Яд и Меч

— Что же случилось, тео Юлиан?

В нахмуренных бровях и гробовом молчании служанка различила тщательно скрываемое сильное переживание и, понимая, что случилось нечто плохое, подскочила с кресла. Она стала снимать с графа вещи, а тот, пребывая мыслями где-то у Лилейских островов, не мешал ей и лишь растерянно поднимал и опускал конечности по просьбе Фийи.

— Вы даже не запрещаете мне помогать раздевать вас. Значит что-то страшное… — испуганно прошептала девушка и ее круглое личико застыло в маске ужаса.

— Да. Спящий проснулся…

— И что? Он же всегда просыпается, тео Юлиан, — Фийя непонимающе похлопала большими глазами. С возрастом она не стала сильно умнее.

— Фийя, Фийя… Он проснулся на год раньше. И мы не успеем предупредить всех. Пока гонцы на лошадях достигнут самых отдаленных земель, например, северного Лоракко или южного Анеф-Арайя, то пройдет почти два месяца.

— Вы хотите сказать, что эти два месяца корабли будут плавать туда-сюда и не знать, что Спящий не спит?

— Да. Часть кораблей также покинет Нериумовскую бухту, потому что, во-первых, не каждому по карману обеспечить проживание в Луциосе экипажа до зимы, а, во-вторых, у всех горят сроки, Фийя. И многие будут, молясь всем богам, северным и южным, рисковать своей жизнью с надеждой, что пронесет, и они не столкнутся со Спящим.

— Так очень много людей погибнет, тео Юлиан?

— Да, Фийя, — с тяжелым вздохом ответил граф Лилле Адан, который за тридцать лет уже привык к столь наивным вопросам.

Пока служанка, чуть прикусив губу, наблюдала за господином, тревожно меряющим спальню широкими шагами из угла в угол, находясь лишь в исподнем, Юлиан не знал, что делать. Он чувствовал полную беспомощность перед сложившейся ситуацией и даже не смотрел в сторону раскрасневшейся и горящей Фийи.

— Фийя, подай мне домашний костюм, пожалуйста.

— Вы не будете дремать со мной?

— Нет, я же сказал домашний костюм, Фийя. Я поработаю в кабинете, сейчас не до сна, — терпеливо повторил свою просьбу граф.

— Как скажете, тео Юлиан.

По простодушной мордашке женщины скользнуло легкое негодование, которое, впрочем, тут же стерлось из-за промелькнувшей какой-то совсем не относящейся к делу мысли. И служанка, пожав плечами, вприпрыжку поскакала к шкафу и достала оттуда расписной серебряными нитями халат с темными штанами.

После слов благодарности Юлиан с самым смурным видом покинул спальню и спустился на второй этаж, а там заперся в кабинете, где просидел над отчетами до самого утра. Впрочем, за всю ночь ни один так и не был обработан. Встревоженным взглядом граф смотрел сквозь бумагу куда-то вдаль, стараясь сознанием проникнуть в будущее, раздвинуть его туманные материи и найти решение, которого, вполне возможно, и не существовало в данной ситуации.

А Фийя, чуть печально вздохнув, распустила свои многочисленные косички, сменила платье на ночную сорочку и заползла под легкое хлопковое одеяло. Лишь курносый нос и непрестанно хлопающие глаза выглядывали из-за него, рассматривая висевшую на стене напротив кровати картину с морскими пейзажами.

Когда обращенное к бухте окно посветлело и наступило утро, в кабинет вошел болезненно худой мужчина. Тихой и осторожной походкой он приблизился к дивану у окна и грациозно сел на него, закинул нога на ногу. Казалось, он о чем-то напряженно думает, но на самом деле вечная задумчивость и колкий взгляд из-под бровей были присущи этому бледному лицу всегда. Несменяемая красная пелерина сегодня была надета поверх светло-серого, почти белоснежного платья с золотыми пуговицами.

— Доброго утра, учитель, — вежливо поздоровался Юлиан и пропал глазами дальше в отчете, в который смотрел всю ночь.

— Чтобы утро было добрым, нужно начинать его не с бумаг, Юлиан, а с бодрящего напитка.

По губам пожилого мужчины скользнула лукавая улыбка, а граф Лилле Адан поднялся из-за стола и присел на диван рядом с Вицеллием. Тот достал из поясной жесткой сумы склянку крови, клацнул по ней деловито ногтем, затем передал в руки Юлиана.

— Борькор, Белая Роза или Ксимен? — спросил молодой граф, принимая маленькую, размером с палец, склянку.

— Слепая доверчивость хуже вечной подозрительности, Юлиан, — настороженный взгляд Вицеллия стал более острым. — Если бы вместо меня был мимик, либо в мое тело подсадили сотрапезника, ты бы уже умер от своей тряпочной доверчивости. Сколько лет я уже пытаюсь тебе внушить, что осторожный всегда умирает последним, Юлиан.

Граф Лилле Адан виновато улыбнулся, достал пробку и, двумя пальцами удерживая стеклянный сосуд, принюхался, прикрыл глаза и посмаковал запах. Маслянистый оттенок, сладковатые еле уловимые нотки. Тончайше настроенное обоняние различило совсем легкую примесь какого-то парфюма и еще что-то…

— Вы добавили выжимку из олеандра, чтобы сбить меня со следа, учитель.

С этими словами, продолжая принюхиваться и не сводя глаз с Вицеллия, который вздернул ехидно брови, Юлиан капнул из сосуда на палец и облизнул жидкость. Затем, с широкой улыбкой от уха до уха, запрокинул голову и залил кровь из склянки в рот.

— Белая Роза, которую вы попытались выдать за Голубой Олеандр.

— Да, верно. Хотя редкий дурак будет маскировать один яд другим. Как ощущения?

— Никак. Доза была небольшой.

— Для тебя да, — Вицеллий Гор’Ахаг подпер указательным пальцем с массивным золотым кольцом висок, впалые глаза хитро улыбались, а веномансер вкрадчиво спросил. — Но даже для меня эта доза смертельна. Как быстро бы я умер, Юлиан?

— Хм… Семь, может десять минут.

— Нет. Раньше, из-за больного сердца. А симптомы?

— Паралич и отказ сердца.

— Да, хоть что-то да запомнил. Хороший из меня учитель.

— Хороший… — эхом вторил граф и интеллигентно улыбнулся.

Вдруг старый веномансер что-то вспомнил и обвиняюще покосился на ученика, к которому его пригласил друг почти тридцать лет назад, когда Гор’Ахаг после жуткого скандала решил покинуть службу у Его Величества.


— Ты забыл принять вчера смесь.

— Не до того было, учитель, — Юлиан прикрыл глаза и откинулся назад. — Со дня на день все побережье будет усыпано обломками кораблей, словно костьми. А сами человеческие кости будут перевариваться в желудке у Спящего.

Очень худыми пальцами Вицеллий Гор’Ахаг погладил свое золотое выпуклое кольцо в виде паука, лапки которого служили ободком. Из-под темных бровей молодого графа ощупывал вечно настороженный и чуткий взор старого веномансера, но процесс изучения прервала дрожь. Она пробежала по лицу и телу вампира, и он болезненно сморщился, а круги под глазами стали темнее и отчетливее.

— Вы, похоже, тоже не приняли лекарства, учитель.

— Не ерничай, — Вицеллий скользнул в жесткую сумму и достал оттуда другую склянку, с ободком красного цвета, и выпил кровь. — Увы, за свое искусство приходится очень дорого платить.

— Но вам, в отличие от меня, нельзя пропускать время принятия лекарства! Мне не нравится ритм Вашего сердца.

— Хо-хо, какой ты заботливый. Я еще всех вас переживу, Юлиан, не волнуйся, — Вицеллий ядовито ухмыльнулся, но новый приступ боли исказил лицо в гримасе, и веномансер сложил на платье дергающиеся скрюченные пальцы. — В Ноэле голубой олеандр растет, как сорняк, так что недостатка лекарства у меня нет.

— А как жаль, что Левиафан невосприимчив к яду Олеандра.

После череды тяжких вздохов молодой граф снова вернулся мыслями к бессмертному существу, что наводило ужас на все море Альбо уже очень долго.

— Яд есть против всего и для каждого случая. Но даже если ты найдешь уязвимость Спящего, то невозможно будет достать летальную дозу.

— Да, он слишком велик… Я не придумал пока ничего лучше, кроме как снарядить пару кораблей и вооружить людей арбалетами и гарпунами.

— Ты же делал это в прошлый раз.

— Но другого выхода нет… В 2091 году, 59 лет назад, рыцарь Ной из Белого Афолеона во имя северного бога Ямеса вышел на нефе «Божья Кара» в море и смог ослепить чудовище.

— Но погиб сам! Да и глаз-то у Левиафана осталось еще пять.

— Если, в конце концов, Спящий ослепнет, пусть и по одному глазу каждые пятнадцать лет, то это решит нашу проблему. А один из ударов может стать для реликта последним, учитель.

— На смену одной проблемы всегда приходит другая, Юлиан. Ты рассказывал о северных нагах племени Ойх. А ты не думал, что их благоговейный страх перед этим реликтом защищает Ноэль от того, чтобы они поселились в Лилейском проливе? А?

— Скорее они не лезут в Лилейский пролив из-за племени Нюй, — Юлиан покачал головой, затем вспомнил. — Я их, кстати, пообещал сопроводить к озеру через несколько дней.

— Зачем?

— Они же боятся Спящего и каждое его пробуждение пережидают в водах озера Иво.

— Спящий в дом, наги — вон! — расхохотался ядовито Вицеллий Гор’Ахаг и затрясся от смеха.

Юлиан с осуждением посмотрел на старого учителя, но тот лишь усмехнулся.

— Им бы поселиться здесь, в Ноэле.

— Они и так в Ноэле, — старик блаженно раскинулся на диване и чуть сполз вниз.

— На суше, а не в море. На Юге наги спокойно живут среди людей уже тысячи лет.

— И что?

— Племя Нюй могло бы сделать также.

— И получить вилами в глаз, да, — Вицеллий ухмыльнулся.

— Но в Элегиаре…

— … в Элегиаре наги живут среди людей уже тысячи лет, — веномансер перекривлял графа его же голосом, — да только за долгую историю все расы успели порезать друг другу глотки. Пусть сидят в своем море и не вылезают.

— Когда-то же нужно начать.

— Ты точно друг племени Нюй? — веномансер колко взглянул на Юлиана. — Или, может быть, даже грезишь о добре для всех?

— Нет, я в такое уже не верю, учитель. Не мне, лишившему жизни больше трехста человек, говорить о всеобщем добре.

— Триста, триста? — Вицеллий Гор’Ахаг хохотнул. — Ты ведешь счет, скольких ты отправил к Прафиалу, Юлиан?

— Учитель, прекращайте. Лучше помогите советом.

— Вот тебе мой совет. Пусть Ноэль остается таким, какой есть. Без вонючих оборотней, вечно линяющих нагов и мозгоклюев каладриев, — на лице Вицеллия застыла гримаса отвращения. — Я уже полюбил чистый мир без всех этих.

Вицеллий был невыносим, однако за долгие три десятилетия Юлиан привык к заносчивому снобизму старика-аристократа.

— Неужели вы совсем не скучаете по Элегиару?

— Только по суккубам.