свою удачу, и хозяина.

Острые края камня неприятно проехались по бедру. Вроде не до крови, сойдет. Уж к синякам не привыкать. Хуже всего пришлось плечам. Секунду он думал, что застрял всерьез, однако рванулся, не дожидаясь, пока Уоррен врежет, демонстрируя хозяину желание услужить, и, уже открыто поминая всех богов, Хлад, Мрак и павших навечно, провалился ниже. Повис в темноте, машинально поджав ноги.


— Спускай! — приказал фем Кнаут, и веревка рывками пошла вниз.

Оставалось только молиться, да вдруг все затверженные с детства слова куда-то сбежали. Блор напрягся, припоминая, и вытащил после короткого поиска из дальнего чуланчика памяти. Раскрыл рот — и тут же вновь потерял все. Уже не с испугу, а от удара по пяткам. Все-таки не очень глубоко. Спрыгивать, конечно, нельзя, а так — четыре роста, не выше.

— Стоп! — крикнул он. — Я встал.

— Не двигайся! Сейчас спустим светильник.

«Ну да, — непочтительно подумал Блор, — разбежался я носиться в темноте».

Левая ступня при легком движении почувствовала под собой пустоту. В кромешной темноте ничего не разобрать. Шагнешь — и навернешься в пропасть. Он сел на корточки, ощупывая вокруг себя руками. Ну так и есть. Не пол. Нечто вроде большого камня. И не случайного. Линия скола ровная. Людская работа.

Наверху, в отверстии, засветился слабый свет, и привязанная к веревке лампа стала медленно опускаться. Видно все равно было крайне паршиво. Масло не первой свежести, да еще и животное, фитиль коптит и освещение дает препаршивейшее. Зато такая не гаснет и очень подходит для разных неприятных мест вроде подземелий. Опрокинуть — ничего ужасного. Специально сосуд закрытый, и лишь фитиль торчит. Не то что обычный факел. И горит долго, только масло подливай.

Блор поймал тихонько опускающуюся лампу, отвязал веревку, крикнул наверх, где наверняка торчали невидимые головы, и только тогда кинул взгляд под ноги. Тут же поспешно соскочил, прыгнув не хуже горного козла. Сам от себя подобной прыти не ожидал. Все-таки стоять ногами на саркофаге мертвого — не вполне нормальное занятие.

А пропасти, хвала Солнцу, здесь нет. Сделай дыру чуть в стороне — и он бы приземлился рядом, а не сверху. Одно хорошо: если и были ловушки, давно протухли. Тело должны защищать в первую очередь, а он о саркофаг только подошв не вытер. Куда уж хуже. Нет реакции — замечательно. И куча символов на полу, ему абсолютно непонятных, огнем не пышут и вообще ведут себя мирно.

В мутном свете фонаря стенки саркофага ярко блестели. Он завороженно шагнул вперед, колупнул пальцем и разочарованно плюнул. Это не золото. Просто какой-то странный камень с вкраплением блесток. Может, даже драгоценный, но очень вряд ли. Такого размера они просто не существуют. А будь в продаже — ничего бы не стоили, как не стоит известняк. То есть он, конечно, не валяется просто так. Добывать надо — значит, и цена имеется, но это просто камень. В отличие от здешнего, некрасивый.

Тут до него дошло, что голос сверху уже давно требует чего-то.

— Да, господин! — сказал он послушно, обращаясь к потолку.

— Хвала Солнцу, — с заметным облегчением ответил фем, — жив. Почему не отвечаешь?!

— Тут саркофаг.

— А что еще?

— Все. Пусто. Камера маленькая, будто тюремная.

Уоррен хмыкнул с явной насмешкой. Ну в реальной тюрьме Блор не имел чести побывать, зато с карцером в школе познакомился достаточно близко. Его личный рекорд — двадцать суток в камере без света размером два локтя на два, где можно лишь сидеть на узеньких деревянных полатях и повернуться невозможно, а по полу течет вода, и воняет там хуже сортира.

Говорят, в городской тюрьме солому дают и на прогулки выпускают. А в храмовом карцере многие ломались. Лучше уж порка, чем эта жуть. Будто с того света возвращаешься. Стоять на ногах никто не способен. Смотреть — тоже. Глаза и ноги отвыкают от действия.

Он и сам темноту после этого не слишком любит, но были случаи, когда с ума сходили. Жрецы с такими не церемонятся. Кормить бесполезных не станут.

— Большой каменный и… хм. На крышке надписи, — сказал вслух громко.

— Что там?

— Так это не буквы. Эти… иероглифы. Как на зданиях попадаются.

— А, ну да. Откуда тебе знать древние тексты. Ладно, посмотри по сторонам. Что видишь?

— На стенах следы — будто собирались рисовать, да так и бросили. Плохо видно. Пятна какие-то в основном. Ничего не разобрать.

— Ну и Мрак с ними, — бордо заявил хозяин. — Конечно, они спешили и все равно ничего не сделали правильно. Не по обряду. Главное, чтобы внутри все точно совпадало.

«Кто торопился?» — не понял Блор. Переспрашивать не стал. Какая ему разница. Те, кто хоронили, видимо.

— Отойди в сторону, — приказал лорд.

Блор послушно убрался. Может, он и не ученый, но догадливый. Сейчас сверху скинут нечто тяжелое, и очень приятно, что предупредили заранее. С лязгом упал лом, за ним еще и шахтерская кирка. После паузы хряпнулся приличных размеров молот, выбив из саркофага кусок и разметав каменную крошку. По голому телу неприятно хлестнуло мелкими камешками. Хорошо прикрылся — и в основном по рукам.

Опять же никаких реакций из саркофага на действия не наблюдается. Сторожа отсутствуют. Заклинания не действуют. Может, вранье все эти рассказы? Кто их, магов, вблизи видел? Он — точно нет. Вернее, да, видел, но на весь Шейбе один приличный — и дикие деньги дерет с просителей за лечение.

— Вскрывай! — потребовал хозяин.

Блор не удивился. Не бумагу же спустили зарисовать картинки на крышке, а лом. Что им делают, все в курсе. Придется совершить внеочередное преступление. На всякий случай попросил извинения у покойника — и помощи с защитой у Воина. Вставил расплющенный конец кирки в щель и ударил молотом. Еще, еще. Не гранит, легко идет. Руками, конечно, не поднять, а рычагом — вполне. Слегка расширить, лом вставить — и вперед.

Казнь за глумление над мертвыми точно полагалась, размышлял он попутно работе. Вот не интересовался подробностями. Вроде четвертование, а может, и что иное. Ну не особо страшно. Вряд ли кто из людей хозяина заинтересован доложить. Сами участвовали. Меньше чем штрафом не отделаются. А люди на присяге, в отличие от него — с договором.

Хм. Воровство у него было неоднократно, богохульство и тяжкие телесные тоже. Надо еще до списка убийство присоединить — и полный набор. Не у каждого такое в биографии присутствует. Отличился, сам не желая. Еще и магические дела. Хотя нет, это же не он дурью мается. Это фема к столбу. Ему — просто усекновение головы. Быстро и чисто.

Вот интересно, встань он в позу и заяви о своей глубокой религиозности — сразу бы Уоррен зарезал или предварительно долго били? Какая разница, конец один. А по Кодексу он прав, выполняя. Приказ есть приказ, и пока договорный срок не вышел, хозяин отвечает за все, совершенное по слову его. А поэтому надо надеяться на Воина.

Крышка саркофага со скрежетом поехала, стоило навалиться всерьез. Похоже, не особо тяжелая. И что теперь? Залезть внутрь вполне можно, но очень неудобно. Да и не хочется мордой вниз к костям. А так? Он поднялся на край плиты, уперся ногами в крышку, ухватившись ладонями за постамент и напрягая все силы, так что заскрипели связки и кости, принялся давить.

Преграда поддавалась. Еще, еще, вплоть до красных кругов перед глазами, крышка ползла от него — и наконец дальний конец перевесил. С диким грохотом она рухнула на пол, расколовшись. Блор, в свою очередь, свалился прямо в саркофаг.

Пыль от камня и изнутри поднялась нешуточная. Он невольно чихнул, мечтая о глотке воды — прополоскать рот от всей этой гадости. Поднял голову и уперся взглядом в лежащего прямо под его ногами высокого мужчину. Ощущение было жуткое. Покойник внимательно следил за ним.

Не кости, как он ожидал. Почти нормальный человек. Высохший сильно, но ничего ужасного. Наверное, и лицо сохранилось, да вот не видно. На нем раскрашенная черным и красным маска с живыми чертами недовольно хмурящегося пожилого человека. Вот это точно золото. И проверять не требуется. А из маски смотрели черные глаза.