Я спас СССР. Том II
Часть 12 из 14 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ольга сидит рядом, глаза ее с восхищением смотрят на меня. Развела, зараза, на целую политинформацию, знала, что я молчать не буду! Наверное, себе в отчете уже мысленно плюсик поставила. Эх, кто-нибудь из ребят обязательно об этом разговоре у костра в партком стукнет. Ну и пусть! Что я здесь неправильного сказал? Критиковал отечественные телевизоры?
– Но с кукурузой, согласись, Никита переборщил!
– Переборщил. Он и сам это признал недавно на пленуме. Но в 49-м он этой кукурузой Украину от голода спас. И ведь не один он переборщил, услужливые дураки тоже ему помогли. Культура теплолюбивая, для нашей средней полосы непривычная и непроверенная, районированных сортов не было. Да и техника для нее особая нужна. Севооборот опять же. Кто их просил все поля ею засаживать? Сами же погнались за рекордами, выслужиться перед ЦК захотели. Но заврались и докатились до приписок, до воровства!
– Да ладно тебе… приписки – это еще не воровство.
– А что же это, по-вашему, – невинная шалость?! За эти приписки они получали премии, и немалые. Ордена, звания, квартиры, машины, бесплатные путевки. А скотина в это время с голоду дохла, кормов не хватало. Да еще и прошлогодняя засуха по всей стране. Вот вам и итог – перебои с продовольствием.
– Про Новочеркасск слышал? – решается кто-то самый отчаянный.
– Слышал. – В темноте не понять, кто из парней вопрос задал, но отвечать придется, раз уж взял на себя смелость разъяснять народу обстановку в стране. – Кто из вас помнит фамилии членов комиссии из ЦК, которые там порядок наводили?
Народ озадаченно молчит.
– Эх вы!.. А еще журналисты будущие. В «Правде» же их список печатали. Ну так слушайте внимательно. – Я делаю паузу и начинаю перечислять самые однозначные фигуры: – Шепилов… Полянский… Ильичев… – Договорить мне не дают.
– Хочешь сказать, что они еще тогда с заговором все задумали?!
Я снова выдерживаю многозначительную паузу:
– Не знаю. Но выводы, согласитесь, напрашиваются сами…
Ольга, поняв, что разговор у костра свернул куда-то не туда, резко меняет тему:
– Так, хватит уже вам про политику, давайте лучше песни петь.
– И правда, – подхватывают девчонки, – мальчики, ну сколько можно спорить?
С тем же пылом, что мы недавно обсуждали Хрущева, народ затягивает: «Днем и ночью от Карпат и до Курил…» Сейчас эта песня «Кеды» очень популярна – это практически неофициальный гимн туристов, припев которого знает каждый:
По всей земле пройти мне в кедах хочется,
Увидеть лично то, что вдалеке,
А ты пиши мне письма мелким почерком,
Поскольку места мало в рюкзаке.
«Кеды» сменяет «Черный кот», потом в ход идут «Старый клен», «А у нас во дворе» и даже «Пусть всегда будет солнце». Веселье у костра набирает обороты, поют абсолютно все, но мне лучше молчать с моими «исключительными» вокальными данными. Поэтому я просто слушаю, как поют другие. У Оли, например, оказался очень приятный голосок. Но вскоре я начинаю позорно зевать, а потом и клевать носом, усталость берет свое. Ухожу спать я по-английски, и моего исчезновения никто, кажется, не замечает. Заныриваю в свою палатку, скидываю кеды и блаженно растягиваюсь на одеяле. Хорошо-то как… Одежда вся пропахла костром, но этот запах совсем не раздражает, скорее даже убаюкивает.
Однако выспаться мне сегодня, видно, не судьба. Через какое-то время слышу сквозь сон, как кто-то пытается вломиться ко мне в палатку. Нет, ну что за наглость-то, ребята, а?! Я же специально лишнюю палатку тащил на себе в такую даль, чтобы выспаться нормально, не слушая чужой храп. Нашариваю рукой в изголовье фонарик и свечу им прямо в лицо нахалу. Упс-с… А это вовсе и не нахал, а… Оля Пылесос!
– Ты чего? – Спросонья мой голос груб и неприветлив.
А кто бы обрадовался, если бы его посреди ночи разбудили? Ольга молчит, застыв у порога, и только нервно покусывает ярко накрашенную губу… Накрашенную?! Я продираю глаза, всматриваюсь в ее лицо, перевожу взгляд на… И начинаю ржать. Давлю в себе смех, но остановиться не могу. Ольга мало того, что накрашена и с высоким начесом на голове а-ля бабетта, так она еще и одета в стиле Нади Кузякиной из фильма «Любовь и голуби». Крепдешиновый шарфик на шее, босоножки на каблуке и… розовая шелковая комбинация с кружевами, на тонких бретельках. Сквозь нее просвечивают крупные бордовые соски. В руках початая бутылка вина. Боже правый, да она никак пришла меня соблазнять?!
От моего лошадиного ржания Ольга вспыхивает, как маковый цвет. Отчаянным жестом срывает с себя шарфик и, комкая его в руке, пытается сказать мне что-то обидное. Но только открывает рот, хватая им воздух. Потом кривится, еле сдерживая слезы, тыльной стороной ладони стирает помаду с губ и пулей выскакивает из палатки. Слышу, как в темноте она спотыкается о колышек растяжки палатки, громко всхлипывает, шипит от боли и, прихрамывая, ковыляет прочь…
– Оля…
Я бы и рад перед ней извиниться за свой идиотский хохот, но все никак не могу перестать смеяться. Пробрало меня аж до слез. Незабываемая Надя Кузякина так и стоит у меня перед глазами. Господи, да кто же ее научил так соблазнять мужиков?! Где она только набралась этих глупостей?
Наконец, отхохотавшись, выползаю из палатки и вглядываюсь в темноту. Костер потушен, тишина. В палатках гаснут фонарики – кто-то тоже проснулся, но уже засыпает.
Бежать сейчас за Олей бесполезно – где ее искать в такую темень? Забилась куда-нибудь, дурочка, и давится горькими слезами, переживая свой позор. Или уже вернулась в палатку и лежит там, придумывая план мести. Ну, извини, староста, видно, не герой твоего романа. Я старый прожженный циник, которого не проймешь такими женскими приемами. Вот вроде и не давал повода, вроде и не приглашал ее на «рандеву», а все равно неприятно. Как теперь мне с ней общаться? Удрученно вздыхаю и снова укладываюсь спать. Утро вечера мудренее… завтра пойду мириться.
* * *
Просыпаюсь на рассвете от громкого птичьего гомона. Где-то неподалеку верещит потревоженная сорока. Вот зараза! Да кто ж тебе дал право бесцеремонно будить людей в такую рань?! Я утыкаюсь носом в свернутую куртку, послужившую этой ночью мне подушкой, и пытаюсь снова заснуть. Хрен там! Сна ни в одном глазу, улетучился, как и не было его. Лежу, пялюсь в потолок палатки. Ладно, надо тогда хотя бы «до ветра» прогуляться. После туалетных процедур иду к турнику. Кто-то хороший на турбазе приладил перекладину между двумя деревьями. Разминаюсь, делаю малый комплекс пограничника. Подтягивания, выход силой, подъем-переворот.
Начинают просыпаться студенты. Несколько парней собираются на рыбалку. Я полной грудью вдыхаю чистый воздух. Уже рассвело, но солнце еще не встало. Очертания ближайших деревьев теряются в утреннем тумане.
– О, Леха проснулся! Ты с нами?
– А удочка лишняя найдется?
– Найдется! Мы вчера хорошее местечко нашли, пойдем – не пожалеешь.
Забираю куртку из палатки, наливаю себе в кружку попить из большой фляги. Пью холодную вкусную воду, от которой немного стынут зубы.
– Кеды снимай сразу, а то промочишь их в росе. И штаны закатай до колен.
– Далеко идти-то? – Я усаживаюсь на бревно, стаскиваю тряпичные кеды.
– Да нет, тут рядом…
Наши голоса громко разносятся по поляне. Мы стараемся говорить тише, но это мало помогает. Мне вручают удочку. Простую бамбуковую трехколенку. Никакого тебе углепластикового волокна, телескопического удилища и японской лески. Ничего этого нет еще и в помине. Свинцовое грузило, простенький крашеный поплавок – словом, никаких излишеств.
– А мотыль?
– Какой тебе мотыль? – Шефство надо мной берет вихрастый Николай. – Мы вон вчера банку червей накопали. Не нравятся червяки, сам ручейника соберешь на берегу. Ну что, пацаны, идем?
– Идем…
Растянувшись цепочкой, молча, как разведчики, парни по одному исчезают в густом тумане. Я иду за ними, ступая босыми ногами по узкой тропе. Ноги и правда сразу становятся мокрыми от утренней росы. Пока иду, пытаюсь вспомнить, когда же я в последний раз выбирался вот так на рыбалку. Нет, не могу даже вспомнить. Знаю только, что очень давно… А вот Русин с товарищами в армии в увольнительную часто рыбачил, удилище они себе вообще из орешника вырезали. И ничего – всегда с уловом были.
Парни впереди тихо переговариваются, их голоса отчетливо разносятся в тумане, хотя самих парней и не видно. Почему-то сразу вспоминается мультик: «Ежи-ик, ты где?..» Так и кажется, что сейчас из-за ближайших кустов покажется голова белой лошади… Ежусь от утренней прохлады, с надеждой посматриваю на небо – скорей бы уже солнце вышло. Внезапно деревья расступаются, и мы выходим на берег водохранилища. Длинные деревянные мостки, уходящие от берега, сбоку шелестят заросли камыша, над водой расстилается тонкая дымка тумана… Красота!
Пока парни выбирают себе места и обустраиваются, я уже сажусь на самый край мостков и опускаю ноги в воду. Она – как парное молоко, ведь ночи теплые, и вода почти не успела остыть. Эх, искупаться бы сейчас, но ведь всю рыбу распугаю… Ладно, потом. Насаживаю небольшого червяка на крючок и делаю первый заброс. Грузило с тихим «чпоньк!» уходит на глубину, оставляя за собой раскачиваться яркий поплавок, от которого по воде расходятся небольшие круги. Парни тоже ловко забрасывают снасть, и все замирают, всматриваясь в поверхность водной глади. Покачивание поплавка завораживает взгляд, глаза застывают, остановившись на нем, и мысли улетают куда-то прочь, оставляя в голове приятную пустоту. Это состояние сродни медитации. Кто там шутил, что все эти восточные йоги и прочие практики не для русского человека? Практиковать их – все равно что индуса тащить на подледный лов на Медвежьих островах. Не хочется ни двигаться, ни думать, ни-че-го…
– Леха, чего зеваешь – у тебя клюет!
Возглас Кольки заставляет меня очнуться и быстро сделать подсечку. Есть! Крупный золотистый карасик трепещет яркими плавниками в лучах восходящего солнца.
– С почином, старик!
Я киваю, закидываю карасика в общее ведерко, наполовину наполненное водой, и с энтузиазмом берусь за следующего червяка. В душе постепенно просыпается азарт.
Когда часа через полтора мы оцениваем свой богатый улов – в основном плотва, – солнце уже поднялось высоко, и клочья утреннего тумана растаяли под его лучами. Водная гладь расстилается перед нами, и только сейчас я могу оценить ширину этого водохранилища – противоположный берег теряется почти у горизонта. А недалеко от мостков, за камышами я вдруг вижу белоснежные цветы кувшинок.
– Парни, подождете, я кувшинок девчонкам нарву!
Колька недовольно фыркает:
– Грехи замаливаешь?
Знает о ночном инциденте?
– Ты о чем?
Он пожимает плечами и тоже начинает раздеваться. Худой и нескладной фигурой он скорее напоминает подростка. Особенно на фоне моего мускулистого тела. Сколько же ему, лет двадцать? Или чуть больше? Но в воду Колька шустро ныряет с разбегу, плывет быстрыми саженками и до кувшинок добирается быстрее меня. Срывает несколько стеблей, потом оглядывается на парней на берегу и тихо спрашивает:
– Вы же с ней не встречаетесь?
– С кем?
– С Олей…
– Нет, конечно! Мы просто друзья.
На лице парня проступает облегчение. Да он никак ревнует ее!
– А к чему вообще эти расспросы, Коль?
– Ну… я хотел убедиться, что вас ничего не связывает и она свободна. – Парень смущается.
Тут уже облегчение проступает на моей физиономии. Ну и хорошо, может, у них все сладится и она наконец выбросит меня из головы.
– А сегодня ночью?..
– Коль, я что, похож на Петрова? – перебиваю я его. – Вот и не задавай тогда глупых вопросов.
Я протягиваю ему сорванные кувшинки и ободряюще подмигиваю. Парнишка заливается краской до самых мокрых вихров и благодарно кивает в ответ. А я с облегчением вздыхаю. Какое счастье, что у нас с Ольгой так ничего и не случилось! И как же приятно быть для друзей хорошим честным парнем.
* * *
– Но с кукурузой, согласись, Никита переборщил!
– Переборщил. Он и сам это признал недавно на пленуме. Но в 49-м он этой кукурузой Украину от голода спас. И ведь не один он переборщил, услужливые дураки тоже ему помогли. Культура теплолюбивая, для нашей средней полосы непривычная и непроверенная, районированных сортов не было. Да и техника для нее особая нужна. Севооборот опять же. Кто их просил все поля ею засаживать? Сами же погнались за рекордами, выслужиться перед ЦК захотели. Но заврались и докатились до приписок, до воровства!
– Да ладно тебе… приписки – это еще не воровство.
– А что же это, по-вашему, – невинная шалость?! За эти приписки они получали премии, и немалые. Ордена, звания, квартиры, машины, бесплатные путевки. А скотина в это время с голоду дохла, кормов не хватало. Да еще и прошлогодняя засуха по всей стране. Вот вам и итог – перебои с продовольствием.
– Про Новочеркасск слышал? – решается кто-то самый отчаянный.
– Слышал. – В темноте не понять, кто из парней вопрос задал, но отвечать придется, раз уж взял на себя смелость разъяснять народу обстановку в стране. – Кто из вас помнит фамилии членов комиссии из ЦК, которые там порядок наводили?
Народ озадаченно молчит.
– Эх вы!.. А еще журналисты будущие. В «Правде» же их список печатали. Ну так слушайте внимательно. – Я делаю паузу и начинаю перечислять самые однозначные фигуры: – Шепилов… Полянский… Ильичев… – Договорить мне не дают.
– Хочешь сказать, что они еще тогда с заговором все задумали?!
Я снова выдерживаю многозначительную паузу:
– Не знаю. Но выводы, согласитесь, напрашиваются сами…
Ольга, поняв, что разговор у костра свернул куда-то не туда, резко меняет тему:
– Так, хватит уже вам про политику, давайте лучше песни петь.
– И правда, – подхватывают девчонки, – мальчики, ну сколько можно спорить?
С тем же пылом, что мы недавно обсуждали Хрущева, народ затягивает: «Днем и ночью от Карпат и до Курил…» Сейчас эта песня «Кеды» очень популярна – это практически неофициальный гимн туристов, припев которого знает каждый:
По всей земле пройти мне в кедах хочется,
Увидеть лично то, что вдалеке,
А ты пиши мне письма мелким почерком,
Поскольку места мало в рюкзаке.
«Кеды» сменяет «Черный кот», потом в ход идут «Старый клен», «А у нас во дворе» и даже «Пусть всегда будет солнце». Веселье у костра набирает обороты, поют абсолютно все, но мне лучше молчать с моими «исключительными» вокальными данными. Поэтому я просто слушаю, как поют другие. У Оли, например, оказался очень приятный голосок. Но вскоре я начинаю позорно зевать, а потом и клевать носом, усталость берет свое. Ухожу спать я по-английски, и моего исчезновения никто, кажется, не замечает. Заныриваю в свою палатку, скидываю кеды и блаженно растягиваюсь на одеяле. Хорошо-то как… Одежда вся пропахла костром, но этот запах совсем не раздражает, скорее даже убаюкивает.
Однако выспаться мне сегодня, видно, не судьба. Через какое-то время слышу сквозь сон, как кто-то пытается вломиться ко мне в палатку. Нет, ну что за наглость-то, ребята, а?! Я же специально лишнюю палатку тащил на себе в такую даль, чтобы выспаться нормально, не слушая чужой храп. Нашариваю рукой в изголовье фонарик и свечу им прямо в лицо нахалу. Упс-с… А это вовсе и не нахал, а… Оля Пылесос!
– Ты чего? – Спросонья мой голос груб и неприветлив.
А кто бы обрадовался, если бы его посреди ночи разбудили? Ольга молчит, застыв у порога, и только нервно покусывает ярко накрашенную губу… Накрашенную?! Я продираю глаза, всматриваюсь в ее лицо, перевожу взгляд на… И начинаю ржать. Давлю в себе смех, но остановиться не могу. Ольга мало того, что накрашена и с высоким начесом на голове а-ля бабетта, так она еще и одета в стиле Нади Кузякиной из фильма «Любовь и голуби». Крепдешиновый шарфик на шее, босоножки на каблуке и… розовая шелковая комбинация с кружевами, на тонких бретельках. Сквозь нее просвечивают крупные бордовые соски. В руках початая бутылка вина. Боже правый, да она никак пришла меня соблазнять?!
От моего лошадиного ржания Ольга вспыхивает, как маковый цвет. Отчаянным жестом срывает с себя шарфик и, комкая его в руке, пытается сказать мне что-то обидное. Но только открывает рот, хватая им воздух. Потом кривится, еле сдерживая слезы, тыльной стороной ладони стирает помаду с губ и пулей выскакивает из палатки. Слышу, как в темноте она спотыкается о колышек растяжки палатки, громко всхлипывает, шипит от боли и, прихрамывая, ковыляет прочь…
– Оля…
Я бы и рад перед ней извиниться за свой идиотский хохот, но все никак не могу перестать смеяться. Пробрало меня аж до слез. Незабываемая Надя Кузякина так и стоит у меня перед глазами. Господи, да кто же ее научил так соблазнять мужиков?! Где она только набралась этих глупостей?
Наконец, отхохотавшись, выползаю из палатки и вглядываюсь в темноту. Костер потушен, тишина. В палатках гаснут фонарики – кто-то тоже проснулся, но уже засыпает.
Бежать сейчас за Олей бесполезно – где ее искать в такую темень? Забилась куда-нибудь, дурочка, и давится горькими слезами, переживая свой позор. Или уже вернулась в палатку и лежит там, придумывая план мести. Ну, извини, староста, видно, не герой твоего романа. Я старый прожженный циник, которого не проймешь такими женскими приемами. Вот вроде и не давал повода, вроде и не приглашал ее на «рандеву», а все равно неприятно. Как теперь мне с ней общаться? Удрученно вздыхаю и снова укладываюсь спать. Утро вечера мудренее… завтра пойду мириться.
* * *
Просыпаюсь на рассвете от громкого птичьего гомона. Где-то неподалеку верещит потревоженная сорока. Вот зараза! Да кто ж тебе дал право бесцеремонно будить людей в такую рань?! Я утыкаюсь носом в свернутую куртку, послужившую этой ночью мне подушкой, и пытаюсь снова заснуть. Хрен там! Сна ни в одном глазу, улетучился, как и не было его. Лежу, пялюсь в потолок палатки. Ладно, надо тогда хотя бы «до ветра» прогуляться. После туалетных процедур иду к турнику. Кто-то хороший на турбазе приладил перекладину между двумя деревьями. Разминаюсь, делаю малый комплекс пограничника. Подтягивания, выход силой, подъем-переворот.
Начинают просыпаться студенты. Несколько парней собираются на рыбалку. Я полной грудью вдыхаю чистый воздух. Уже рассвело, но солнце еще не встало. Очертания ближайших деревьев теряются в утреннем тумане.
– О, Леха проснулся! Ты с нами?
– А удочка лишняя найдется?
– Найдется! Мы вчера хорошее местечко нашли, пойдем – не пожалеешь.
Забираю куртку из палатки, наливаю себе в кружку попить из большой фляги. Пью холодную вкусную воду, от которой немного стынут зубы.
– Кеды снимай сразу, а то промочишь их в росе. И штаны закатай до колен.
– Далеко идти-то? – Я усаживаюсь на бревно, стаскиваю тряпичные кеды.
– Да нет, тут рядом…
Наши голоса громко разносятся по поляне. Мы стараемся говорить тише, но это мало помогает. Мне вручают удочку. Простую бамбуковую трехколенку. Никакого тебе углепластикового волокна, телескопического удилища и японской лески. Ничего этого нет еще и в помине. Свинцовое грузило, простенький крашеный поплавок – словом, никаких излишеств.
– А мотыль?
– Какой тебе мотыль? – Шефство надо мной берет вихрастый Николай. – Мы вон вчера банку червей накопали. Не нравятся червяки, сам ручейника соберешь на берегу. Ну что, пацаны, идем?
– Идем…
Растянувшись цепочкой, молча, как разведчики, парни по одному исчезают в густом тумане. Я иду за ними, ступая босыми ногами по узкой тропе. Ноги и правда сразу становятся мокрыми от утренней росы. Пока иду, пытаюсь вспомнить, когда же я в последний раз выбирался вот так на рыбалку. Нет, не могу даже вспомнить. Знаю только, что очень давно… А вот Русин с товарищами в армии в увольнительную часто рыбачил, удилище они себе вообще из орешника вырезали. И ничего – всегда с уловом были.
Парни впереди тихо переговариваются, их голоса отчетливо разносятся в тумане, хотя самих парней и не видно. Почему-то сразу вспоминается мультик: «Ежи-ик, ты где?..» Так и кажется, что сейчас из-за ближайших кустов покажется голова белой лошади… Ежусь от утренней прохлады, с надеждой посматриваю на небо – скорей бы уже солнце вышло. Внезапно деревья расступаются, и мы выходим на берег водохранилища. Длинные деревянные мостки, уходящие от берега, сбоку шелестят заросли камыша, над водой расстилается тонкая дымка тумана… Красота!
Пока парни выбирают себе места и обустраиваются, я уже сажусь на самый край мостков и опускаю ноги в воду. Она – как парное молоко, ведь ночи теплые, и вода почти не успела остыть. Эх, искупаться бы сейчас, но ведь всю рыбу распугаю… Ладно, потом. Насаживаю небольшого червяка на крючок и делаю первый заброс. Грузило с тихим «чпоньк!» уходит на глубину, оставляя за собой раскачиваться яркий поплавок, от которого по воде расходятся небольшие круги. Парни тоже ловко забрасывают снасть, и все замирают, всматриваясь в поверхность водной глади. Покачивание поплавка завораживает взгляд, глаза застывают, остановившись на нем, и мысли улетают куда-то прочь, оставляя в голове приятную пустоту. Это состояние сродни медитации. Кто там шутил, что все эти восточные йоги и прочие практики не для русского человека? Практиковать их – все равно что индуса тащить на подледный лов на Медвежьих островах. Не хочется ни двигаться, ни думать, ни-че-го…
– Леха, чего зеваешь – у тебя клюет!
Возглас Кольки заставляет меня очнуться и быстро сделать подсечку. Есть! Крупный золотистый карасик трепещет яркими плавниками в лучах восходящего солнца.
– С почином, старик!
Я киваю, закидываю карасика в общее ведерко, наполовину наполненное водой, и с энтузиазмом берусь за следующего червяка. В душе постепенно просыпается азарт.
Когда часа через полтора мы оцениваем свой богатый улов – в основном плотва, – солнце уже поднялось высоко, и клочья утреннего тумана растаяли под его лучами. Водная гладь расстилается перед нами, и только сейчас я могу оценить ширину этого водохранилища – противоположный берег теряется почти у горизонта. А недалеко от мостков, за камышами я вдруг вижу белоснежные цветы кувшинок.
– Парни, подождете, я кувшинок девчонкам нарву!
Колька недовольно фыркает:
– Грехи замаливаешь?
Знает о ночном инциденте?
– Ты о чем?
Он пожимает плечами и тоже начинает раздеваться. Худой и нескладной фигурой он скорее напоминает подростка. Особенно на фоне моего мускулистого тела. Сколько же ему, лет двадцать? Или чуть больше? Но в воду Колька шустро ныряет с разбегу, плывет быстрыми саженками и до кувшинок добирается быстрее меня. Срывает несколько стеблей, потом оглядывается на парней на берегу и тихо спрашивает:
– Вы же с ней не встречаетесь?
– С кем?
– С Олей…
– Нет, конечно! Мы просто друзья.
На лице парня проступает облегчение. Да он никак ревнует ее!
– А к чему вообще эти расспросы, Коль?
– Ну… я хотел убедиться, что вас ничего не связывает и она свободна. – Парень смущается.
Тут уже облегчение проступает на моей физиономии. Ну и хорошо, может, у них все сладится и она наконец выбросит меня из головы.
– А сегодня ночью?..
– Коль, я что, похож на Петрова? – перебиваю я его. – Вот и не задавай тогда глупых вопросов.
Я протягиваю ему сорванные кувшинки и ободряюще подмигиваю. Парнишка заливается краской до самых мокрых вихров и благодарно кивает в ответ. А я с облегчением вздыхаю. Какое счастье, что у нас с Ольгой так ничего и не случилось! И как же приятно быть для друзей хорошим честным парнем.
* * *