Янтарь в болоте

– Ну вот для тебя все самое трудное и позади, – с улыбкой проговорила она.

– А мы… – начала Алёна и вдруг сообразила: – Стеша?! Так вот как ты… вы…

– Да уж чего теперь-то выкать! Ну да, я это. Честно сказать, с личиной я не очень-то постаралась, – с улыбкой ответила она. Подошла, обняла алатырницу за плечи, повела к лавке. – Уговорил вот Алексей Петрович тряхнуть стариной, а я уже подрастеряла навык. Ну а себя молодую повторить куда проще, чем что-то новое выдумывать, благо меня тут и вспомнить некому.

– Ты же его жена, да? Вьюжина, – предположила Алёна, скорее ткнув пальцем в небо, чем действительно догадавшись. При этом она недоверчиво разглядывала рыжую алатырницу и удивлялась, отыскивая привычные черты в новом лице.

– Самая что ни на есть! – весело подтвердила Степанида. – Мы с ним в Разбойном приказе и познакомились, и дети наши служат. Да ты одного видела, он тебя тайной тропой привел в охотничий дом. Повезло Вьюжину со мной, а? – насмешливо подмигнула она.

Стеша оказалась из тех женщин, которые с возрастом становятся если не краше, то уж благороднее точно. Юная Степанида была эдакой рыжей пигалицей, взрослая – статной боярыней с лучиками морщин в уголках глаз и губ, с теплым и мудрым взглядом, гордой осанкой и округлыми плечами. Вьюжин рядом с ней казался смешным и нелепым, и если бы не его острый взгляд и привычка повелевать – был бы и жалким.

– Ему-то да, – задумчиво проговорила Алёна. – А тебе?..

– Эк он тебя застращал! – рассмеялась Степанида. – Алешка, он… Ну да, не ручной, да и какой из него сейчас Алешка! – весело одернула она себя. – Но, знаешь, когда живешь с мужчиной много лет, это все и не важно, какой он для других и что за груз на сердце накопил. Главное, какой в делах, в детях. В горе и в радости, как говорят. Алексей Петрович строгий и не добрый совсем, да при его службе иначе нельзя, но он верный и надежный. И как бы жизнь ни повернулась, а он из шкуры вон вылезет, но семью из-под удара выведет, он это умеет и делает. Я же потому и во дворце не бываю, что врагов у него много, и лучше бы им вовсе не знать о семье Вьюжина. Он вот вроде твоего воеводы – грозный, но настоящий. Не сердись.

– Я не сержусь, я понимаю. Да и ничего столь уж дурного он мне не сделал, так, пугнул пару раз, но ведь не со зла, для дела. Только с Олегом вот… – пробормотала Алёна и умолкла, закусив губу.

– Вот уж чем ты меня удивила! Когда вы так сойтись-то успели, что этот бирюк жениться готов?

– Да я… Давай не будем, – начала она и решительно отмахнулась. Оно как будто и скрывать нечего, и Стеша вроде бы не чужая, но все равно болтать о настолько личном не хотелось. – Расскажи лучше, как получилось, что Вьюжин так ловко все подстроил? Неужто он с самого начала знал, что Дмитрий так тепло ко мне отнесется?

– Ну ты уж из него совсем правую руку Матушки-то не делай, – возразила Стеша. – Поначалу на тебя и впрямь убийцу Краснова ловили, и в том, что заговор есть и что князь – именно его жертва, никакой уверенности не было. Потом Вьюжин другие нашел подтверждения и пару мелких сошек, которые проболтались, княжича проверил – окончательно убедился.

– Как проверил? Когда? – удивилась Алёна.

– Да вот когда судилище над твоей родней устраивал. Он же княжича проверял и пытался предостеречь, жаль, не вышло.

– И правда! – сообразила алатырница. – Про заговор он так рассуждал, и я еще удивлялась, отчего Дмитрий так помрачнел…

– Видать, недостаточно, – усмехнулась Степанида. – Ну а потом, когда княжич так тобой заинтересовался, решили попробовать его подловить. Ты не думай, у Вьюжина и другие обходные пути были, чтобы заговорщиков всех по счету похватать, все равно бы они от расплаты не ушли. Но княжича поймать проще оказалось, мальчишка горячий, в тебе свое отражение нашел и побежал скорее справедливость вершить в своем понимании.

– А откуда ты знаешь, что он мной заинтересовался? И про отражение тоже? Я же тебе вроде не рассказывала так подробно, о чем мы разговаривали…

– Птичка на хвосте принесла, – усмехнулась Степанида. – Приглядывали за княжичем, есть умельцы. Во дворце опасно, заметить могут, мы осторожничали. И правильно делали, как видишь, есть заговорщики и среди дворцовой охраны. А в поле или в лесу подслушать кого-нибудь – легче легкого. С мрунами вот только промашка вышла, ну да костяной янтарь тем и опасен, что отследить трудно, не сразу спохватились.

– И за мной приглядывали? – спросила Алёна с опаской.

Если судить по Стешиным прежним словам, об их встречах с воеводой никто не знал, но все равно неприятно было думать, что мог быть кто-то… Умом она понимала, что белопенному янтарю ветер послушен, а ветер все слышит, да и у некоторых других алатырников есть свои способы подслушать. Но знать в общем и понимать, что это все могли обратить против тебя, – все же очень разные вещи.

– Не всегда, хотя теперь ясно – и стоило бы. Может, не пропустили бы ваши с Рубцовым нежности, а то ведь чуть прахом все не пошло! Все же Дмитрий – неглупый парень, и князь бы из него потом хороший вышел бы… Да что уж теперь!

– Что с ним будет?

– А Матушка знает! – вздохнула Степанида. – Князь решит, да и от самого Дмитрия зависит. Ежели ему Алексей Петрович сумеет голову от той мути прочистить, какую туда заговорщики натолкали, и княжич сдаст тех, кто все это затеял, то оно, может, легче выйдет, повинную голову меч не сечет. А если нет… Не завидую я нашему князю, от сына удар в спину получить – в страшном сне не приснится, а уж карать его полной мерой – и вовсе врагу не пожелаешь. Но я не думаю, что Ярослав его хоть в каком-то случае казнит, помягче обойдется. Ясно же, что не сам Дмитрий до такого дошел, казнить тех надо, кто его за веревочки дергал.

– Главное, чтобы князь это услышал, а то он вон какой упрямый! – проговорила Алёна задумчиво.

– Куда он денется! Упрямый, но не дурак же.

– А как ты думаешь, кто все-таки князя Краснова убил? И почему?

– Тут все вилами по воде пока писано, – рассеянно проговорила Стеша. – Наследство ни при чем, другие дела князя – тоже, это проверили. А вот если его ссору с Ярославом заговорщики приняли за серьезный разлад и попытались склонить на свою сторону, то это могло плохо кончиться. Князь не согласился, но, наверное, и большого значения сказанному не придал, иначе бы с места сорвался и ночью. Ну а они испугались и решили, пока не начал разбираться, избавиться от него. Убивал-то, наверное, кто попроще, а вот разговоры разговаривать должен был человек близкий.

– Светлана? – неуверенно предположила Алёна.

– Это напрашивается, – спокойно согласилась Степанида. – Если так, то выходит, что прислужница ее какое-то снадобье готовила аккурат после того, как первый всадник должен был до дворца добраться. В седле дочь Сафронова держится отлично, с лошадью управится легко – заседлать, расседлать и почистить умеет, при доле везения мог никто не заметить. Дворцовые пристройки охраняются, но все больше от посторонних, за отлучками своих никто особо и не следит. Ох как же Алексей Петрович ругается по этому поводу каждый раз! – Она качнула головой. – Что до Светланы, ее пока не трогали, чтобы рыбку покрупнее не спугнуть, ну а сейчас встряхнут. И ее, и прислужницу-знахарку допросят, ну и того, кто приказ об убийстве отдал, тоже найдут.

– А что же за снадобье ей вдруг понадобилось?

– Да небось примочка от синяков, – усмехнулась Стеша.

– То есть как? Он ее все-таки ударил? – спросила Алёна. – Я думала, что она могла бы его за это убить, за жестокость, например, но…

– Не удивлюсь, если так. – Степанида спокойно пожала плечами. – А что ты на меня так глядишь? Князь Краснов был нравом крут, под горячую руку кого угодно мог приголубить, жене тоже могло перепасть. По секрету скажу, он иной раз и с Ярославом сцепиться пытался. В ту ссору, которая перед его отъездом случилась, так и вышло. Думаю, потому заговорщики и зашевелились. Ну да великий князь прекрасно знал, с кем дело имеет, и Краснова не за лизоблюдство ценил, а за острый ум и умение среди всяческого ученого люда не только подлинные яхонты и самородки находить, но еще их придумки ловко к делу пристраивать.

– И все-таки дико, – упрямо проговорила Алёна. – Я вот задумывалась, что интересно было бы с ним, коль уж он мой отец, познакомиться, а теперь знаю – ну его. К счастью, что мы так и не повидались. Если бы он…

– Если бы да кабы, да во рту росли грибы! – ответила Степанида присказкой. – Какой был – такой и был. А если охота в его жизни покопаться, ты еще историю с его матушкой вспомни, да и его отец, твой дед, тоже был мужик суровый. А лучше не забивай этим всем голову, ложись спать. Ночь-полночь, а завтра уж все прояснится.






Глава 15

Княжеская ноша




Поспать Алёне ночью толком не удалось, она все время ворочалась и рвалась идти на поиски своего воеводы. Понимала, что шарахаться по темноте глупо и до утра подождет, но сон бежал, как бы ни куталась она в тонкое одеяло и ни пыталась спрятать голову под подушкой.

Не спала этой ночью, однако, не одна красновская дочь: лихорадило дворец, да и тишину спящего города то и дело вспарывала дробь копыт – вестовые и отряды дружины проносились по улицам, так что утром Китеж-град гудел, гадая, что и где стряслось.

Вьюжин, который все это затеял и всем верховодил, потратив чуть меньше часа на разговор с княжичем, запер того в его собственных покоях, выставив стражу, и принялся, как он это сам назвал, частым гребнем вычесывать вшей и гнид. За ночь ни дружина, ни сыщики, ни сам он не сомкнули глаз, Разбойный приказ никогда не видывал столько допросов разом, да еще среди ночи, однако наутро боярину было что сообщить князю.

Который ночью, к слову, спал спокойно, о чем особо позаботился не только Вьюжин, но и начальник дворцовой стражи Сухов. С последним Алексей Петрович и без княжеского приказа сумел договориться: двое бояр друг друга недолюбливали, но после того, что рассказал присмиревший княжич, им стало не до разногласий.

А заговор был. Под самым носом, да какой! Три княжеских рода, бояре и челяди без счету. Многое для Вьюжина не стало неожиданностью, многих, вроде Сафронова, и без того подозревал, просто никак не мог ухватить, но кое-чье участие стало неприятной новостью и для него.

Вязать дворян без княжеского повеления он не спешил. Ночь глава Разбойного приказа потратил на то, чтобы все подготовить, и постарался сделать так, чтобы никто из них не получил новостей раньше времени и не сумел удрать или оказать сопротивление, благо главные фигуры находились в предместьях столицы, а не в дальних уездах.

И чем больше Вьюжин вытаскивал на поверхность корней этих сорняков, тем сильнее он злился на устроителей заговора. Причем не за заговор как таковой, а за самонадеянность, недальновидность и сиюминутную жадность, которая непременно грозила обернуться кровавой междоусобицей.

Когда люди только пришли в этот мир и еще не столкнулись с Великой топью, они пару столетий увлеченно грызлись промеж собой, и единого Белогорья тогда не было, было множество мелких княжеств. Матушка и старшие дети ее были без сил после долгого пути, который дался им ой как тяжело, люди жили без пригляда, и в историю человеческую то время вошло как Темное. Это потом уже пришлось объединяться перед ликом общего врага и под строгим взглядом Матушки. Воспоминаний о прежней родине люди принесли немного, но зато историю этих двух первых веков желающий мог бы изучить пристально. Алексей Петрович желал, и изучил, и очень много сделал для себя полезных открытий и важных выводов, предпочитая пестовать в себе мудрость и учиться на чужих ошибках.

Как показывал опыт прошлого, захватить власть – дело нетрудное, только чаще всего захватчик такой княжил даже не годы – месяцы. Вот удержать власть, укрепиться, установить свои порядки – это задача нешуточная, и по зубам она была немногим. И то в мелких княжествах, а что уж говорить про Белогорье!

Так вот, по выводу Вьюжина, нынешние заговорщики были если не дураками, то близко к тому. Он не сомневался, что удержать в руках все великое княжество они бы не сумели, да и то, что имели, вполне могли потерять. Очень многое и очень многих они не брали в расчет, и едва ли их планы простирались заметно дальше убийства Ярослава и вокняжения Дмитрия.

Или же все они и в мыслях не имели сохранять страну, а хотели урвать по куску, насколько пасть разинется, а там хоть трава не расти. Но Алексей Петрович все же предпочел бы недальновидных дураков идейным сволочам: от последних у него случалась изжога.

И еще одна мысль не давала покоя. Доказать и подтвердить ее пока не удавалось, но и отбросить никак не получалось. Потому что в голову приходил единственный человек, которому выгоден был именно такой вот заговор, провальный, с малой надеждой на успех. Остальные заговорщики, конечно, и сами с усами: нахальны, жадны, самоуверенны. Но уж больно одно к одному, и в выигрыше от этой истории в первую очередь оказалась княгиня. И если обо всем остальном Вьюжин мог сказать Ярославу прямо, у него и доказательства были, то с какой стороны подходить к этому вопросу – понятия не имел.

Отношения у старшего княжича с мачехой сложились не как в народных сказках, вражды промеж ними не было. Дмитрию было шесть, когда отец взял новую жену, и хоть первенец поначалу ревновал и обижался, но потом привык. Учеба выручила, приличествующая мальчишке и наследнику, – тут тебе и воинское искусство, и княжеские заботы. Да и тянулся сын больше к отцу, а тот не только не отгораживался от него, но, напротив, стал больше участвовать в жизни подросшего наследника, находил время выслушать, помочь, поддержать.

Вот только и близости какой-то не сложилось, Софья вскоре родила дочку, и вся материнская любовь доставалась ей. Потом и сын появился, и старший, чужой, вовсе оказался без надобности. Ну а Дмитрий отвечал тем же. К младшему брату и сестрам относился снисходительно, к матери их оставался совершенно равнодушен и ее отношениями с князем не интересовался вовсе.

В общем, никакие родственные или дружеские чувства этих двоих не связывали. А своего сына Софья любила, была при этом женщиной хитрой и до власти охочей. И такая вот ошибка Дмитрия больше всего оказывалась на руку именно ей: первый наследник в опале, если вообще жив, а следующий по порядку – ее собственный сын.



Великий князь имел обыкновение вставать рано. Не с петухами, как в деревнях, но тогда, когда большинство бояр еще вкушали сладкие утренние сны. Распорядок дня его был известен: вставал, умывался один, одевался тоже, а потом звал слугу с завтраком, готовым к нужному моменту. В это время князь никого не принимал и очень злился, если кто-то пытался нарушить спокойный ход вещей.

Но сегодня вместе с завтраком и бледным, растерянным слугой в покои великого князя вошли Вьюжин и Сухов, смурные после бессонной ночи. Без того дурное с утра настроение Ярослава окончательно стухло от одного только взгляда на их лица.

– Кого убили на этот раз? – спросил он напряженно.

– Пока никого, – невозмутимо отозвался глава Разбойного приказа. – Мы как раз за этим пришли, княже.

– Убивать? – криво ухмыльнулся тот, отпустил слугу и сел к столу. – Да садитесь вы!

– И верно, вряд ли разговор выйдет быстрым. – Вьюжин нехотя сел последним, уже по примеру своего спутника. – Нет, не убивать, похуже. Ты ешь пока, а я тебе рассказывать буду, что в Китеже стольном деется под твоим носом.

Говорил он кратко и прямо и начал с главного и самого тяжелого удара – с доказанного участия в этом заговоре княжича. Не обошел и причины, подтолкнувшие наследника к такому предательству, – тот чувствовал себя запертым в клетке, злился на отца за муштру. И ладно бы воинскую, ее княжич принять был готов, но вот к цифрам, истории и подробнейшему землеописанию питал глухую злобу.

А потом пошли другие обвинения, расписывались другие роли – кто пестовал в княжиче его недовольство и подвел в конце концов к мысли о несправедливости Ярослава, кто и чего мог добиваться, кем и что, по вьюжинскому разумению, двигало. Упирал на то, что для доказательства слов одного только княжича и пойманной мелкой рыбешки недостаточно, и нужен бы приказ великого князя, потому что применять силу к боярам и уж тем более к князьям без него Вьюжин не осмеливался.

Только про княгиню ничего говорить пока не стал, чтобы не раздувать на пустом месте пожар. Тут дело тонкое, сначала бы разобраться аккуратно, одной только возможной выгодой сыт не будешь. А вот смерть Краснова, с которой все началось, он вниманием не обошел и подозрения высказал. И положил рядом с локтем Ярослава несколько исписанных листков в доказательство своих слов – молчание князя начало его беспокоить.

Только Ярослав этого и не заметил. Как начал Алексей Петрович говорить, он, забыв о еде, расставил локти, сцепил пальцы в замок, уперся в них лбом и зажмурился, даже не шелохнулся за время рассказа, в который лишь изредка Сухов вставлял короткие замечания от себя. Говорить старый вояка не умел и не любил, так что с удовольствием уступил это дело Вьюжину.

А тот под конец уже всерьез встревожился, умолк, выждал несколько мгновений, в которые Ярослав и пальцем не двинул, и позвал осторожно:

– Княже, скажи уж свое слово! Так оставить их, что ли? Не веришь?

– Да делай что хочешь, – невнятно пробормотал Ярослав.

И все же заставил себя разжать руки, провел ладонями по лицу, словно умываясь. Откинулся на спинку кресла, вцепился в подлокотники – и вперил в боярина тяжелый, темный, немигающий взгляд.

Вьюжин бодаться не стал, глаза отвел, склонил голову, терпеливо дожидаясь более точного изъявления княжеской воли.

– Бумагу, – через мгновение глухо уронил князь.

У расторопного боярина с собой нашлось все нужное. Ярослав сдвинул рукой то, что стояло перед ним на столе, кубок и одно из блюд загремели по полу, рассыпая содержимое, но князь этого не заметил. Приказ был составлен в минуту – короткий, написанный злым, дерганым почерком, но полностью развязывающий руки: он назначал Вьюжина Алексея Петровича глазами, устами и карающей дланью великого князя в отлове предателей земли Белогорской и в установлении истины в той мере, в какой это возможно, и теми средствами, какие имеются в его распоряжении. И да восторжествует правда.

Писал это Ярослав своей рукой, молча, стиснув зубы, был бы алатырником – бумага бы вспыхнула под взглядом. Приложил внизу палец – и вспыхнула на нем колдовская печатка с круглым янтарем, из-под пальца побежала затейливая подпись, мерцая живым огнем. Бумага сама собой разгладилась, покрылась тонкими бледными узорами; великокняжеский указ ни с каким не спутаешь.