Язычник

– Это он? – спросил Славка.

– Он, – подтвердил Малой. – Три божьих суда за четыре седмицы.

– Нурман знает? – поинтересовался Антиф.

– Откуда? Он в Киеве пятый день. Да и сам подумай: будет нурман что-то там вызнавать?

– Будет, будет! Если где золотишко плохо лежит, так непременно! – Малой засмеялся.

Окружавшие посмотрели на него неодобрительно. Нехорошо веселиться на серьезном деле. Впрочем, вслух никто не укорил. Люди, чай, не простые, а княжьи. Лучше помалкивать.

Ромей поиграл клинком, согревая руку. Попрыгал то на одной ноге, то на другой, забавно покрутил головой.

В толпе кто-то хихикнул. Поведение ромея показалось забавным.

– Скоморох, – проворчал кто-то из спутников нурмана. – Позор нам! Выставили против Фроди скомороха.

– Им же хуже, – ухмыльнулся другой. – Фроди его пополам развалит.

– Знакомая повадка, – негромко произнес Славка. – Похоже, мастер ромейского боя этот Фистул.

– Не был бы мастер, не выставили бы его на божий суд, – резонно ответил Антиф. – А откуда ты про ромейский бой знаешь?

– Поучился немного, – сказал Славка. – Батя для себя и для Артёма ихнего мастера нанимал. А я уж потом – у Артёма.

– Ну начинайте уже! – закричал кто-то.

– Начинайте! – разрешил тиун.

Фроди из Хрелды вскинул руки и заревел страшным голосом:

– О-один!

И побежал на ромея.

Тот на прямую сшибку не пошел. Отпрыгнул в сторону и попытался достать нурмана сбоку. Фроди развернулся с медвежьим проворством, отшиб меч краем щита и пнул ромея в колено.

Фистул подобного не ожидал и не удержался: упал на бок.

Толпа ахнула.

Фроди с ревом обрушил на ромея меч. Защититься от удара такой силы было невозможно. Ромей и пробовать не стал. Бросил в лицо Фроди щит, а сам рыбкой поднырнул под руки нурмана.

Меч Фроди расшиб щит на лету и воткнулся в утоптанный грунт. Да так и остался торчать, – а сам нурман, булькая пропоротым горлом, повалился наземь.

Ромей легко вскочил на ноги и раскланялся. Точно скоморох. Но никто не засмеялся.

– Божий суд свершен! – провозгласил тиун. – Почтенный Серафимий вправе получить недостачу или взять обратно свой товар. Сверх того неправому Фроди надлежит выплатить князю за обман малую виру: две серебряные гривны. Поскольку же сам Фроди сделать этого не может, то вира будет выплачена родичами или взыскана с имущества покойного.

– Поехали, – сказал Славка. – Мы видели, что хотели.

– Я вот ничего увидать не успел, – проворчал Малой. – Разве ж это бой? Так свиней режут! Я бы на месте того нурмана, когда ромей завалился…

– Ничего ты не понял, – усмехнулся Славка. – Думаешь, это нурман его свалил? Да он, хитрец, нарочно упал. И поймал нурмана – как несмышленого отрока. Такого, как ты.

Антиф засмеялся.

– Поглядел бы я, как ты бы с этим Фистулом сразился… – проворчал обиженный Малой.

– Я с ним сражаться не буду, – покачал головой Славка. – Мне брат насчет сразиться ничего не говорил. А вот узнать, откуда такой ловкий Фистул выискался, – хотелось бы.

Узнали. Вернее, узнал Антиф. Пользуясь своей ромейской внешностью и неплохим знанием языка, отрок переоделся в платье мелкого купчика из Климатов и отправился на ромейское подворье. Там угостил вином пару-тройку обитателей – и услышал много интересного.

Прибыл ловкий поединщик прямиком из Царьграда, где слыл одним из самых умелых бойцов. Ромейские купцы наняли его за большие деньги именно для таких дел, какое давеча видели друзья. Среди ромеев Фистул слыл непобедимым. Говорили даже, что он когда-то скрестил меч с самим Иоанном Цимисхием. Говорили об этом на ромейском подворье, но – только среди своих. В Киеве слава Фистула поначалу была невелика, что тоже было на руку ромеям. Однако сейчас о нем уже знают и стараются не связываться.

– Про Цимисхия – брехня, – сказал Антиф, – а вот остальное – чистая правда. За победу над Фроди Серафимий заплатил ему три золотых.

Нарядил Фистула пугать прихожан булгарской церкви священник ромейской церкви, соседствующей с булгарской. Этого ромейского иерея соплеменники не жаловали, поскольку был он невежественен и корыстен. Однако побаивались, потому что, по слухам, иерей этот наушничал одному важному евнуху в Палатине и мог запросто отправить обидчика в узилище.

Однако простым киевским христианам на константинопольские связи иерея было наплевать и они предпочитали посещать булгарскую церковь, где вдобавок и служили не на ромейском, а на понятном всякому словенском наречии.

Фистулу надлежало каждое воскресенье являться к булгарской церкви и творить там всякое безобразие. Но – без серьезного членовредительства, чтобы не довести дело до княжьего суда. Во всех иных случаях дело можно было свести к суду поединком, что Фистула полностью устраивало.


Безобразничал нанятый ромей уже два светлых воскресенья и отвадил от булгарской церкви значительную часть паствы.

То, что священник булгарский дружен с женой воеводы Серегея, ромей во внимание не принял. Может, обнаглел до крайности, а может, просто не знал, поскольку родовичи Серегея молиться ходили в церковь на Горе.

– Интересный у вас, у христиан, Бог, – посмеивался Малой. – Кабы кто подобное у Перунова святилища учредил, да еще в праздничный день, так ему бы живо кровушку пустили. Да хоть и не про Перуна, а про Волоха сказать. Можешь ты такое представить, Славка, чтобы Волохов жрец из Полоцка пришел на капище, допустим, в смоленской земле и там безобразничал? Я вот – не могу. Неужели Бог ваш такое прощает?

Славка смущенно молчал, а вот Антиф нашелся:

– На смоленской – не знаю. А вот на древлянских капищах, где старым богам лесовиков служат, и не такое случалось.

– Так то разные боги, – резонно заметил Малой.

– Может, и разные, да только всем им, кумирам, тот хорош, кто кровью губы мажет. А наш Бог – истинный. И зла не приемлет. А коли Фистул этот его творит, значит он Бога плохо понимает и за то будет наказан.

– А вот это точно! – весело поддержал Антифа Славка. – Я Артёму сегодня же все обскажу, и, Перуном клянусь, Фистул этот очень сильно пожалеет, что полез куда не надо.





Глава четырнадцатая

Ромейский Фехтовальщик и варяжский воевода




Киев.

Лето 975 года от Рождества Христова.

Подворье булгарской церкви близ Смоленских ворот

Пугать схизматиков Фистул теперь ходил почти ежедневно. В саму булгарскую церковь не заходил. Прохаживался во дворе, говорил обидные слова на местном языке, которым его научили. Вообще-то речь здешних язычников Фистул почти не понимал, но это не имело значения. Язык железа везде одинаков. Так же, как и запах труса. А здешние схизматики все оказались трусами. Никто не осмеливался бросить Фистулу вызов. Что бы он ни говорил… Что бы ни делал. Хотя мужи среди схизматиков попадались матерые. Здесь, в Киеве, вообще было много здоровенных сильных и выносливых мужчин. Не зря в Византии так ценятся скифские рабы. Поначалу Фистул даже опасался: вдруг набросятся все вместе. Для этого всегда брал с собой полдесятка охранников с ромейского подворья. Но они ни разу не понадобились. Стояли в сторонке, зубоскалили над местными законами, которые позволяли чужеземцам, таким как Фистул, обижать коренных граждан.

В этот день у Фистула было особенно хорошее настроение. Вчера у него был суд… То есть то, что местные называли судом. Фистулу очень нравился закон, по которому прав тот, кто лучше владеет мечом. Правда, иной раз родичи убитых Фистулом пытались ему отомстить… Фистул убил шестерых, пока киевляне поняли, что Фистул им не по зубам. И опять Фистула никто не наказал за убийство. Хорошие законы в Киеве. А вчера Фистул выиграл суд, даже не вынимая меч из ножен. Соперник только глянул на ромея – и сразу сдался. Но денежки Фистул все равно получил.

– Куда ты так торопишься, девка? – по-ромейски воскликнул Фистул, преградив дорогу симпатичной еретичке. – Здесь церковь, а не лупанарий. Хотя есть ли разница между вертепом и этим богопротивным строением! – Фистул захохотал – очень ему понравилась собственная шутка.

Киевлянка отшатнулась испуганно. Ромей ухватил ее за руку и привлек к себе. Девушка закричала. Пускай кричит – никто ей не поможет. Но когда она рванулась изо всех сил – Фистулу пришлось ее отпустить. Он не хотел, чтобы у девки порвалась одежда. То есть сам Фистул охотно содрал бы с нее все и завалил тут же, во дворике. Но в женском вопросе удобные киевские законы дали промашку. За разорванную одежду полагалась немалая вира. А за насилие могли и вовсе казнить. Правда, сначала пришлось бы доказать, что имело место насилие… Но лучше не рисковать. В городе довольно женщин, готовых еще и приплатить, чтобы лечь под такого доблестного мужчину, как Фистул.

Выпустив девку, ромей поймал за рубаху какого-то схизматика и сообщил ему, что тот рожден от соития козла со свиньей, а потому он, Фистул, сейчас пустит его на колбасу. Это была одна из фраз на местном языке, которую Фистул выучил наизусть. Действовала она отлично. Схизматик побелел от страха и бросился вон со двора.

Фистул снова захохотал.

– Вижу, тебе весело, византиец? – раздалась за спиной Фистула родная речь.

Фистул стремительно обернулся. В трех шагах от него стоял молодой чернявый парень невысокого роста.

«Не местный», – определил Фистул. Наверное, булгарин.

Ромейский поединщик угадал ровно наполовину.

– Я думаю, ты уже достаточно повеселился здесь, – сказал парень. – Пошел вон. И чтоб я тебя больше здесь не видел.

Прежде чем ответить, Фистул очень внимательно оглядел храброго паренька. Вопреки внешней видимости, Фистул был очень осторожен и никогда не бросался в атаку, не оценив силу возможного противника. И если Фистул понимал, что противник сильнее, то старался избежать драки. Невысокий паренек не выглядел очень грозным. Шелковая рубаха со свободными рукавами, шелковые штаны с кожаными вставками для верховой езды… По мускулатуре рук Фистул мог с большой точностью определить, чем занимается человек. Но легкий свободный шелк прятал все. Впрочем, шелк тоже кое о чем говорил. Не всякий киевлянин может позволить себе одежду из паволоки. Еще был пояс с мечом. Правда, стоял парень так, что Фистул не мог видеть рукоять меча. Жаль. Оружие многое могло сказать о своем хозяине. Оружие и мускулы. И телосложение. Сложен парень так, что, будь они в Константинополе, Фистул решил бы, что перед ним гимнаст. Худощавый, ловкий, гибкий… Возможно, умеет пользоваться клинком. Но вряд ли так же хорошо, как опытный поединщик.

Вот только голос этого булгарина Фистулу не понравился. Голос человека, абсолютно уверенного в своем превосходстве.

Фистул был опытен, а значит – осторожен. Он попытался прочесть историю парня по его лицу. Красавчик. По крайней мере на местный манер. Черные усы, кончики которых опускаются ниже подбородка. Фистулу уже было известно, что такие усы носят варяги. Это сословие местных воинов. Но иметь на физиономии такие усишки не возбранялось никому. Да и лицо у парня чистое: ни одного шрама. Правда, у василевса Иоанна Цимисхия лицо тоже было чистым. Фистул видел императора Иоанна не однажды и довольно близко. Как-то раз им даже довелось скрестить клинки в игровом поединке. Василевс, который тогда еще не был василевсом, а был всего лишь популярным стратегом, любил пофехтовать с умелыми бойцами. Цимисхий, соответствуя своему прозвищу,[7] ростом не выделялся, зато был плечист и руки у него были даже длинее, чем у Фистула. Надо сказать, будущий император оказался намного лучше Фистула. А уж любого из здешних варягов Цимисхий прикончил бы за три вздоха.

Нет, вряд ли этот парень – варяг. Варяги по большей части светловолосы и мощного телосложения. А этот – невысок и черняв. Лицом – вылитый булгарин. Скорее всего он просто нахальный мальчишка, привыкший командовать слугами. Надо полагать, папаша у него очень богат.

– У тебя что, плохой слух, византиец? – поинтересовался парень. – Я тебе сказал: убирайся! Почему ты еще здесь?

Фистул усмехнулся.

– Хочешь со мной драться, щенок? – осведомился он самым глумливым тоном, на который был способен. – Тогда покажи, что у тебя в ножнах. – Слово «ножны» Фистул произнес по-латыни, так что получилось двусмысленно и обидно.

Если парнишка первым схватится за меч, Фистул сможет безнаказанно с ним разделаться. Разумная предосторожность. Особенно если папаша и впрямь окажется важной персоной.

– Драться? – Булгарин широко улыбнулся, и Фистул подумал, что парень действительно красавчик. Фистул обычно предпочитал женщин, но иногда не отказывал и юношам. Этому бы он не отказал.

– Я не дерусь с брехливыми псами, – усмехнулся паренек. – Я даю им пинка!