Язычник

– Да, да… – прошептала Рогнеда, еще крепче прижимаясь к Славке. – Но это… Пустое теперь. Не достанусь я твоему князю, Славка! Пал Полоцк! А кремлю не устоять. День-два – и возьмет его Владимир. – Или ему, или смерти достанется Рогнеда! – Голос княжны дрогнул. – Рабичичу или сырой земле! Кто раньше поспеет!

Тут она уткнулась личиком в плечо Славки и заплакала.

Славка притянул ее к себе, гладил, шептал что-то, утешая… Но он знал: княжна сказала правду. Если и простоит полоцкий кремль больше одного дня, так только потому, что воинство Владимира занято грабежом. Пока не натешатся нурманы добычей, пока не выгребут город дочиста. День, может, два…

И помощи ждать неоткуда…

– Возьми меня, возьми меня, Славка! – жарко прошептала Рогнеда. – Сейчас! Быстрее!

У Славки с прошлой луны не было женщины. Соскучился по сладкой ласке. Тело требовало: возьми! Но с телом бы Славка как-нибудь справился. С сердцем совладать труднее.

Рогнеда, видно, чуяла его колебания… И его слабость. Она прижалась еще крепче, терлась грудями, животом, бедрами… Неумело, но пылко. И Славка не стерпел. Да и что беречь ему было? Права княжна: не достанется она Ярополку Киевскому. Никогда.

Славка легонько толкнул ее, опрокидывая на спину. Княжна с готовностью опрокинулась, раздвинула ноги. Лоно ее было скользким и влажным. И запах от него шел… Как от весенних цветов.

– Что это? – спросил Славка.

– Маслице, – немножко смущенно проговорила Рогнеда. – Я ведь первый раз… Ни с кем еще не любилась… Ну что ты ждешь? Бери меня быстрее!

Славка коснулся губами ее ушка… И отдернулся, уколовшись о сережку. Не сняла. Забыла.

Непонятно почему, но от этой ее забывчивости Славка вдруг сразу забыл, что Рогнеда – старше, что она – княжна. Он был мужчиной, сильным умелым мужем, а она – неопытной, девственной, хрупкой…

– Любо моя, – шепнул он, ласково стиснув ее бедро. – Куда нам спешить? Ночь длинная…



Когда Славка снова коснулся ее лона, Рогнеда вздрогнула, вздохнула со всхлипом…

Она уже не была княжной, решительной, привыкшей приказывать… Ей вдруг стало немножко страшно.

Нет, Рогнеда очень хорошо знала, что сейчас будет. Она не единожды видела, как любятся. И в Купальские ночи, на травке, и в теремных покоях. Однажды она даже велела парню из дворовых холопов взять одну из ее девок. Тот не посмел ослушаться. Да и девка была не прочь. Рассмотрела тогда Рогнеда все как есть. В подробностях. И позже еще девок порасспрашивала, что да как. А как иначе? Она же – княжна. Не может такого быть, что челядь что-то знает, а она – нет. Но одно дело – видеть, как другие. А совсем другое – самой…

Рогнеда немножко напряглась: знала, что будет больно. Ждала… Боли не было. Было – странно…



У Славки и прежде были девственницы. Девственниц в дружине ценили особо. Отроки хвастались друг другу… Многие – привирали. Славка не хвастался и не врал.

Ионах когда-то сказал: «Не друзья, а подруги твои должны знать, каково твое мужество».

А брат Артём добавил: «А помнят девки не боль, а ласку».

«Это смотря какая боль», – возразил Ионах.

И оба засмеялись.

Славка не понял тогда, почему они смеются. Он сказанное – запоминал.

Потом пригодилось.

И – сейчас. Как ни хотелось Славке войти – ударом копья, но сдержался. Вошел мягко и плавно, медленно… Так наносят умирающему последний удар: клинок сам ищет верную дорогу к сердцу, а его хозяин лишь принимает последний вздох, последнюю дрожь. Глядя в глаза…

Глаза у Рогнеды были закрыты, а вздох и дрожь были не последними, а первыми. Тесная щелочка стала еще тесней… И еще тесней, когда Славка выплеснул первое, самое крепкое семя…



Груди у Рогнеды – большие и налитые, а бедра широкие, как у взрослой женщины. Она и есть взрослая. В ее годы у обычных женщин уже по двое-трое детей. Однако Рогнеда – княжна. Княжну выдают замуж не когда созреет, а когда находится подходящая партия. Могут и в пять лет выдать. И в двадцать пять.

Но женская природа одинакова и у княжен, и у холопок. Очень, очень истосковалась Рогнеда в своем девичестве. А близкая смерть, что орала по-нурмански по ту сторону кремлевских стен, только умножила телесную жажду.

Уже насквозь промокли льняные простыни, а Славка и Рогнеда всё никак не могли насытиться друг другом. Вроде бы совсем обессилят: полежат рядом, погладят друг друга… Потом хлебнут меду – и опять любятся.

Нравились они друг другу очень. Телесно. Славка – большой, мускулистый. Кожа – гладкая, вся в полосках старых шрамов. Руки, ноги – крепче дуба. Рогнеда для девы тоже не слаба. И лук натянуть умеет, и конем управлять. Бедра, колени, икры. Обхватит Славку ногами – крепко! А ступни мягкие, маленькие. Княжны по стерне верхом скачут, а не босиком бегают. Босиком – только по шкурам да по коврам в теремных покоях.

Всю ее изласкал Славка – от маленьких мягких ножек до самой макушки, вокруг которой короной свилась толстая девичья коса. Ее бы распустить следовало, а наутро заплести по-иному: не по-девичьи, а по-женски. Но близость их – тайная. Потому косой Рогнединой Славке играть можно, а расплетать – нельзя. И кричать – тоже нельзя. Потому не кричала Рогнеда – стонала тихонько, закусив пухлую губку.



Тихо было в тереме. Лишь время от времени перекликались дозорные на вышках. Замер полоцкий кремль. Прислушивался, как лютуют за стеной захватчики. Спали немногие. Ворочался на своем ложе полоцкий владыка Роговолт. Думал: что делать? Как спастись? И понимал – никак. Было у него двадцать больших сотен дружинников, осталось шестьсот пятьдесят человек. Было двое воевод – не осталось ни одного. Из двадцати сотников уцелело трое. Из ближников, старшей гриди, почти никого не осталось: все пали, прикрывая своего князя… Лежал князь, слушал, как буйствует враг в его городе. Городе, который он крепил и строил…

Когда пришел сюда молодой варяг Роговолт, совсем другим был Полоцк. Невеликое городище на слиянии двух рек. Ничего особенного. Но он, Роговолт, еще тогда понял: не простое это место. Здесь лежит важная часть торгового тракта. Здесь – одни из врат великого пути. Кто возьмет под себя здешние дороги и волоки, тот дивно разбогатеет.

Вот почему не поплыл Роговолт дальше на юг, как намеревался. Погнал прочь здешнего князька и стал править сам.


Дальше всякое бывало. И осаждали его. И сам осаждал. С новгородцами схватывались, считай, каждый год. С плесковскими тоже. В трудные времена, случалось, беловодский князь выручал…

Сейчас не выручит. Не успеет, даже если узнает о Роговолтовой беде. Да и захочет ли помочь? Не захотел породниться с Беловодьем Роговолт. Не отдал Рогнеду за княжича Трувора…

Из-за Рогнедки небось всё и вышло. Не оскорбила бы она Владимира, не наехал бы он сейчас на Полоцк!

Гнев против дочери закипел в груди Роговолта… Но князь смирил его. Не в Рогнеде дело… Не только в Рогнеде. Всё равно пришел бы сюда Владимир. Не нужен ему за спиной несмиренный Полоцк, ежели он на Киев идти собрался. А что на Киев – это сразу понятно. Полоцком такую прорву викингов не насытить.

А если замириться с Владимиром? Отдать ему Рогнеду…

Нет, поздно. Не пойдет Владимир на переговоры. Сам бы князь, может, и пошел, но Добрыня не даст. Этот – злопамятный. И умный. К чему переговоры, когда сила на твоей стороне. Если и говорить, то лишь о полной выдаче. Открыть ворота, отдаться на милость… На милость нурманов, что ли?

Нет, не откроет кремлевские ворота Роговолт. Будет драться. До последнего. Будут боги милостивы – умрет с мечом в руке. Умирать Роговолту не страшно. Пожил он долго и славно. А как сказал когда-то Святослав Киевский: «Мертвые сраму не имут».

Князь принял решение и закрыл глаза. Надо хоть немного поспать. Завтра – тяжкий день. Может, и последний…

Но сон не шел. Людей своих жалко. Особенно – детей. Особенно – Рогнеду…



Рогнеда ушла от Славки под утро, незадолго до рассвета. Славка сразу уснул. Спокойно. Этой ночью ему было очень хорошо. А будущего он не боялся. В свои восемнадцать Славка уже не раз побывал на краю, в полушаге от Кромки. Живой пока. Глядишь, и сейчас все обойдется хорошо. Главное – кремль удержать. А там, может, и помощь поспеет. Из Смоленска, к примеру. А может, и сам Ярополк с ратью придет. От Киева до Полоцка за седьмицу дойти можно, если двуоконь и поторопиться.

Славка был – опоясанный гридь. Но – молод. Потому в плохое не верил и думать о плохом не хотел. Однако вспомнилось: дядька Устах погиб. Вот беда-то…





Глава десятая

Последний бой князя Роговолта




– Я! Я первым вошел в этот город! И я – в своем праве!

Ярл Торкель – без малого восемь пудов мощи и ярости, спутанные волосы, заляпанные грязью и чужой кровью доспехи и одежда – навис над Владимиром.

– Я беру что хочу! Таков закон!

– Разве?

Непохоже, чтобы грозный вид ярла напугал новгородского князя.

– И давно ли ты стал хранителем наших законов, Торкель?

– Закон войны везде одинаков! Кто первым вошел в город, тот получает лучшее!

– Не спорю, – кивнул Владимир. – А кто первым вошел в город?

– Я! – рявкнул ярл. – Я!

– А я слыхал иное, – заметил Владимир. – Мне говорили, что из твоих людей первым встал на стену Гудмунд Желтый. А ты в город вошел, когда открыли ворота. Так ли это?

– Я слишком тяжел, чтоб прыгать на стену, – буркнул Торкель. – Или ты сам не видишь? А хёвдинг Гудмунд – мой человек! Он – всё равно что я. И я сам его награжу! Когда будем делить добычу, он получит то, что причитается.

– А ты? – спокойно спросил Владимир.

– Что – я? – не понял Торкель.

– Чей ты человек, ярл?

– Я – свой собственный! – Торкель гордо задрал бороду: мол, кто оспорит?

– А по-моему, ты – мой человек, – заметил Владимир. – У нас с тобой – уговор. Я дал тебе деньги, чтобы ты мне служил. Вот ярл Дагмар денег моих не брал. Он здесь, потому что он – мой друг. Если бы он сказал то, что сказал ты, я бы не стал с ним спорить. Но тебя, ярл Торкель, я нанял.

Рука взбешенного ярла легла на рукоять меча. Ближние гридни Владимира шагнули вперед, но князь остановил их движением десницы. Торкель свиреп, но он – не берсерк. Он сначала подумает…

Так и вышло. Торкель не вытянул меч. Вокруг Владимира – его гридни. За спиной князя ухмыляются Дагмар и его воины. И Сигурд, змей, тоже лыбится во все тридцать два зуба. Ярл Торкель – родич, пусть даже и дальний, Харальда Серой Шкуры. А Харальд сделал вдовой сестру Сигурда Астрид. Весело ему, что гнет Торкеля молодой хольмгардский конунг. А ведь верно он сказал: Дагмар не взял у конунга Вальдамара денег. Они – друзья. Не раз вместе ходили в вики. Вальдамар женат на сестре Дагмара…

Торкель может вызвать хольмгардского конунга на поединок, а что потом? Допустим, Владимир примет вызов. Он молод, горд, считает себя умелым воином. Допустим, боги будут благосклонны к Торкелю, и он убьет конунга Вальдамара.

…И останется один – против всех. Против Дагмара, конунгова родича. Против Сигурда Эйриксона, своего кровника. Против новгородцев, которые ненавидят всех викингов…