Язычник

И Добрыня тоже одобрительно кивнул, хотя план этот они придумали вместе, заранее. Пусть думают, что князь все решил сам и прямо сейчас.

А с грозой очень хорошо получилось. Все видят: удача на стороне Владимира. А удача и победа, считай, одно и то же.





* * *


Киевские лодьи мокли под дождем, но товары были надежно укрыты. Сами купцы спрятались под кожаным пологом, пережидая буйство Сварога и подкрепляя силы вяленой рыбкой и густым свежесваренным пивом. Купцы умели постоять за себя. У каждого было оружие: у кого – меч, у кого – топор или копье. У всех – луки и стрелы. Однако у стен Полоцка торговые гости чувствовали себя в полной безопасности. И оружие их большей частью осталось на лодьях. Это в походе оно должно быть под рукой, а здесь их бережет сила полоцкого князя.

Не уберегла.

Нурманы возникли из завесы дождя так стремительно и бесшумно, как умеют только викинги. Искусство, отточенное в сотнях походов, в десятке поколений. Внезапность в набеге – это победа.

Пятеро хирдманов, слаженных в битве, как пальцы одной руки, набросились на девятерых киевлян, укрывшихся под пологом, и перебили их быстрее, чем дважды прокукует кукушка. Посекли, убедились, что живых не осталось, и устремились дальше. Убивать. Мужчин, женщин, детей. Всех.

Вскоре на полоцкой пристани не осталось ни одного живого человека. Только нурманы. Тихо и быстро. Кое-кто из убиваемых, правда, успел крикнуть, но крик потерялся в шуме ливня.

Хирдманы ярла Торкеля прикончили больше сотни человек. Никто из викингов не получил даже царапины.

Ярл с подозрением вглядывался на привратные башни. Оттуда могли что-то заметить… Но не заметили.

Будь ярл один, он рискнул бы и бросил хирд к доверчиво распахнутым воротам. Вдруг удастся успеть раньше, чем эти разини проснутся и запахнут тяжелые створы…

Но Торкель был не один. Сделав дело, нурманы рассредоточились и затаились. Их время еще не пришло.





* * *


Сначала хрипло взревели рога сторожи на башнях, потом подхватило медным лязгом било на рыночной площади, а уж вслед за ним зарокотал-загудел большой барабан Детинца, поднимая княжью дружину.

Тревога застала Славку в отведенной ему комнате-горенке на самом верху княжьего терема. Славка бросился к окошку и сразу все увидел: затворенные ворота, спешащих по дороге воев, пеших и конных. Чужих. Сквозь дождевые струи знамен было не различить. Видно лишь, что пешие бежали – кучей, а конные ехали ровно, не обгоняя и держа строй: вот она, добрая выучка.

Присмотревшись, Славка увидел больше. Увидел лестницы, которые несла пехота, увидел большие щиты, которые тащили бегущие в первых рядах. Если у кого и могли возникнуть сомнения, что к Полоцку подступает враг, то теперь уж никаких сомнений не осталось. Еще Славка увидел, как выбегают из Детинца дружинники, на ходу застегивая брони, а из ближайших домов выскакивают горожане – ополченцы. Эти – кто с чем – с топорами, с сулицами, иные и вовсе с мирной снастью: косами да цепами. С тем, что под руку подвернулось.

По Славкиной спине прошла знакомая дрожь: битва!

Мигом бросился он к сложенной на ларь броне. Прямо поверх мирной рубахи надел поддоспешную стеганку, потом – текучее серебро кольчуги, затем – блестящий от жира панцирь хитрой византийской работы – с упругими выпуклыми чешуйками и зерцалом, на котором мастер вызолотил скорбный лик какого-то ромейского святого. Встряхнулся пару раз, чтобы броня «села» как надо. Подпоясался, проверил, полон ли колчан, хорошо ли ходит сабля в ножнах (знал, что хорошо, но все делал, как учили, по верной воинской привычке), не болтается ли в кармашке «засапожник», на месте ли запасная тетива. Последние движения – нахлобучить на голову шлем с подкладкой из войлока и мягкой кожи, закрепить ремешок, натянуть рукавицы – и в бой.

Лестницей не воспользовался: прыгнул с разбегу на опорный шест, соскользнул вниз, едва не сев на плечи какому-то полоцкому отроку, рявкнул на него: «Шевелись, курица!» – и во двор. А там сразу увидел и князя, и Устаха.

Оба – уже в седлах. А за ними – собирающийся конный строй лучших дружинников.

Еще один взгляд – на кремлевские ворота. Там – княжич Вуйфаст. Подгоняет выбегающих уже не толпой – десятками, дружинников.

Сызмала обученный воинскому делу, Славка сразу отметил выучку полоцкой дружины. Хоть и внезапно напал враг, а порядок сохранен. Всё двигается быстро, но без лишней торопливости. Вот только дождь – не в руку. Тетивы намокнут – беда.

Славка глянул на небо: ничего хорошего. Черным-черно. Ну да ладно.

И побежал на конюшню. Седлаться. Решил – его место в конном строю. С лучшей варяжской дружиной. Чай, не погонит воевода.



Жеребец хузарский, увидев хозяина, обрадовался, потянулся губами и, даже не получив гостинца, все равно не огорчился. Почуял: скоро будет веселье.

Конюх-холоп накинул на жеребца потник, замешкался с незнакомым степным седлом с укороченными стременами. Славка его отпихнул, сделал все сам, мах ногой – и Славка мягко опустился в седло. Жеребец легким шагом вынес его наружу.

Как раз вовремя: конная гридь уже собралась и тронулась к выходу. Князь – первым, воевода – последним. Увидев Славку, позвал жестом. Славка пристроился рядом. Напоследок оглянулся и увидел княжну. Рогнеда стояла на балкончике, глядя вслед дружине. Славка встал на стременах, махнул рукой.

Ответила ему княжна или нет, разглядеть не успел. Заслонили ворота.

«Крепость города не в стенах, а в его защитниках», – говорил Славке отец.

Защитники защитниками, а добрые стены тоже не помешали бы. И ворота покрепче. Те, в которые сейчас колотили тараном нападающие, крепости были не особой. Петли их уже гнулись, а дерево трещало под ударами тарана. И таран-то был невесть какой. Ошкуренное бревно, подвешенное на опорах и прикрытое сверху сложенными на жердины щитами и бычьими шкурами.

Два-три булдыгана пуда на три развалили бы это прикрытие в хлам. А еще лучше – котел кипящей смолы. Булдыганов не было. Не припасли. Смола была, только разогреть ее не успели. Запас дров отсырел, а новые пока не поднесли.


Тетивы луков тоже отсырели почти у всех. Но не у Славки.

Вместе с Устахом он вскарабкался на привратную башню, откуда можно было стрелять вдоль стены. Время от времени посылал стрелу в облепивших стены ворогов. Однако толку от его стрельбы было немного. Дождь хлестал, не переставая, сбивал стрелы. Приноровиться к нему было невозможно. Однако и нападавшим было нелегко. Земля под стенами размокла, превратилась в скользкую грязь. Скользкими были и бревна частокола, однако враги не унывали. Упорно карабкались наверх. Полочане били сверху копьями, отталкивали лестницы, но высота была небольшая, упавшие в большинстве оставались невредимы и снова бросались на штурм.

Устаховы дружинники держали правую от ворот сторону вместе с ополченцами-горожанами. В бою почти не участвовали. Вмешивались, когда кому-то из наступавших удавалось взобраться на стену. С отпихиванием лестниц ополченцы отлично справлялись сами, а стрел снизу можно было не опасаться. У нападавших тоже намокли тетивы.

– Пустое, – оценил их деятельность Устах. – Стену им не взять. А вот ворота… Лихо свеи лупят.

– Откуда знаешь, что свеи? – спросил Славка.

Он видел только конец тарана, размеренно ударяющий в створ ворот, но не тех, кто его раскачивал.

– Орут по-свейски, – пояснил воевода.

– Может – вылазку? – предложил Славка.

– Ишь умный какой! – неодобрительно проворчал бородатый дружинник, безуспешно пытавшийся выцедить кого-нибудь из таранщиков. – Новгородцы только и ждут, что мы сами ворота откроем. Ничё, киевлянин, не боись, отобьемся!

– А я бы ударил, – не сдавался Славка. – Пока они здесь всей силой собрались, выскочил бы через другие ворота, да и ударил сбоку! Я слыхал: новгородцы – вояки слабые. Только числом и берут. Ударим конно – не устоят!

– Туда посмотри, – воевода взял Славку за плечо и развернул к другой бойнице: – Видишь, кто там, на дороге?

Славка поглядел. На дороге были конные. Сотен десять, не меньше. Но ближняя дружина Роговолта немногим меньше. А обучены не в пример лучше…

– Это не новгородские ополченцы, а князя Владимира гридь, – огорчил Славку Устах. – Мы ударим сбоку, а они – нам в бок.

– Думаешь, Владимир это? – усомнился Славка.

Сквозь дождевые струи ничего не разглядеть.

Только и разобрать, что конные.

– А больше некому, – сказал Устах. – Те, кто на стены лезет, по-нашему орут. Внизу, с тараном, – свеи. Такое войско в наших краях только у Владимира. Да ты не тревожься! Наш князь что-нибудь придумает…

И точно. Защитники как раз подняли на стену дубовую колоду пудов на десять и ухнули ее вниз. Целили на «крышу» тарана. Однако нападавшие заметили копошение наверху, закричали свеям, и те потащили таран назад… Но самую малость не успели. Колода упала аккурат на сам таран и переломила опорную жердину. Внутри кто-то дико заорал: придавило, должно быть. На стенах радостно закричали. Атакующие, похоже, пали духом, отхлынули от стен, оставив тела побитых и сломанные лестницы…

– Вот сейчас ударим! – рявкнул Устах, кидаясь к лестнице.

Славка поспешно сунул лук в саадак, затянул кожаный чехол – и следом за воеводой.

Внизу уже готовились. Дружинники спешно выбивали из петель запорный брус. Конные гридни изготовились: ощетинились пиками. Впереди – княжичи. Дождь струился по шлемам, по длинным варяжским усам. Тучи украли цвета. Выбелили лица. Двенадцать шеренг по десять всадников – первая большая сотня. За ней – вторая, третья, четвертая…

Славка свистнул, подзывая жеребца.

Была бы это дружина Ярополка Киевского, стоял бы Славка в четвертой шеренге: вторая лучшая сотня, сразу за десятником. В этой гриди у Славки своего места не было. Поэтому он пристроился к первому десятку Устаховых гридней, которых рог воеводы созвал со стен. Хотелось бы, конечно, – в первые ряды, но туда не протиснуться. Конные стояли плотно, почти касаясь стременами.

Ворота распахнулись. Конница хлынула наружу, огибая брошенный таран, расплескивая копытами жидкую грязь…

Славка встал на стременах – что там, перед воротами?

Увидел разворачивающихся в боевой порядок конных, убегающих новгородцев… Нет, не убегающих – отходящих. И дальше, в двух стрелищах, в дрожащем мареве дождя, разделенный промежутками пеший строй скандинавских хирдов.

Эх, сейчас бы солнышко над головой и сотни две хузар! Закрутили бы степную карусель – и конец викингам.

А может, и нет, ведь подальше, за пешими, – латная конница Владимира.

Что-то вдруг соединилось в уме Славки. Вспомнил, как брат рисовал палочкой на песке: вот здесь – конные, вот здесь – пешие. Старый Рёрех поправлял: мол, пошире надо стоять, а конным – дальше. Иначе враг в промежутки не сунется, а своим разбега не будет.

Точно так и стояли сейчас вороги. Налетит на викингов конница, разорвет плотный северный строй, огибая хирды, чтобы зайти с флангов, с тыла, потому что в лоб хирд даже с разгона проломить нелегко… Тут их скандинавы и прищемят, лишат свободы и подставят под удар своей конницы…

Славка понял. Понял и Роговолт. Рявкнул трижды турий рог, останавливая полоцких… И тут же, яростно и длинно загудел рог где-то справа, со стороны пристани. И, вторя ему, приглушенный шумом дождя, но все равно страшный и грозный, превозмогающий шум битвы, победоносный клич нурманов: «Берегись! Я иду!»

Потом Славка увидел Роговолта. Полоцкий князь глядел прямо на него. Нет, не на Славку – на воеводу.

– Устах! – надсаживая голос, крикнул Роговолт. – Устах! Останови их! Останови нурманов!





* * *


– Пора, – сказал ярл Торкель своим хёвдингам.