Язык чар

– Мы уже разговариваем, – бросил Кэм, но все же завернул на ближайшее свободное место.

Когда, поставив машину на ручной тормоз, он повернулся к Гвен с выражением терпеливой растерянности, она уже закипала от злости. Но слова, которые она произнесла, прозвучали четко, ясно и спокойно.

– Дело не в том, нравится или не нравится мне твоя мать. Она терпеть меня не может.

Кэм улыбнулся и едва заметно покачал головой.

– Перестань. Она, конечно, не отличается душевной теплотой, но то, что ты говоришь, это перебор.

Гвен прикусила язык, сдерживая рвущиеся наружу слова. Она сказала мне в глаза, что я тебя недостойна. Во рту появился вкус крови.

Кэм заерзал, сунул руку в карман, но так ничего и не вынул.

– Ты же бросил курить, – сказала Гвен.

– Как только понял, что на самом деле не бессмертен, – отозвался Кэм, и уголки его губ дрогнули в язвительной улыбке.

Ну почему, почему он так хорош?

– Да, такое пережить трудно, – выдавила после паузы Гвен.

Они снова замолчали. Потом Кэм сказал:

– Вообще-то, странно видеть тебя здесь.

Странно. Приятно.

– Наверно, понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть.

Гвен почувствовала, что снова закипает. Вроде бы Кэм и сказал все правильно, но что-то ее задело.

– Я не просила приезжать сюда. И устраивать с тобой разборки не собиралась.

Кэм вскинул брови.

– Я и не сказал ничего такого.

Снова этот тон. Слова уже выстраивались в предложения, но она знала, что не произнесет их. Теперь он тоже был для нее чужаком. Молчание затягивалось. Гвен поймала себя на том, что физически не может смотреть на него. И говорить не может. А еще она поняла, что если останется в машине еще на секунду, то просто расплачется.

На другом конце города, в средней школе Миллбэнк, пришло время перерыва на ланч, во время которого Кэти подверглась допросу третьей степени.

– Она превращает людей в лягушек?

– Помолчи.

– Я слышала, она танцует голая в полнолуние.

– Серьезно. Помолчи.

Кэти вытянула длинные бледные ноги и чуточку подтянула вверх темно-синюю школьную юбку. Она сидела, прислонившись спиной к стене, а Имоджен лежала лицом вниз, уткнувшись в скрещенные руки.

– Уже потемнели? – спросила Имоджен.

Кэти посмотрела на икры подруги, покрывшиеся под прохладным ветерком гусиной кожей.

– Вообще-то нет. – Она сама не знала, почему им вздумалось загорать в ноябре. Имоджен сказала, что все знаменитости хвастают загаром зимой.

– Интересно, почему их так трудно повернуть икрами вверх. – Имоджен подняла голову и посмотрела, прищурившись, на Кэти. – Тебе бы тоже не помешало начать с них.

– У меня и спереди ничего не получилось. Наверно, такая кожа, которая не загорает. – Кэти посмотрела на гладкие золотистые запястья подруги, потом закрыла глаза и откинула голову.

– Нам нужно детское масло. Такое, каким Лейла пользуется, – сказала Имоджен. – Оно ускоряет процесс. – Лейла была старшей сестрой Имоджен, и в свои шестнадцать она служила главным источником познаний Кэти и Имоджен в таких областях, как красота, мальчики и секс.

– Намазать, как курицу жиром, – сказала Кэти.

– Фу! Ты такая грубая. – Имоджен села, скрестив ноги, и начала перевязывать черный с блестками шарф у себя на шее. – В тебе же есть итальянская кровь? Ты и загорать должна без проблем, на раз, два, три.

– Я в папу пошла. – Папа Кэти был широкоплечим блондином с чуть рыжеватыми волосами и глуповатой улыбкой. Она надеялась, что блондинистость – это единственное, что их объединяет. – И вообще не надо бы нам этим заниматься. От солнца рак бывает.

– Только не в ноябре. И потом мы слишком молодые, чтобы получить рак, – уверенно, с полным осознанием своей правоты заявила Имоджен.

Именно это и нравилось Кэти в подруге. Ее всегдашняя уверенность и определенность.


– Если за неделю не потемнеют, сделаю искусственный загар. А иначе ноги будут как молочные бутылки.

– Этого я допустить не могу, – машинально заметила Кэти и ощутила, как у нее зачесалось за левым ухом. Она потрясла головой. По правде говоря, пользоваться искусственным загаром ей не хотелось. В ее представлении искусственный загар ассоциировался с легкомысленными девицами и дешевыми тряпками. Возможно, она унаследовала это от матери, которая отличалась уверенностью иного рода.

– Попроси свою тетку, чтобы она помогла… магией.

А вот это свойство Имоджен – ее неспособность помолчать о том, что лучше не трогать, – Кэти не нравилось. Она уставилась на голое колено подруги.

– Может, это гусиная кожа, но вот та родинка смотрится забавно.

– Помолчи, – огрызнулась Имоджен, но все же села и потянула юбку чуточку вниз. – Ну так что? Какая она из себя? Мама говорит, в школе она была совершенно невменяемая.

– Внимание, мальчики, – сказала Кэти. Она всего лишь пыталась отвлечь Имоджен, но, присмотревшись, обнаружила среди идущих через двор мальчишек лакомые формы Люка Тейлора. В животе появилось знакомое ощущение пустоты.

Имоджен проследила за направлением ее взгляда.

– Ням-ням. Я, вообще-то, предпочитаю мужчин постарше, но должна признать, Люк – горячая штучка. Первый класс.

– У меня превосходный вкус, – сообщила Кэти. – Надо только сделать так, чтобы он меня заметил.

– Ты это сделаешь. А потом он поймет, какая ты прелесть. И тогда мы устроим свидание на четверых – ты с Люком и я с Гэвином. Идеальный вариант.

Кэти улыбнулась. Какие чудесные фантазии.





Глава 4




Проведя два дня за уборкой в доме, Гвен ощутила первые признаки приближающейся каютной лихорадки. К тому же ей пришлось признать ужасающую и неоспоримую истину: она не может больше отворачиваться от своего бизнеса и делать вид, что его не существует. Гвен не хотела формировать и упаковывать клиентские заказы. Не хотела смотреть на последнюю сделанную витрину и уж определенно не хотела вспоминать, с каким воодушевлением работала над ней перед тем, как обрушились последние заказы, а потом, неотвратимое и безжалостное, как старуха с косой, нагрянуло уведомление о выселении. Не хотела, но выбора не было. И пусть «Забавные мелочи» обанкротились, но подводить клиента она не собиралась. Заказы на витрины поступали нечасто, и заказчица пожелала получить «что-то о любви» на годовщину свадьбы. Гвен придумала миниатюрный аптечный киоск с полочками, заставленными крохотными пузырьками и баночками. Прочитать этикетки можно было только с помощью увеличительного стекла, но между пудрой для ног и микстурой от кашля попадались «настойка истинной любви» и «сердечное желание».

Гвен шлифовала заднюю кромку витрины, когда у задней двери появилась знакомая фигура.

– Я сейчас ухожу, – сказала Гвен, поднимаясь. – Извини.

Тем не менее Лили вошла в кухню, неся с собой неизменно ясную улыбку. Проведя ладонью по столешнице, она обвела комнату внимательным, придирчивым взглядом.

– Все в порядке?

– Да. – Гвен положила надфиль.

– А это что? – поинтересовалась гостья, с любопытством разглядывая витрину.

Гвен хотела сказать мое искусство, но подумала, что это может прозвучать чересчур претенциозно.

– Что-то вроде уголка памяти. Я этим занимаюсь. Изготавливаю на продажу. За деньги. – Вроде бы как.

– А для чего оно? – Лили наклонилась, чтобы рассмотреть получше, и едва не ткнулась носом в плексиглас.

– Ни для чего. Просто украшение.

– А… – Лили выпрямилась. – И сколько ты за это берешь?

Гвен моргнула.

– Шестьдесят пять фунтов. Эта стоит дороже, потому что выполняется на заказ.

– Неплохо за такую мелочь. – Лили одобрительно кивнула.

– Вообще-то не очень. – На изготовление аптечного киоска ушло шестнадцать часов, и миниатюрная антикварная плитка стоила десять фунтов. Гвен вдруг рассердилась на себя. Неудивительно, что она разорилась. Что с ней не так? Мастер йоги Руби наверняка сказал бы, что у нее неправильно сориентированы чакры.

Она накрыла коробку оберточной бумагой, добавила карточку – спасибо за покупку – и начала заворачивать изделие в пузырчатую пленку.

Лили, однако, не уходила.

– Я поеду в город, на почту, – намекнула Гвен.

– Вот и прекрасно, – сказала соседка. – Я с тобой. Познакомлю с городом.

Гвен понимала – нужно объяснить, что она жила в Пендлфорде и, возможно, знает город не хуже самой Лили, но решимости не хватило, и приготовленные слова остались при ней.