Я вещаю из гробницы

Мы сидели на кухне, Доггер и я. Остальные еще не проснулись, а миссис Мюллет придет из деревни только через час.

Между нами повисло то, что Доггер однажды поименовал «общительным молчанием», небольшим отрезком времени, когда никому из нас не особенно хотелось разговаривать.

Единственными звуками, раздававшимися в кухне, были стук ножей, режущих тосты, и тихое гудение серебряного тостера, чьи маленькие красные змейки внутри превращали белые ломтики хлеба в коричневые. Это чудесно, если задуматься: то, как сухой жар раскаленных электрических элементов заставляет сахара в хлебе взаимодействовать с аминокислотами, создавая совершенно новый набор запахов. Реакция Майяра, так она называется в честь Луи-Камилла Майяра, французского химика, изучавшего приготовление тостов и загар.

Когда мои зубы вонзились во вкусную корочку, я внезапно осознала, что тост, съеденный горячим сразу из тостера, намного превосходит по вкусу тост, принесенный к далекому столу. Хотя здесь наверняка был какой-то урок, в тот момент я не могла понять, какой именно.

Я первой нарушила молчание.

— Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Адам Сауэрби? — поинтересовалась я.

— Знакомый вашего отца, полагаю, — ответил Доггер. — Довольно известный ботаник. Они вместе учились в школе.

Друг отца? Почему Адам не сказал мне об этом? Почему отец никогда не упоминал его имя?

— Его работа часто приводит его в старые церкви, — продолжил Доггер, не глядя на меня.

— Я знаю, — сказала я. — Он надеется найти старые семена в могиле Святого Танкреда. Подвез меня в деревню вчера.

— Да, — сказал Доггер, взяв еще один тост и намазывая его медом с хирургической точностью. — Я видел вас из окна второго этажа.



Никто даже не взглянул на меня, когда я вошла в столовую. Отец, Фели и Даффи сидели, как обычно, каждый в своем невидимом отсеке.

Единственным отличием сегодняшнего утра был внешний вид Фели: белое как мел лицо и красные круги вокруг глаз. Без сомнения, она провела ночь, горюя по покойному мистеру Колликуту. Я почти чувствовала запах свечей.

По-видимому, она еще не поделилась новостью о его кончине с отцом. По какой-то запутанной причине она оставила это при себе. Как будто хранила сокровище.

Мне стало как-то не по себе, как будто я только что соприкоснулась плечами с призраком.

Я скользнула на свой стул и подняла крышку патентованного подогревателя пищи. Главное блюдо этого утра состояло из королевских омлетов миссис Мюллет: плоских резиновых блинов из бледного яйца вперемешку с кусочками красного и зеленого перца и большим количеством чатни, — когда отец нас не слышал, мы именовали эту штуку «жаба на дороге».

Я подцепила одно такое кальмарообразное чудовище вилкой и передала его на тарелке Фели.

Она прикрыла рот ладонью, слабо, но все же различимо рыгнула, отодвинула стул и выбежала из комнаты.

Я вопросительно подняла бровь на отца, оторвавшегося от «Лондонского филателиста», но он не захотел отвлекаться от своего хобби. Несколько секунд он слушал удаляющиеся шаги Фели, как будто прислушиваясь к отдаленному лаю гончей, потом продолжил читать газету.

— Вчера я встретила твоего друга, отец, — сказала я. — Его зовут Адам Сауэрби.

Отец снова выплыл из глубин.

— Сауэрби? — переспросил он. — Где же ты его встретила?

— Здесь, — ответила я. — В Букшоу. Во дворе. У него удивительнейший старый «роллс» — полный растений.

— М-м-м, — протянул отец и вернулся к чтению о гравюрах головы королевы Виктории.

— Адам подвез меня в деревню, — продолжила я. — Он приехал искать древние семена в склепе Святого Танкреда.

Отец всплыл еще раз. Это было все равно что вести беседу с глубоководным ныряльщиком, погружавшимся после каждого предложения.

— Ты говоришь, Сауэрби?

— Да, Адам Сауэрби. Доггер говорит, он твой старый друг.

Отец сложил газету, снял очки для чтения и убрал их в карман жилета.

— Старый друг? Да, осмелюсь сказать, так и есть.

— Кстати, к вопросу о гробнице Святого Танкреда, — небрежно промолвила я, полностью завладев вниманием отца, — вчера там нашли труп мистера Колликута.

Голова Даффи отдернулась от книги. Она все время слушала.

— Колли? — переспросила она. — Колли мертв? Фели знает?

Я кивнула. Я не сказала, что она узнала об этом вчера за завтраком.

— Похоже, его убили.

— Похоже? — внезапно спросил отец. Пять баллов за молниеносную реакцию. — Похоже? Ты имеешь в виду, что ты там была? Что ты его видела, мертвого?


— Я обнаружила тело, — скромно призналась я.

Челюсть Даффи упала на пол.

— Правда, Флавия, — сказал отец. — Это уже чересчур.

Он выудил свои очки, нацепил их, опять снял и снова надел. В прошлом он, казалось, гордился моими открытиями в области трупов, но даже у трупов есть свой предел, заподозрила я.

— Колликут, ты говоришь? Органист? С чего бы ему умирать?

Глупый и одновременно отличный вопрос.

Миссис Мюллет, пришедшая из кухни в тот момент, когда отец говорил, фыркнула:

— Г’рят, вот как это с ним сл’чилось. Все из-за этих хождений на кладбище. Вот демоны и превр’тили его в свинью, как эти свиньи в Библии.

Хождения на кладбище? Что она имеет в виду? Когда я разговаривала в башне с мистером Гаскинсом, он упоминал загадочные блуждающие огни на кладбище, которые видели парни из противовоздушной обороны и противопожарные сторожа, но это было много лет назад, во время войны. Могут ли эти странные церемонии, или что там было, продолжаться до сих пор?

Одно, в чем я была почти уверена и что соединяло отдаленное прошлое с настоящим, было вот это: поскольку в сундуке остался только один противогаз, тот экземпляр, что был надет на лицо бедного мертвого мистера Колликута, должно быть, был взят из того же самого деревянного сундука в башне. Изначально наверняка там их хранилось несколько.

На самом деле, я была готова поспорить на свою бунзеновскую горелку, что эти два противогаза идентичны.

Не то чтобы я была экспертом по противогазам.

Конечно, у Даффи имелась разноцветная маска Микки Мауса из красного каучука с синим жестяным носиком, которую ей подарили, когда ей было всего три года, и которую она держала на своем зеркале, повесив за ремешок.

«Никогда не знаешь, что тебе пригодится», — однажды сказала она мне с довольно странным выражением лица.

Еще был древний противогаз, хранившийся у меня в лаборатории на случай химических происшествий. Его подарил лично дядюшке Тару незадолго до его смерти в 1928 году Уинстон Черчилль, который в то время был канцлером казначейства. Я составила картину их встречи по подробным дневникам дядюшки Тара, томик которых я всегда держала на ночном столике в качестве захватывающего чтения перед сном.

Как-то осенью Черчилль нанес дядюшке Тару визит в Букшоу, и когда они прогуливались вдоль искусственного озера, Черчилль предложил сигару (от которой дядюшка Тар вежливо отказался, потому что его особенной слабостью были «Пимм № 2 Кап»)[19] и сказал: «В воздухе витает война, Тарквин. Я ее ощущаю. Англия не может себе позволить потерять де Люса».

Я так и слышу, как этот человек-бульдог призносит эти слова в своей особенной черчиллевской манере.

— Благодарю, миссис Мюллет, — говорил отец, когда мои мысли вернулись к настоящему. Он благодарил ее не за истории о темных делишках на церковном кладбище, а за «жабу на дороге», чьи останки она убирала сейчас со стола.

Даффи, заложившая место в «Монахе», докуда она дочитала, гофрированной бумажной салфеткой, которыми мы были вынуждены пользоваться с тех пор, как наступили «трудные времена» (ее слова), молча выскользнула из столовой.

Отец вскоре последовал за ней.

— Расскажите мне о свиньях на кладбище, миссис Мюллет, — попросила я, когда мы остались наедине. — С недавнего времени я очень увлекаюсь чтением Библии. На самом деле я подумываю начать записную книжку о животных Нового Завета и…

— Это не для ваших ушей, — ответила она довольно раздраженно. — Альф г’рит, мистер Ридли-Смит, член г’родского магистрата, намекнул им, что небез’пасно б’лтаться вокруг церкви, пока служит слон юстиции,[20] что мне кажется весьма разумным.

— О, вздор, — сказала я, меняя тактику. — Это не более чем деревенские сплетни. Отец всегда говорит нам не обращать внимание на деревенские сплетни, и, думаю, он прав.

Я не могла поверить, что это произносит мой рот.

— О, д’ревенские сплетни? — фыркнула миссис Мюллет, ставя на стол стопку тарелок, которые она собиралась унести, и уперев руки в боки. — Тогда ск’жите мне на милость, мисс, почему им пр’шлось вызвать доктора Дарби к миссис Ричардсон сделать ей укол после того, что она видела на кладбище?

Я открыла рот. Если бы я могла пускать слюни по собственному желанию, я бы это сделала.

— Расскажите мне, — взмолилась я. — Пожалуйста. Что там произошло?

Миссис Мюллет закусила губу, изо всех сил стараясь быть благоразумной.

— Пр’видение вылезло из могилы! Вот что! — произнесла она тихим строгим голосом, при этом её огромные, как блюдца, глаза подозрительно следили за происходящим во всех четырех углах комнаты. — При свете дня! — добавила она. — При ярком свете! Имей в виду, я тебе ничего не г’рила.



Хотя меня еще немного потряхивало после ночного кошмара, я вскоре уже ехала на велосипеде в сторону церкви, меня словно влекло туда магнитом. Свежий воздух будет мне полезен, подумала я: немного свежего кислорода.

Подъехав к церковному двору, я обнаружила, что вход перекрыт. Хотя синий «воксхолл» был припаркован не в том месте, что вчера, он все равно стоял в неуютной близости от входной двери. Теперь в машине сидел не сержант Вулмер, а сержант Грейвс, неудачливый ухажер моей сестрицы.

Я резко остановилась, спешилась с «Глэдис» и нырнула за каменную стену. Как мне пройти мимо этого человека?

Поразительно, как работает человеческий мозг.

Я размышляла о церкви, что навело меня на мысль о псалмах, и тут у меня в голове, словно по волшебству, возникли слова: «Пути Господни неисповедимы, когда он чудеса творит».

Псалом 373.

Конечно же!