Я спас СССР. Том IV
Часть 12 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Врачи на меня выжидательно смотрят, но я благоразумно молчу. Расскажи им про Люцифера, борьбу сил света и тьмы – мигом в дурку уедешь.
– Трещина и рана большой опасности не представляют, – вздохнул Сергей Леонидович, так и не дождавшись моих комментариев. – Организм молодой – все быстро само заживет. Но, к сожалению, тугую повязку пришлось снять – при пневмонии больной должен дышать свободно, а у вас явная дыхательная недостаточность. Возможно, даже придется давать кислород. Повезло еще, что лечение было начато вовремя.
Ну… что-то подобное я и ожидал, большой новостью диагноз врачей для меня не стал. Если честно, то могло быть и хуже, особенно после моей вчерашней прогулки под дождем и по щиколотку в воде по дну коллектора. Но вот Андрея Николаевича мне поблагодарить точно стоит – если бы не его принципиальность, все могло закончиться совсем по-другому.
– И хочу сразу предупредить, Алексей: с пневмонией шутить не стоит, – строго произносит Тамара Семеновна, – вам придется пройти серьезный курс лечения. И после выписки из больницы будете наблюдаться у терапевта по месту жительства, пневмония часто дает осложнения.
Врачи, застращав меня, уходят, а в палату тут же врываются Кузнецов на пару с Коганом-младшим. В сетке у них апельсины, яблоки, лимоны и трехлитровая банка какого-то сока.
– Старик, ты как?!
Удостоверившись, что я пока еще не при смерти, друзья немного успокаиваются, рассаживаются вокруг. Потом, перебивая друг друга, с жаром начинают докладывать мне последние новости. От которых я слегка офигеваю.
Поняв, что сажать в кутузку их никто не будет, студенты совсем перестали бояться милиции. Митинг решено продлить до окончания пленума, иначе есть опасение, что партийцы по традиции все спустят на тормозах и виновные снова уйдут от ответа. Плакаты с призывами освободить меня больше не актуальны, их решено заменить на лозунги в стиле «Карателей Русина к ответу!», все остальные лозунги пока останутся на месте. Завтра у нас день рождения ВЛКСМ, и это тоже хороший повод напомнить коммунистам, что у них подрастает достойная смена. Она, вон, раздраженная и злая стоит за Кремлевской стеной.
Помитинговать у стен Кремля в свой праздник подтянутся комсомольцы из многих столичных вузов.
– Парни, вы только следите, чтобы крикунов и «борцов с режимом» не было. Обидно будет ни за что пострадать.
– Лех, не дрейфь! – смеется Димон. – Мы своих от чужих завтра сразу отличим. Девчонки красной шерсти закупили, сегодня все женское общежитие будет вечером шарфы вязать.
– И кроме метеоритов – нашей боевой дружины, от каждой группы из других вузов тоже кто-то за порядком следить будет, – добавляет Лева, – так что провокаторов мы быстро вычислим и милиции сдадим.
Я качаю головой. Надо же, боевая дружина, блин! Но с красными шарфами это они здорово придумали. Ага… Восстание красных шарфов. Как бы это все не закончилось плохо… Хрен потом народ удержишь, когда все вразнос пойдет.
– Ребят, я еще раз убедительно вас прошу – никакой политики! – Я тяжело вздыхаю, внимательно смотрю на парней. – Все строго по делу и в рамках законности.
– Мы что тебе, маленькие? – обижается Лева. – Да Ольга с Ленкой и Юлькой каждый новый лозунг по сто раз обсуждают, прежде чем на плакате написать!
– Вот и молодцы.
– А еще ребята из клуба решили завтра стихи читать. И твои, и про комсомол, и всякие патриотические…
– Тоже дело хорошее. Но громко не орите, а то за нарушение общественного порядка влетит.
Дальше нам поговорить не удалось, потому что часы посещений закончились. И санитарки начали ужин по палатам развозить. Так что Вика быстро выставила парней за дверь. Лева только успел крикнуть на прощание:
– Завтра тоже обязательно придем, жди!
* * *
Просыпаюсь от легкого поцелуя в щеку. Вика склонилась надо мной, словно и не уезжала ночевать домой. Я вчера уснул рано, так что не видел, как она уходила. Да и уходила ли вообще?
– Ты что, всю ночь просидела рядом со мной? – сонно возмущаюсь я
– Нет, просто я уже вернулась, а ночевала в общежитии.
– Но посетителей так рано не пускают?
Прислушиваюсь к себе. Вроде бы чувствую себя неплохо, сильного жара нет, кашель тоже особо не донимает.
– А мне главврач пропуск подписал! – Вика показывает мне серую картонку с затейливым автографом. Невеста улыбается, но чувствуется в ней какая-то обеспокоенность и даже тревога. И это явно не результат бессонной ночи.
Смотрю в окно – там еще даже не начало светать. Ну да… подъем в больницах ранний, «с первыми петухами». Распорядок дня и темп жизни сейчас у людей вообще другой – рано вставать, рано в кровать… Получив из любимых рук укол и таблетки, снова затихаю с градусником под мышкой. Вика тем временем убегает в сестринскую, чтобы вернуть туда кюветку с использованным шприцем. Теплый, уютный свет настольной лампы навевает мысль подремать еще немного. Но возвращается моя строгая медсестричка и развивает бурную деятельность: приоткрывает фрамугу, чтобы проветрить помещение, делает влажную уборку, разводит таблетку фурацилина в стакане теплой воды, чтобы я потом прополоскал горло. Из спортивной сумки извлекаются моя зубная щетка, тюбик болгарского «Помарина» и пластмассовая мыльница. Спортивный шерстяной костюм, нижнее белье и даже домашние тапочки. Моя хозяйственная невеста, кажется, предусмотрела все!
Как выяснилось еще вчера, санузел у меня в палате расположен прямо за дверью в небольшой прихожей. Так что ходить в общий душ и туалет мне не придется. И это очень хорошо – так я смогу сохранить хоть какую-то приватность. Иначе, зная повышенное внимание нашего народа к известным личностям, потом о моем пребывании в больнице будут слагать целые легенды. Ну, не хочу я, например, пока бриться, хожу в больнице со щетиной – почему я должен стыдиться своей небритой физиономии? Болею я или как?
По выходе из душа меня ожидают стакан сока и очищенный апельсин. Вика ловко орудует небольшим кухонным ножиком, явно принесенным из дома, мелко нарезая яблоко в большую фарфоровую чашку.
– Вот сейчас залью яблоко кипятком, потом добавлю туда дольку лимона и чайную ложку меда – получится очень полезный напиток. Нам с сестрой мама всегда так делала, когда мы болели. Но сначала анализ крови натощак сдашь.
– Викусь, ты хоть толком поспала сегодня? Смотрю, вечером еще и на Таганку заезжала?
– Успею потом выспаться, – машет рукой моя красавица, – мне сейчас главное тебя на ноги поставить. Скоро придут кровь брать на анализ, через полчаса завтрак, потом обход врача. Температура у тебя небольшая, думаю, Тамара Семеновна еще какую-нибудь физиотерапию в дополнение к уколам и таблеткам назначит.
Да уж… жена-медик это вам не фунт изюма, веселая меня семейная жизнь ожидает.
Я смотрю в лицо Вике и решительно отставляю чашку:
– Рассказывай, что случилось.
Невеста отводит глаза, но потом все-таки сквозь силу произносит:
– В общаге девчонки болтали, что Хрущев вчера вечером умер…
Я тянусь к радиоточке, щелкаю выключателем. Играет подозрительно траурная музыка. Кажется, что-то из Бетховена.
– Соседка рассказывала, – Вика взяла чашку с взваром, помешала ложкой кусочки яблока, – что парни «голоса» ночью слушали…
Черт! Неужели уже и на Запад утекло?!
– И что там говорят?
– Ничего конкретного: в Кремле обострилась борьба за власть, Хрущев умер, не приходя в сознание.
Я погружаюсь в тяжелые раздумья. Выходит, я своими действиями, можно сказать, убил «волюнтариста». Если бы не мое вмешательство в историю, Никиту мирно бы отправили на пенсию и он прожил бы еще семь долгих лет в окружении семьи и внуков. Да, его бы прослушивал комитет, сидел бы Хрущев на даче фактически под домашним арестом. Но это все лучше, чем умереть вот так, даже не попрощавшись с родными. Стоят ли быстрые перемены в судьбе страны жизни пусть и плохого ее правителя, но все же живого человека?
– О чем ты, Леша?
– Так, о своем, наболевшем. – Я даже не заметил, как произнес вслух последнюю мысль.
– Все, хватит о плохом. – Вика машет градусником. – Приступаем к лечению!
Вся первая половина дня наполнена у меня больничной суетой. Только и успеваю, что выполнять распоряжения врача. Тамара Семеновна в Вике души не чает – все ее назначения выполняются безукоризненно и в срок, пациент Русин находится под строгим и неусыпным контролем. Заметно, что моей невесте все это привычно, в больнице она чувствует себя как рыба в воде. С детства рядом с мамой-врачом, да и сама Вика медик от бога.
Днем выглянул в окно, посмотреть, как там погода, и обомлел – в парке под окнами растянут большой транспарант из белого полотнища: «Русин, выздоравливай, мы тебя ждем!» Приятно, конечно, чего уж говорить… Но перед другими пациентами все же неудобно, теперь вся больница будет знать, что здесь лежит «тот самый Русин».
А ближе к обеду ко мне пришел первый посетитель – Марк Наумович. И конечно, не с пустыми руками. Разве Мира Изольдовна могла допустить, чтобы «бедный, больной мальчик» умер с голода?
В ярком китайском термосе, укутанном в пуховый платок, мне был доставлен живительный «еврейский пенициллин» – душистый куриный бульон, сваренный из домашней курицы с различными кореньями и специями. Вика радостно расцеловала Когана в обе щеки и тут же налила мне полную чашку божественно пахнущего супа. К бульону прилагались слоеные пирожки – бурекасы. С начинкой из картофельного пюре вперемешку с грибами.
– Такая вкусная домашняя еда самого тяжелого больного на ноги поставит! – Я пытаюсь улыбаться, но Марк Наумович в ответ только тяжело вздыхает. – Так это правда? – спрашиваю, откладывая ложку. – Никита Сергеевич умер?
– Да, на пленуме вчера вечером объявили.
– Кто назначен председателем похоронной комиссии? – тут же задаю я наиважнейший вопрос
– В корень зришь, – печально кивнул Коган. – Пока никто. Рашидов предложил Микояна. Мезенцев – Гагарина.
Вот собственно и сразу все ясно. Тот, кто станет председателем похоронной комиссии, тот и возглавит потом партию и страну. Так было и так будет. Значит, борьба на пленуме сейчас в самом разгаре, медлить с назначением им нельзя – времени уже нет.
– Идея с Юрой – твоя, что ли? – в лоб интересуется Марк Наумович
Я скромно киваю, снова набрасываясь на бульон.
– Ну, ты… даешь! – Коган никак не может подобрать слова.
Марк Наумович начинает рассуждать вслух: Юра, конечно, не член ЦК, зато депутат Верховного Совета и любимец народа. А главное, фигура нейтральная, не участвовавшая в партийных дрязгах – у него хотя бы врагов нет. А Микоян, может, и мягко стелет, но у него большая оппозиция на пленуме – Фурцева, Аджубей, Косыгин, Мазуров…
– Если вы общаетесь с Алексеем Ивановичем, – подаю идею, – посоветуйте ему сразу же вытаскивать все эти подковерные договоренности на трибуну пленума. И не надо особо агитировать за Гагарина – на него работают имя и репутация честного, открытого человека. А вот на интригане Микояне пробы ставить негде – сто раз уже успел своих сторонников предать и поменять. Только на интригах и может пролезть.
– Да, открытость сейчас – наше главное оружие, – закивал Коган. – Поговорю с Аджубеем вечером. Ладно, что мы все о политике… Как твое здоровье?
Обсудив успехи моего лечения, главред переключается на журнал. Первый номер нашего «Студенческого мира» практически сверстан. Как только пленум закончится и Аджубей вернется на свое рабочее место, журнал запустят в печать. К ноябрьским он уже появится в продаже.
Коган открывает свой потертый кожаный портфель, и мы тщательно просматриваем макет. Я вношу несколько мелких поправок, но в целом мне все нравится. Номер получается классным, а в профессиональном плане еще и вполне революционным – в том смысле, что и рубрики в нем необычные, и подача материала очень живая, а уж обложка… Такая фотография советской серфингистки вызовет фурор даже на пресыщенном Западе. Теперь бы только Аджубея не сняли, а то ведь врагов у него в ЦК и без Суслова хватает.
Время утреннего посещения закончилось, всех посетителей просят на выход. Тепло прощаемся с Коганом, прошу передать огромное спасибо Мире Изольдовне за ее заботу. Марк Наумович, вспомнив что-то, хлопает себя по лбу и лезет в портфель за конвертом – в нем мое новенькое служебное удостоверение заместителя главного редактора и первая зарплата. Сердечно благодарю его – деньги сейчас очень пригодятся. Я на мели, а до абабуровской заначки еще добраться нужно. После ухода Когана пытаюсь вручить эти деньги Вике. Та отмахивается:
– Леш, я еще не потратила те, что ты мне оставлял до Японии, – потом задумчиво поправляет накрахмаленную шапочку. – Слушай, а это, правда, что Гагарин может возглавить президиум?
– Может. – Я откашливаюсь и решительно вкладываю деньги в руку невесты: – Вик, ну ведь непредвиденные траты сейчас будут!
– Отстань, у меня тоже зарплата есть.
Еле уговорил упрямицу взять хотя бы половину. Ну, какая теперь у нее зарплата, если невеста с октября перешла на полставки? А сейчас и вовсе со мной сидит – значит, на неделю заявление за свой счет успела написать. Надо что-то делать с этой не в меру самостоятельной девушкой… Впереди первая сессия – как она собирается ее сдавать, одновременно работая?
После обеда в палату неожиданно заходят Иванов в компании Измайлова. Да уж… вот это тандем нарисовался!
Вика тревожно смотрит на обоих, но успокаивается, когда они, подмигнув мне, начинают выгружать на тумбочки апельсины и яблоки. Весело им! Значит, не все так плохо.
– Пойду помою. – Подруга, забрав фрукты, исчезает из палаты, плотно прикрыв за собой дверь. А представители конкурирующих спецслужб рассаживаются на стулья у кровати.
– Ну как поживаешь, Алексей? – первым начинает разговор Иванов.
– Трещина и рана большой опасности не представляют, – вздохнул Сергей Леонидович, так и не дождавшись моих комментариев. – Организм молодой – все быстро само заживет. Но, к сожалению, тугую повязку пришлось снять – при пневмонии больной должен дышать свободно, а у вас явная дыхательная недостаточность. Возможно, даже придется давать кислород. Повезло еще, что лечение было начато вовремя.
Ну… что-то подобное я и ожидал, большой новостью диагноз врачей для меня не стал. Если честно, то могло быть и хуже, особенно после моей вчерашней прогулки под дождем и по щиколотку в воде по дну коллектора. Но вот Андрея Николаевича мне поблагодарить точно стоит – если бы не его принципиальность, все могло закончиться совсем по-другому.
– И хочу сразу предупредить, Алексей: с пневмонией шутить не стоит, – строго произносит Тамара Семеновна, – вам придется пройти серьезный курс лечения. И после выписки из больницы будете наблюдаться у терапевта по месту жительства, пневмония часто дает осложнения.
Врачи, застращав меня, уходят, а в палату тут же врываются Кузнецов на пару с Коганом-младшим. В сетке у них апельсины, яблоки, лимоны и трехлитровая банка какого-то сока.
– Старик, ты как?!
Удостоверившись, что я пока еще не при смерти, друзья немного успокаиваются, рассаживаются вокруг. Потом, перебивая друг друга, с жаром начинают докладывать мне последние новости. От которых я слегка офигеваю.
Поняв, что сажать в кутузку их никто не будет, студенты совсем перестали бояться милиции. Митинг решено продлить до окончания пленума, иначе есть опасение, что партийцы по традиции все спустят на тормозах и виновные снова уйдут от ответа. Плакаты с призывами освободить меня больше не актуальны, их решено заменить на лозунги в стиле «Карателей Русина к ответу!», все остальные лозунги пока останутся на месте. Завтра у нас день рождения ВЛКСМ, и это тоже хороший повод напомнить коммунистам, что у них подрастает достойная смена. Она, вон, раздраженная и злая стоит за Кремлевской стеной.
Помитинговать у стен Кремля в свой праздник подтянутся комсомольцы из многих столичных вузов.
– Парни, вы только следите, чтобы крикунов и «борцов с режимом» не было. Обидно будет ни за что пострадать.
– Лех, не дрейфь! – смеется Димон. – Мы своих от чужих завтра сразу отличим. Девчонки красной шерсти закупили, сегодня все женское общежитие будет вечером шарфы вязать.
– И кроме метеоритов – нашей боевой дружины, от каждой группы из других вузов тоже кто-то за порядком следить будет, – добавляет Лева, – так что провокаторов мы быстро вычислим и милиции сдадим.
Я качаю головой. Надо же, боевая дружина, блин! Но с красными шарфами это они здорово придумали. Ага… Восстание красных шарфов. Как бы это все не закончилось плохо… Хрен потом народ удержишь, когда все вразнос пойдет.
– Ребят, я еще раз убедительно вас прошу – никакой политики! – Я тяжело вздыхаю, внимательно смотрю на парней. – Все строго по делу и в рамках законности.
– Мы что тебе, маленькие? – обижается Лева. – Да Ольга с Ленкой и Юлькой каждый новый лозунг по сто раз обсуждают, прежде чем на плакате написать!
– Вот и молодцы.
– А еще ребята из клуба решили завтра стихи читать. И твои, и про комсомол, и всякие патриотические…
– Тоже дело хорошее. Но громко не орите, а то за нарушение общественного порядка влетит.
Дальше нам поговорить не удалось, потому что часы посещений закончились. И санитарки начали ужин по палатам развозить. Так что Вика быстро выставила парней за дверь. Лева только успел крикнуть на прощание:
– Завтра тоже обязательно придем, жди!
* * *
Просыпаюсь от легкого поцелуя в щеку. Вика склонилась надо мной, словно и не уезжала ночевать домой. Я вчера уснул рано, так что не видел, как она уходила. Да и уходила ли вообще?
– Ты что, всю ночь просидела рядом со мной? – сонно возмущаюсь я
– Нет, просто я уже вернулась, а ночевала в общежитии.
– Но посетителей так рано не пускают?
Прислушиваюсь к себе. Вроде бы чувствую себя неплохо, сильного жара нет, кашель тоже особо не донимает.
– А мне главврач пропуск подписал! – Вика показывает мне серую картонку с затейливым автографом. Невеста улыбается, но чувствуется в ней какая-то обеспокоенность и даже тревога. И это явно не результат бессонной ночи.
Смотрю в окно – там еще даже не начало светать. Ну да… подъем в больницах ранний, «с первыми петухами». Распорядок дня и темп жизни сейчас у людей вообще другой – рано вставать, рано в кровать… Получив из любимых рук укол и таблетки, снова затихаю с градусником под мышкой. Вика тем временем убегает в сестринскую, чтобы вернуть туда кюветку с использованным шприцем. Теплый, уютный свет настольной лампы навевает мысль подремать еще немного. Но возвращается моя строгая медсестричка и развивает бурную деятельность: приоткрывает фрамугу, чтобы проветрить помещение, делает влажную уборку, разводит таблетку фурацилина в стакане теплой воды, чтобы я потом прополоскал горло. Из спортивной сумки извлекаются моя зубная щетка, тюбик болгарского «Помарина» и пластмассовая мыльница. Спортивный шерстяной костюм, нижнее белье и даже домашние тапочки. Моя хозяйственная невеста, кажется, предусмотрела все!
Как выяснилось еще вчера, санузел у меня в палате расположен прямо за дверью в небольшой прихожей. Так что ходить в общий душ и туалет мне не придется. И это очень хорошо – так я смогу сохранить хоть какую-то приватность. Иначе, зная повышенное внимание нашего народа к известным личностям, потом о моем пребывании в больнице будут слагать целые легенды. Ну, не хочу я, например, пока бриться, хожу в больнице со щетиной – почему я должен стыдиться своей небритой физиономии? Болею я или как?
По выходе из душа меня ожидают стакан сока и очищенный апельсин. Вика ловко орудует небольшим кухонным ножиком, явно принесенным из дома, мелко нарезая яблоко в большую фарфоровую чашку.
– Вот сейчас залью яблоко кипятком, потом добавлю туда дольку лимона и чайную ложку меда – получится очень полезный напиток. Нам с сестрой мама всегда так делала, когда мы болели. Но сначала анализ крови натощак сдашь.
– Викусь, ты хоть толком поспала сегодня? Смотрю, вечером еще и на Таганку заезжала?
– Успею потом выспаться, – машет рукой моя красавица, – мне сейчас главное тебя на ноги поставить. Скоро придут кровь брать на анализ, через полчаса завтрак, потом обход врача. Температура у тебя небольшая, думаю, Тамара Семеновна еще какую-нибудь физиотерапию в дополнение к уколам и таблеткам назначит.
Да уж… жена-медик это вам не фунт изюма, веселая меня семейная жизнь ожидает.
Я смотрю в лицо Вике и решительно отставляю чашку:
– Рассказывай, что случилось.
Невеста отводит глаза, но потом все-таки сквозь силу произносит:
– В общаге девчонки болтали, что Хрущев вчера вечером умер…
Я тянусь к радиоточке, щелкаю выключателем. Играет подозрительно траурная музыка. Кажется, что-то из Бетховена.
– Соседка рассказывала, – Вика взяла чашку с взваром, помешала ложкой кусочки яблока, – что парни «голоса» ночью слушали…
Черт! Неужели уже и на Запад утекло?!
– И что там говорят?
– Ничего конкретного: в Кремле обострилась борьба за власть, Хрущев умер, не приходя в сознание.
Я погружаюсь в тяжелые раздумья. Выходит, я своими действиями, можно сказать, убил «волюнтариста». Если бы не мое вмешательство в историю, Никиту мирно бы отправили на пенсию и он прожил бы еще семь долгих лет в окружении семьи и внуков. Да, его бы прослушивал комитет, сидел бы Хрущев на даче фактически под домашним арестом. Но это все лучше, чем умереть вот так, даже не попрощавшись с родными. Стоят ли быстрые перемены в судьбе страны жизни пусть и плохого ее правителя, но все же живого человека?
– О чем ты, Леша?
– Так, о своем, наболевшем. – Я даже не заметил, как произнес вслух последнюю мысль.
– Все, хватит о плохом. – Вика машет градусником. – Приступаем к лечению!
Вся первая половина дня наполнена у меня больничной суетой. Только и успеваю, что выполнять распоряжения врача. Тамара Семеновна в Вике души не чает – все ее назначения выполняются безукоризненно и в срок, пациент Русин находится под строгим и неусыпным контролем. Заметно, что моей невесте все это привычно, в больнице она чувствует себя как рыба в воде. С детства рядом с мамой-врачом, да и сама Вика медик от бога.
Днем выглянул в окно, посмотреть, как там погода, и обомлел – в парке под окнами растянут большой транспарант из белого полотнища: «Русин, выздоравливай, мы тебя ждем!» Приятно, конечно, чего уж говорить… Но перед другими пациентами все же неудобно, теперь вся больница будет знать, что здесь лежит «тот самый Русин».
А ближе к обеду ко мне пришел первый посетитель – Марк Наумович. И конечно, не с пустыми руками. Разве Мира Изольдовна могла допустить, чтобы «бедный, больной мальчик» умер с голода?
В ярком китайском термосе, укутанном в пуховый платок, мне был доставлен живительный «еврейский пенициллин» – душистый куриный бульон, сваренный из домашней курицы с различными кореньями и специями. Вика радостно расцеловала Когана в обе щеки и тут же налила мне полную чашку божественно пахнущего супа. К бульону прилагались слоеные пирожки – бурекасы. С начинкой из картофельного пюре вперемешку с грибами.
– Такая вкусная домашняя еда самого тяжелого больного на ноги поставит! – Я пытаюсь улыбаться, но Марк Наумович в ответ только тяжело вздыхает. – Так это правда? – спрашиваю, откладывая ложку. – Никита Сергеевич умер?
– Да, на пленуме вчера вечером объявили.
– Кто назначен председателем похоронной комиссии? – тут же задаю я наиважнейший вопрос
– В корень зришь, – печально кивнул Коган. – Пока никто. Рашидов предложил Микояна. Мезенцев – Гагарина.
Вот собственно и сразу все ясно. Тот, кто станет председателем похоронной комиссии, тот и возглавит потом партию и страну. Так было и так будет. Значит, борьба на пленуме сейчас в самом разгаре, медлить с назначением им нельзя – времени уже нет.
– Идея с Юрой – твоя, что ли? – в лоб интересуется Марк Наумович
Я скромно киваю, снова набрасываясь на бульон.
– Ну, ты… даешь! – Коган никак не может подобрать слова.
Марк Наумович начинает рассуждать вслух: Юра, конечно, не член ЦК, зато депутат Верховного Совета и любимец народа. А главное, фигура нейтральная, не участвовавшая в партийных дрязгах – у него хотя бы врагов нет. А Микоян, может, и мягко стелет, но у него большая оппозиция на пленуме – Фурцева, Аджубей, Косыгин, Мазуров…
– Если вы общаетесь с Алексеем Ивановичем, – подаю идею, – посоветуйте ему сразу же вытаскивать все эти подковерные договоренности на трибуну пленума. И не надо особо агитировать за Гагарина – на него работают имя и репутация честного, открытого человека. А вот на интригане Микояне пробы ставить негде – сто раз уже успел своих сторонников предать и поменять. Только на интригах и может пролезть.
– Да, открытость сейчас – наше главное оружие, – закивал Коган. – Поговорю с Аджубеем вечером. Ладно, что мы все о политике… Как твое здоровье?
Обсудив успехи моего лечения, главред переключается на журнал. Первый номер нашего «Студенческого мира» практически сверстан. Как только пленум закончится и Аджубей вернется на свое рабочее место, журнал запустят в печать. К ноябрьским он уже появится в продаже.
Коган открывает свой потертый кожаный портфель, и мы тщательно просматриваем макет. Я вношу несколько мелких поправок, но в целом мне все нравится. Номер получается классным, а в профессиональном плане еще и вполне революционным – в том смысле, что и рубрики в нем необычные, и подача материала очень живая, а уж обложка… Такая фотография советской серфингистки вызовет фурор даже на пресыщенном Западе. Теперь бы только Аджубея не сняли, а то ведь врагов у него в ЦК и без Суслова хватает.
Время утреннего посещения закончилось, всех посетителей просят на выход. Тепло прощаемся с Коганом, прошу передать огромное спасибо Мире Изольдовне за ее заботу. Марк Наумович, вспомнив что-то, хлопает себя по лбу и лезет в портфель за конвертом – в нем мое новенькое служебное удостоверение заместителя главного редактора и первая зарплата. Сердечно благодарю его – деньги сейчас очень пригодятся. Я на мели, а до абабуровской заначки еще добраться нужно. После ухода Когана пытаюсь вручить эти деньги Вике. Та отмахивается:
– Леш, я еще не потратила те, что ты мне оставлял до Японии, – потом задумчиво поправляет накрахмаленную шапочку. – Слушай, а это, правда, что Гагарин может возглавить президиум?
– Может. – Я откашливаюсь и решительно вкладываю деньги в руку невесты: – Вик, ну ведь непредвиденные траты сейчас будут!
– Отстань, у меня тоже зарплата есть.
Еле уговорил упрямицу взять хотя бы половину. Ну, какая теперь у нее зарплата, если невеста с октября перешла на полставки? А сейчас и вовсе со мной сидит – значит, на неделю заявление за свой счет успела написать. Надо что-то делать с этой не в меру самостоятельной девушкой… Впереди первая сессия – как она собирается ее сдавать, одновременно работая?
После обеда в палату неожиданно заходят Иванов в компании Измайлова. Да уж… вот это тандем нарисовался!
Вика тревожно смотрит на обоих, но успокаивается, когда они, подмигнув мне, начинают выгружать на тумбочки апельсины и яблоки. Весело им! Значит, не все так плохо.
– Пойду помою. – Подруга, забрав фрукты, исчезает из палаты, плотно прикрыв за собой дверь. А представители конкурирующих спецслужб рассаживаются на стулья у кровати.
– Ну как поживаешь, Алексей? – первым начинает разговор Иванов.