Я спас СССР. Том IV

– К какому еще митингу? – офигеваю я.

– В твою защиту! Мы уже и плакаты нарисовали. Завтра утром у Кутафьей башни Кремля встанем, так чтобы нас депутаты пленума увидели.

Теперь уже у меня глаза на лоб лезут:

– Совсем сдурели?!

– А ты думал, что мы тебя бросим? Нет уж! У нас завтра весь журфак на митинг собирается.

– Да вас там скрутят и по «воронкам» распихают!

– Ничего, «воронков» на всех не хватит!

– Пусть колонной по всему проспекту Маркса на Лубянку проведут! И мы все продумали. Нас сам Гагарин обещал поддержать.

– А его-то вы зачем привлекли?

– Чтобы шуму больше было. Да не переживай, Лех, он сразу согласился, как мы позвонили.

Час от часу не легче! Вот так сидишь на Лубянке и не знаешь, что за ее стенами происходит. Из дальнейшего их рассказа я узнаю, что Москвин заловил вчера утром Юльку прямо в университете. Начал похваляться, какой он крутой, как меня прямо у трапа скрутил. Потом стал требовать, чтобы Прынцесса ему подписку дала на сотрудничество с КГБ. Ага… нашел кому угрожать! Заноза послала его в дальние дали, а сама тут же помчалась к ребятам. Через полчаса уже весь университет знал, что Русина вчера арестовали злобные комитетчики. Ну, и понеслось…

Сначала всей гурьбой отправились к Заславскому с требованием вмешаться, тот пообещал ребятам позвонить Федину. Потом они пошли в партком. Там предложили подождать немного, пока все прояснится на пленуме. Поняв, что так им ничего не добиться, девчонки нашли Светлану Фурцеву, и та сразу же помчалась к матери в министерство. А уже вечером здесь в редакции собралось экстренное заседание нашего клуба. На нем и решили устроить митинг в мою защиту. Кто-то из ребят предложил подключить Гагарина. Телефон Юры в редакции был, Левка тут же начал ему звонить.

А сегодня с утра Оля «Пылесос» с Леной поехали по столичным вузам, предлагая комсомольцам присоединиться к митингу студентов университета. Коган-старший отправился в Союз журналистов, а Вика в Союз писателей, чтобы встретиться с Фединым и Шолоховым, который кроме того, что депутат Верховного Совета, еще и член ЦК КПСС, а значит, будет принимать участие в завтрашнем пленуме.

В общем, друзья развили такую бурную деятельность по моему освобождению, что мама не горюй! Приятно, конечно, чего уж там говорить, но не хотелось, чтобы ребята из-за меня пострадали. Нужно их подстраховать. А позвоню-ка я англичанину Джону Муру из Evening Standard. Пусть подежурит с другими репортерами у Кутафьей башни – глядишь, и не рискнет новая власть арестовывать студентов на глазах зарубежной прессы. Им сейчас международные скандалы ни к чему. Только нужно обязательно проконтролировать содержание их плакатов и транспарантов. Чтобы никакой диссиденщины! Исключительно цитаты из классиков марксизма-ленинизма и Программы КПСС. Можно еще из Кодекса строителя коммунизма чего-нибудь надергать.

Об это я и сообщаю своим друзьям. Смотрю – пригорюнились мои орлы и орлицы…

– Вы что, уже какой-нибудь антисоветчины понаписали? – с подозрением оглядываю я друзей.

– Ну… не то чтобы антисоветчины, – мнется Левка, – но перца, конечно, добавили.

– Так, сейчас возвращаемся в редакцию, покажете. А то знаю я вас – опять в Молодую гвардию играть начнете!

Парни виновато опускают головы. Ясно… Не сидится им на заднице ровно, в герои рвутся.

– Леш, а ты где ночевать будешь? – спохватывается Лена.

– Не переживай, я уже нашел где перекантоваться. Будем надеяться, что эта заварушка долго не продлится.

– Так может и митинг теперь не очень нужен?

– Нет, митинг лишним не будет. И дело не во мне. Наша власть должна понять, что время заговоров и кулуарных решений прошло. Люди больше молчать не будут.

Ребята серьезно закивали. Прониклись, так сказать, моментом.

– Ладно, а теперь идем смотреть ваши плакаты. – Я тяжело вздохнул – как бы все это плохо не закончилось. – Те, что я велю, уничтожите без разговоров. Геройствовать тоже с умом нужно.

Как и ожидалось, плакатов в духе «Свободу Алексею Русину!» было предостаточно. Самые агрессивные пришлось убрать. Оставил только те, что помягче и нейтральнее. Например: «Требуем честного расследования дела коммуниста Алексея Русина», «Товарищ Руденко! Возьмите дело Русина под свой контроль!».

Написал им на листе новые лозунги: «Требуем соблюдать Конституцию и законы СССР», «Государство сильно сознательностью масс», «КПСС – честь, ум и совесть советского общества», «Генеральная прокуратура – гарант соблюдения советских законов». Пусть теперь ЦК попробует против своей же пропаганды выступить. Посмотрю я, как милиция посмеет тронуть платы с такими цитатами из партийных документов. Ленина тоже полезно процитировать: «Честность в политике есть результат силы, лицемерие – результат слабости». Ну, и по заговорщикам нужно обязательно пройтись: «Террористы не должны уйти от ответа!», «Пособников военных преступников к ответу!». И все в таком духе.

Внизу списка цитат на двух листах сделал приписку для друзей: «Никакого диссидентства и антисоветчины, все строго по делу и про соблюдение законов, понятно?»

– Понятно, – кивают головами друзья.

«И вести себя культурно, не бузить. Там будут иностранные журналисты, осторожно!»

Я обнимаю всех на прощание, строго угрожаю им на всякий случай пальцем и тихо покидаю редакцию. Все, пускай работают, черти. Противодействие Иванова заговорщикам надо подкрепить политической акцией. На одном Судоплатове и силовых акциях далеко не уедешь. Эту старую гвардию уже не переделать, а вот самую активную часть населения – молодежь – надо выдвигать на первый план. Им же в XXI веке жить.

А мне сейчас нужно срочно позвонить англичанину. Выхожу из Радиокомитета, раскрываю зонт над головой. Вспомнить бы еще, где здесь у нас ближайший таксофон?

Сворачиваю в ближайший переулок, перепрыгиваю через большую лужу. Слышу за спиной:

– Стоять!

Я замираю и медленно оборачиваюсь, неверяще всматриваясь в темный мужской силуэт.

– Андрей?! Как ты здесь оказался?

Литвинов ныряет под мой зонт и, схватив меня за локоть, тащит подальше от перекрестка и ярких фонарей.


– Хотел твоего Кузнецова найти, чтобы узнать, где ты и что с тобой. А тут такая удача – сам мне попался!

– Андрюх, да я в бегах. И, наверное, уже объявлен в розыск. А ты как?

– И я в бегах… Ночую у старого знакомого, о котором на службе вряд ли известно. Пойдем где-нибудь поговорим, не под дождем же стоять.

Я веду его в пельменную неподалеку. Сейчас вечером она практически пустая, лишь несколько мужских компаний ведут свои разговоры под пельмени, запивая их водкой, втихаря разлитой по стаканам под столом. Берем пару порций и чай, уходим в дальний зал, который не просматривается с улицы. Андрей жадно набрасывается на пельмени, я пододвигаю ему и свою тарелку. Меня-то Ася Федоровна недавно покормила. Догадываюсь, что с деньгами у него негусто, домой ведь за заначкой не сунешься. Ну, сколько там ему друг мог одолжить – пятерку, десятку? Достаю из внутреннего кармана деньги, оставляю себе полтинник, около двух сотен протягиваю Андрею. Тот пытается отказаться, но вяло. Понятно, что деньги ему позарез нужны.

– Ну, рассказывай…

– А чего рассказывать. – Литвинов сделал большой глоток чая, запивая пельмени. – Подъезжаю утром к особняку Хрущева, а там уже военные. Сделал вид, что просто проезжаю мимо. Служебную черную «Волгу» бросил у метро. Приметная она, да и понятно, что в перехват объявлена.

– Понятно… А меня прямо у самолета взяли и сразу на Лубянку отвезли, во временную тюрьму.

– А как же ты сбежал оттуда? – поражается комитетчик.

Рассказываю ему свою эпопею с побегом. Литвинов качает головой.

– И что теперь делать будем? Алексей, я всю жизнь бегать и прятаться, как заяц, не собираюсь. А Хрущеву они выздороветь не дадут, он им живым не нужен.

– Это понятно…

И вот стою я на распутье. Что делать? Тащить Литвинова без разрешения Иванова на базу? Я не имею на это права. Поговорить сначала с начальством? А когда теперь Иванов в офис вернется и вернется ли? Может, сразу дивизию Дзержинского после Сенежа помчится поднимать. Эх… Как бы кровь не пролилась! Первый-то заговор мы на опережение раскрыли. Со вторым так не получится.

С другой стороны, Степан Денисович Андрею доверяет, поставил своим порученцем к Хрущеву. Я и сам Литвинову верю, через такую заваруху вместе прошли. И после перестрелки на Лубянке он ведь в том же черном списке у заговорщиков, что и мы с Мезенцевым. Рискнуть, что ли? Ну, кому-то же в этой жизни верить надо?

– Андрей, подожди меня здесь. Срочно позвонить нужно, а потом решим, что нам делать.

– Жду. Только надолго не пропадай. – Литвинов кивает и придвигает к себе вторую тарелку с пельменями.

Нахожу таксофон в ста метрах от забегаловки. Снимаю трубку – телефон слава богу работает. Порывшись в мелочи, выданной мне кассиром, нахожу две монетки по 10 копеек, они совпадают по размеру с двушками и тоже годятся. Первой звоню Асе.

– Это я. Нашелся потеряшка, о котором я вас спрашивал. Сейчас его приведу. Знаю, что нарушаю правила, но не могу я его бросить, да и лишние руки нам пригодятся.

Ася Федоровна молчит некоторое время, потом вздыхает:

– Ну, что с тобой делать, приводи… Но только через тот же вход, вас там встретят. И на первый этаж ни ногой, будете внизу ждать.

Фу-х… камень с души. Не знаю, что бы я делал, если бы она запретила Андрея приводить. На всякий случай я перехожу в таксофон на другой стороне улицы, телефон англичанина ведь точно прослушивают, лишняя предосторожность не помешает. Достаю записную книжку, нахожу нужный телефон. Прикрываю трубку носовым платком, чтобы прослушка голос мой потом не опознала, звоню. Джон подходит сразу. Я выдаю заранее продуманный текст на английском:

– Джон, это знакомый Глории. Завтра утром у Кутафьей башни Кремля будет митинг студентов МГУ. Прошу вас, приведите репортеров. Иначе ребят арестуют.

Кладу трубку, не дожидаясь ответа. Англичанин не дурак – сам поймет, что митинг приурочен к завтрашнему пленуму. На Западе любят писать о демократии? Вот вам советская демократия в действии, окажите ей моральную поддержку.

Застываю на секунду в раздумьях. Может, еще Евтушенко позвонить? Нет. Во‑первых, его куратор – сам Бобоков, и гарантии, что Женька не уведомит генерала о митинге, нет никакой. Во‑вторых, поэт обязательно что-нибудь учудит – или сам перед репортерами выступать начнет, или с собой каких-нибудь диссидентов притащит. А нам этого не нужно. Поэтому протираю хорошенько трубку и ручку двери носовым платком. А теперь самое сложное…

Вернувшись в пельменную, застаю там нервничающего Литвинова. Видимо, он допускал, что я исчез по-английски.

– Прости, Андрюх, телефон рядом не работал, пришлось искать исправный. Пойдем.

– Куда?

Вот что я должен сейчас ему ответить? Тяжело вздыхаю, пристально смотрю ему в глаза:

– Андрей, или ты мне доверяешь, или мы сейчас прощаемся. А если все-таки доверяешь, то вопросов пока не задаешь. Ты идешь со мной?

– Гад ты, Русин! Знаешь же, что у меня выбора нет.

– Выбор есть всегда. Сейчас вопрос о доверии.

– Ладно, веди.

Конечно, хорошо бы его провести через Радиокомитет. Но в той части коллектора воды сейчас по колено, да и светиться там больше не хочется. Третий заход за полдня – это перебор. И через подъезд Ася вести гостя запретила. Остается подвал дома Нернзее. К тому подземному входу больше никак не добраться.

Как мы с Литвиновым пробирались в подвал этого «тучереза» – отдельная история. Один ржавый замок на двери чего стоил. И ведь здоровый, сволочь, – не собьешь! Наверное, еще с царских времен там висит. Еле открыл его своими отмычками. Пока добрались до знакомой лестницы, сто потов сошло. Андрей на меня уже коситься начал, как на вора-домушника. А когда понял, что мы сейчас еще по старому коллектору пойдем, не выдержал:

– Леш, твоя фамилия точно Русин?

– Сомневаешься?

– Да, сдается мне, что ты Сусанин. Ты куда меня завел?

– Помолчи лучше, юморист. Я за тебя головой, между прочим, поручился.

Литвинов фыркает, но дальше идет молча. Не знает он, что это ему еще повезло: старый отрезок коллектора практически сухой в отличие от нового, проходящего прямо под переулком и полного сейчас сточных вод. У самого входа в офис заставляю его отвернуться к стене, чтобы он не увидел, где расположен рычаг. Дверь со щелчком открывается, я машу рукой: