Янтарь в болоте

– Ты же не русалка? – тихо спросила Алёна у ворота мужской рубахи.

Обернуться бы, стряхнуть чужие ладони, снова огонь призвать, но сердце торопливо колотилось аж под ключицами и слова давались с большим трудом.

– Не русалка, – согласилась за спиной беловолосая дева. – Озерица я, Алёнушка.

– Простите, я… – пробормотала алатырница, обмирая от стыда. Подумать только, на озерную деву едва не кинулась!

– Эй, так это опять ты, что ли? Хорунжий пятой Моховой заставы, – сообразил воевода, попытался поймать ее за подбородок, но тут Алёна стряхнула оцепенение.

Рыбкой ловко выскользнула из его рук, бросила на ходу новое извинение и метнулась под деревья.

– Стой, куда тебя… – окликнул ее Олег, бессознательно шагнув следом.

Лежавший в стороне пес, который на появление алатырницы и всю возню людей даже внимания не обратил, на этот раз настороженно поднял голову, двинул вислыми ушами, ожидая команды.

– Пусти! – Дева озера поймала воеводу за локоть, второй ладонью махнула псу, и тот послушно расплющил морду на лапах. – Нечего за незамужней девицей по ночам по саду да по палатам гоняться, люди невесть что подумают.

– Да плевать…

– Я не о тебе, о ней беспокоюсь, – оборвала его Озерица, но локоть выпустила. – Тем более ты ее узнал, и вон шаль висит, возьми, вернешь. И ленту свою забери. Или так девица понравилась, что на минутку из глаз не выпустить?

– Ага, вроде того, – отмахнулся от подначки воевода. Но послушно подошел к кусту, аккуратно освободил от веток платок. – Боярышень же чарам не учат, разве нет?

– Вот у нее и спросишь.

– Ладно, пойду, ночь уже. – Он махнул Озерице рукой, поднял ножны, вытер рукавом лезвие шашки, свистнул псу и зашагал в сторону дворца.

– Сладких снов, Олежек! – с веселой улыбкой напутствовала его дева озера. – Сладких-сладких, – пропела себе под нос. – Уж я о том позабочусь.

Озерица дара предвидения не имела, над судьбами людскими не властвовала, а уж над чувствами – тем более. Алатырь хранила, озером своим повелевала, а это сила была немалая, но иная. Дождями и плодородными землями тоже управляла, но как помощница братьев – Мокролива и Пашича. Исцелить кого-то порой могла, это верно, но так редко, что каждого из таких людей старалась беречь и опекать дальше, приглядывать, как судьба сложится.

Олег был из таких, Озерица вернула ему здоровье и жизнь. Вот только душу врачевать она не умела вовсе, словами помочь не могла, и лишь с горечью наблюдала, как один из ее названых сыновей губит себя по дури. Сколько с ним говорить пыталась, занять, как дитя малое, делом каким – все без толку.

А тут смотри, какой подарок своими ногами прибежал! У девицы сердце горит так – глядеть больно от жара и света, и воевода явно это почуял. Вон как потянулся к ней сразу! Несколько мгновений, и кручину как рукой сняло, подобрался, нос по ветру, что волк на охоте.

Упустить такую возможность решить давнюю проблему Озерица не могла. Да, выйдет из этого что-то хорошее или нет, она наперед не знала и знать не могла. Однако дошло до того, что любая перемена казалась к лучшему, и дева озера без сомнений решила подтолкнуть своего подопечного.

Чуть-чуть, в меру собственного разумения и возможностей, просто немного помочь Олежке не потерять интерес. Всерьез туманить рассудок и морочить Озерица тоже не умела, чистая вода – честная вода, только правду показать может, а обманом сестрица Тумара ведала, с которой по такому пустяку путаться не хотелось. Но один маленький, крошечный сон, который совсем не нужно мешать с явью, – тут много таланта не требуется, поймать да зачаровать дрему и слабый алатырник сумеет. Ну а подослать кому надо… зря, что ли, с ним всегда ее подарок?

А вот если бы кто-то спросил Озерицу, отчего сон она выбрала именно такой, зачем решила подразнить Олежку и почему нельзя было придумать что-то иное, озерная дева легко бы ответила: «Можно, но не нужно». Так ей надоело нянчиться с этим мальчишкой, за которого чувствовала себя ответственной, что если бы не жалела его, то непременно рассердилась бы. И отчего не отыграться на нем малой шалостью?





Глава 5

Княжеская дружина




До своих покоев Алёна долетела на одном дыхании, не заметив дороги, и платка потерянного хватилась только в конце пути. Огляделась, не видит ли кто, прижалась лбом к прохладному дереву двери, силясь остудить разгоряченную голову. Можно было бы войти, но вдруг Степанида вернулась? Точно ведь спросит, что случилось, а ответить спокойно и неправду алатырница сейчас не могла.

Совершенная глупость жгла стыдом. Ну как можно было саму Озерицу с обыкновенной русалкой спутать? Ведь не похожа совсем! Испугалась за воеводу, и все наказы Вьюжина из головы вылетели. Да как тут в стороне остаться, когда он в опасности?! Благо озерная дева не рассердилась…

Колола изнутри ежом глупая ревность. О чем воевода с Озерицей говорил? Для чего пришел на берег? Уж не любовь ли к деве озера заставляет его так тосковать? Говорят же, порой духи снисходят до простых людей, но радость та коротка и горечью кончается… И от этих мыслей становилось нестерпимо стыдно – и перед ним, и перед ней.

Но сильнее прочего душу бередило согревшее через рубашку тепло чужих рук. Он ведь почти обнял ее, и сердце от этого воспоминания сладко замирало в груди.

Алёна обхватила себя за плечи, сжала, глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться и унять торопливый стук в груди. Сердце, глупое, так трепетало, словно возлюбленный в ответных чувствах признался, а не чужой человек чуть придержал для своего удобства. Сердцу было не объяснить.

Постояв у двери, алатырница немного взяла себя в руки и заставила шагнуть через порог, а то не хватало, чтобы ее кто-то посторонний такой встрепанной увидел! Лучше уж пусть Степанида.

Та нашлась в покоях. Спросила, поверх книги глядя на молодую княгиню, где пропадала, но удовлетворилась коротким ответом, мол, свежим воздухом вышла подышать, все хорошо. Не поверила, кажется, но смолчала, проводила взглядом в опочивальню.

Только там, оставшись в одиночестве, Алёна смогла окончательно перевести дух.

Если подумать, она почти и не соврала Стеше: ничего не произошло. Во всяком случае, такого, что могло бы навредить порученному Вьюжиным делу. Ну узнал Рубцов, что она алатырница, так и что? Она ему и про службу свою сболтнуть успела, тайной больше, тайной меньше… Языком чесать воевода не станет, это она знала твердо, а Озерица тем более все про всех ведает, от нее пытаться дар прятать – верх глупости и самонадеянности.

А вот то, что произошло с ней самой и никого постороннего не касалось, так просто выкинуть из головы не удавалось. И вроде не девица, не боярышня скромная, парней не сторонилась, но вот так замирать и млеть от одного простого прикосновения ей прежде не доводилось.

Кажется, за минувшие годы ее чувства только окрепли. Затихли внутри и, когда Рубцова не было рядом, почти не напоминали о себе, отдаваясь лишь светлой грустью воспоминаний. Да только влюбиться вновь не позволяли: она все сравнивала парней с воеводой и все не в их пользу. Умом она и тогда и сейчас понимала, как глупо влюбляться в того, кого видела своими глазами всего раз, кого себе без малого придумала. Только это не мешало сердцу трепетать и обмирать, стоило вспомнить встречу на берегу озера.


Алёна прежде не задумывалась, а Олег, оказывается, очень высокий, она ему и до подбородка макушкой не доставала. И плечи широкие. И ладони твердые, горячие. Может, глупости все, что про него говорят? Преувеличивают по злобе, и не так уж он…

На этом месте мысль запнулась, потому что Алёна вспомнила то, на что поначалу и внимания не обратила: шашка, воткнутая в землю, и ножны в зубах пса. Никогда воин такого не допустит, ни за что на свете! Но руки-то верные, сила в них есть… Как же так?

Запоздало припомнилось, что воевода был без повязки на лице, и она отругала себя, что не разглядела. Стояла совсем рядом, но так и не решилась посмотреть ему в лицо. Заметила только мельком, что глаз точно целый, но зачем его закрывать? Может, просто незрячий, с бельмом?..

Алатырница заставила себя переодеться ко сну и лечь в постель, но уснуть никак не получалось. Она перебирала в голове мысли и переживания, а перед глазами въяве стояла простая белая рубаха без шитья по вороту, обрисовавшая широкие плечи. Все сильнее Алёна корила себя за нерешительность – не посмела коснуться, поднять взгляд, да даже заговорить толком не смогла! Мямлила едва слышно, отчаянно стеснялась, а теперь лишь в воображении дорисовывала то, что могло бы быть.

Сначала в мыслях, а потом и во сне, потому что, когда она забылась, почти ничего не изменилось. Только во сне она не сбегала, а зажмуривалась, когда он поднимал ее лицо за подбородок, чтобы поцеловать. Но и поцелуя не следовало, сон смешивался, и то воевода куда-то пропадал, то сама она вдруг бежала по какому-то дикому лесу и ветки стегали по лицу, то хохотали вокруг русалки, увлекая ее в свой хоровод.

От мутного сна Алёна просыпалась несколько раз за ночь и еще до рассвета открыла глаза с пониманием, что выспаться не выйдет. Да и не только выспаться: сердце вновь трепетало так, словно она только-только сбежала с берега.

Алатырница выбралась из постели, прошлась босиком по остывшему за ночь полу. Сон как рукой сняло, да еще сила внутри била ключом и искала выхода: желтый янтарь не любит неволи, ему надо свободно пылать, ему воздух нужен, иначе задыхается и злится. И так было маетно, а из-за того, что силу никак не удавалось успокоить, – еще и буквально нехорошо: подташнивало, голова кружилась.

Такое состояние всерьез встревожило Алёну, и она решила обратиться за помощью, выглянула в смежную комнату.

– Стеша, ты спишь? – позвала тихо.

– Уже нет, – ворчливо откликнулась та. Рыжая уместилась на лавке, кажется, вполне удобно, так что ни вставать не спешила, ни даже глаза открывать. – Чего тебе, горемычная, понадобилось? Еще первые петухи не пропели.

– Маетно, – честно призналась Алёна, прошла в комнату и забралась с ногами на ближайший стул. – Огонь внутри злится. Я боюсь, что не смогу его больше прятать.

При этих словах Степанида все-таки села на своей постели, окинула Алёну цепким взглядом, нахмурилась:

– И впрямь. Беда с тобой…

– Прости, – повинилась та. – Как теперь быть?

– Да мы тоже хороши! – вздохнула Стеша. – Не подумали. Молодая горячая кровь, какие уж тут прятки… Вот что, надо тебе жар немного остудить, видать, засиделась ты в четырех стенах. У старухи княгини небось тоже не выходила? Так и сидела подле ее юбки?

– Да. Велели же учиться. А как его остудить? Пойти к озеру да просто огонь выплеснуть?

– Ну да, чтобы вся стража на твои чары набежала, злодея ловить, который на князя и на покой дворцовый покушается, – недовольно проворчала Степанида. – Нет. Тут не обязательно живому огню выход давать, разные способы есть. Например, любовника можно найти надежного, проверенного, чтобы не болтал, но ты ж, поди, не согласишься? – усмехнулась она хитро, как будто проверяла.

– А какие еще есть способы? – поспешно спросила Алёна, надеясь, что торопливость эту спишут на гордость и упрямство, а не на то, что слишком легко ей вспомнился один такой, желанный да надежный.

– Разные, – вздохнула Стеша, кинула взгляд на окно, за которым серели сумерки, рассеянно потеребила кончик косы. – Ладно. Раз ты росла в деревне, привольнее городских барышень, может у тебя и слабость быть. Ты же хорошо в седле держишься?

– С трех лет! – не без обиды заверила Алёна.

– И впрямь, кого я спрашиваю! И сегодня как раз среда, оно и к лучшему будет… Одевайся. Штаны, сапоги и рубаху короткую небось не забыла? – усмехнулась она. – И сарафан поверх надень, нечего по дворцу шататься в мужском!

– Я мигом! – Алатырница соскочила со своего места, кинулась к двери в опочивальню, где лежала ее сумка, но на пороге обернулась: – А отчего к лучшему, что сегодня среда?

– Одевайся, кому сказала! – Степанида, которая уже выбралась из-под одеяла, топнула ногой, и Алёна послушно юркнула в спальню. Вдруг Стеша разозлится и передумает?

А вскоре она и вовсе выкинула лишние вопросы из головы, предвкушая хорошее утро. Отчего Степанида вдруг смилостивилась, ее не очень беспокоило, главное, что решение нашла, да какое!

Одевание много времени не заняло, дольше алатырница провозилась, укладывая косу вокруг головы. Под платком все одно особо не видно, а в седло с вольной косой лезть – без головы остаться можно.

Идти в этот раз пришлось далеко, да еще вкруг: по дворцу Стеша свою подопечную не повела, девушки выбрались наружу через узкий проход для слуг, спустившись по черной лестнице. Сад просыпался и чирикал на разные лады птичьими трелями, но его обошли по краю и двинулись дальше. Мимо непонятных сараев и каменных построек, мимо птичника и скотного двора, расположенного от дворца поодаль, мимо конюшен – к большому открытому загону, засыпанному песком. Земля там была неровной: где-то зияли широкие пологие ямы, где-то на низких столбах держались перекладины, вдоль дальней части тянулся ряд соломенных чучел.

– Матушка, кого ты мне послала! – Степанида выразительно закатила глаза и подхватила спутницу за локоть, чтобы протащить дальше. – У девок так глаза горят при виде каменьев самоцветных, шитья золотого или уж хотя бы молодцев добрых, а эта еще до лошадей не дошла, уже чуть не приплясывает! Чую, пущу я козу в огород…

– Ты сама предложила! – возразила Алёна и сама ускорилась, сообразив, что идут они к еще одной конюшне. В пройденной, наверное, княжеские да боярские лошади стояли, а здесь – дружинные.

– Остап Егорыч! – крикнула Степанида, приблизившись к воротам. – Остап! Да где ж его носит?..

Искомый Остап Егорович, щуплый мужичок с хитрыми глазами и лысой головой под круглой шапкой, нашелся за конюшней, у колодца, откуда он тягал воду – наверное, коней поить.

– Вот ты где!

– А вам-то, девки, чего понадобилось? – обернулся он к пришелицам. – Ну-ка, брысь отсюда! Сейчас парни прибегут, никакой с вами работы не будет!

– Не ной, а поди сюда, – властно оборвала Степанида.

Но подошла сама, поманила пальцем, шепнула несколько слов на ухо и быстро показала какой-то знак-подвеску, вытянув его из-под ворота рубахи. Спрашивать, что за тайны, Алёна не стала, ясно же, что рыжая – не простая сенная девка. Небось лично Вьюжина или Разбойного приказа какой-то знак, особый. Своими глазами их алатырница не видела, но слышала, что есть такие подвески с гравировкой и княжеской печатью, их в Разбойном приказе сыщики носили.

– Кхм. Ну коли так… – крякнул конюх. Сбил шапку на затылок, поскреб лоб, обвел рыжую странным взглядом. – Ну коли надо… А чего надо-то тебе?

– Лошадку бы, девушке вот покататься.

– Покататься? – Остапа Егоровича разве что не перекосило. – Ну пойдем, подберем тебе кобылку поспокойней…