Я никогда не скажу
Часть 9 из 17 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— У нее нет мобильного телефона. А трубку стационарного она никогда не берет.
— И что? Будем сидеть и ждать, как бараны?
Ответа на свой вопрос он не получил. Вместо этого они все повернулись и посмотрели на входную дверь, словно их мысли об одном и том же могли заставить Мэри внезапно материализоваться, как на спиритическом сеансе. Как призрака.
Аманда
23 июля, 1998 год, 6:00
Знаменитая строчка в конце «Великого Гэтсби» — та самая, где говорится об утлых суденышках человеческих жизней, которые сносит упрямое течение — всякий раз заставляла меня вздрагивать, как и тогда, когда я впервые прочла ее, будучи еще школьницей. Она вынуждала меня вспоминать о лагере и о том, как много времени я проводила в подобных суденышках — на парусной лодке, в каноэ, да пусть хоть на водяной горке. В мире этих лодочек я выглядела как Форрест Гамп. Находиться на борту лодки было для меня совершенно привычно, я инстинктивно умела сохранять равновесие, заняв правильную стойку. Меня даже как-то окрестили «Морские ножки», и это было справедливо.
Меня всегда охватывала грусть, когда в конце лета мы вытаскивали лодки на берег и оставляли их в сухих доках на всю зиму. И как же я грустила, понимая, что придется уехать из лагеря на всю осень, зиму и весну. Иногда, в мечтах о будущем, мне грезилось кругосветное путешествие или жизнь в каком-нибудь дальнем уголке мира, где я могла бы плавать круглый год. Такие вот недооформившиеся мысли недооформившейся девушки.
Понимаете ли, я всегда считала, что вода станет началом моей новой жизни, но отнюдь не приведет к ее концу. Я понятия не имела — да и откуда бы? — насколько непонятной, непостижимой окажется для меня последняя поездка на лодке. Что я буду, распластавшись, лежать на берегу, пока моя лодка будет биться о камни Сикрет Бич, словно ожидая, когда же меня обнаружат. В тот уголок берега меня приведет судьба, она же там и оставит.
Для меня все это казалось незыблемой истиной, когда неожиданно возник некто.
Глава 9. Прыжок в высоту
Мэри
Мэри Макаллистер всегда говорила своим ученикам, что если лошадь сбросила вас, нужно немедленно оседлать ее снова — что-что, а дельные советы она всегда давала вовремя. Упустишь момент — готовься к краху.
Жизнь была во многом похожей на верховую езду. И решающим фактором в ней было время. Но как раз с чувством времени у нее было плохо, если только она не сидела верхом на лошади. Во всех других случаях она то и дело опаздывала, а то и вовсе пропускала важные события. Но это, как правило, не имело особого значения. На занятия с детьми она не опаздывала никогда. К лошадям тоже — безо всякого будильника она каждый день вставала на рассвете, чтобы убедиться, что лошади накормлены, вымыты и выведены на прогулку. А остальное, что, по всей видимости, играло огромную роль для окружающих, по части пунктуальности ей никак не давалось.
Сегодня же именно пунктуальности ей и не доставало, тем более что у одной из лошадей слетела подкова, а у другой воспалилась нога, но кого, кроме нее, это могло всерьез взволновать? И какая-то ее часть, похоже, даже наслаждалась мыслью о том, что вся честная компания сидит и нетерпеливо ждет ее появления, понимая, что без нее они так и будут просто сидеть и истекать слюной от жадности.
Мэри никогда не осознавала до конца, что за сила заключена в доверии, объединяющем обитателей лагеря. Это были, так сказать, технические вопросы, не имевшие для нее особого значения. Все, что было известно каждому из них — ее отец нередко возражал против продажи лагеря, пока он жив. Причем делал это один в один как миссис Беннет из «Гордости и предубеждения», когда она в очередной раз жаловалась на проблемы со своим «майоратом». «Именно вам, детишки, — нередко говаривал отец, — и предстоит выяснить, как обойтись с этим местом».
А потом родители умерли — тогда и начались сюрпризы. Отец хотел, чтобы они обеспечили работу лагеря в его последнее лето. Свифт больше ничего не сообщил им, кроме того, что в День Труда они наконец получат хоть какую-то новую информацию. Это заставило Мэри задуматься. Может быть, отец в жалобах пытался выразить свою любовь? Или он настолько влюбился в то, что он называл своей «тюрьмой», что заполучил своего рода стокгольмский синдром[4], спровоцированный сорока годами детского смеха и тихой красотой озера?
Скоро она об этом узнает.
Наконец она была готова, чтобы отправиться туда. Она терпеть не могла процедуру оформления машин в аренду, тем более что через лес от принадлежащей ей фермы, которая находилась в четырех милях отсюда, к лагерю пролегала прекрасная широкая тропа. Было чуть позже десяти, когда она оседлала Корицу и вывела ее из конюшни. Тропинка шла по красивым местам, через листья деревьев сочился свет, сквозь ветви просматривалось озеро. Ей нравилось, что вокруг царило безмолвие, если не считать звуков их с Корицей смешанного дыхания да шума случайной моторки с озера.
Она знала, что кое-кто из ее братьев и сестер захочет поскорее продать имущество, заграбастать денежки и смыться побыстрее. Но поступить так было бы преступно. Что же ей делать, ей, привыкшей выживать? Что она могла сказать им, чтобы убедить оставить все как есть? Но, как бы она ни старалась, все равно не могла найти нужных доводов.
Возле скобяного магазина тропа превратилась в настоящую дорогу. Мэри привязала лошадь к перилам крыльца, похлопала Корицу и принесла ей воды для питья в здоровенной жестянке — такие стояли здесь у каждого крыльца, исполняя роль простейших огнетушителей, которыми мог бы воспользоваться даже ребенок. Как же ей хотелось остаться с Корицей, а то и просто вновь оседлать ее да уехать прочь, но она понимала, что тем самым лишь немного отсрочит неизбежное. Поэтому прошла сквозь подлесок и поднялась по задней лестнице к дому своих родителей.
Она посмотрела через раздвижные стеклянные двери в гостиную. Все они — ее семья, Шон и мистер Свифт сидели на кушетках, которые ее родители унаследовали от бабушки и дедушки, и смотрели на дверь, словно заключили некое пари на то, кто войдет в нее первым. Словно ожидали появления Годо[5].
Но нет.
Никакого Годо они не ждут. Они ждут меня.
Это взбудоражило ее чувства. Ее никогда и никто не дожидался, ей казалось, что все свое детство она провела в тени одной из своих сестер. Только на конюшне она чувствовала себя настоящей, и понимала, что только здесь ее и ждут.
Она уставилась на них. Те же выглядели так, словно расселись перед художником, который вот-вот начнет писать с них картину. Даже как-то неудобно было нарушить этот порядок. Но она должна была вмешаться.
Она постучала по стеклу.
* * *
— Теперь, когда мы все здесь, — сказал Свифт пять минут спустя, когда наконец стихли возмущенные возгласы, вызванные опозданием Мэри, и когда она сама уже сидела на диване между близняшками, держа в руке стакан холодного чая, — Мы можем вплотную заняться делом.
Свифт встал и вытащил из одного из многочисленных карманов, которыми был усыпан его жилет, какой-то документ. Он был сложен втрое, отчетливо была видна только внушительная печать.
— Позволю себе небольшой экскурс в историю, хотя подозреваю, что большинству из вас все и так известно. Прежде чем ваши бабушка и дедушка умерли, они передали землю, на которой находится лагерь, в доверительное управление. Ваш отец получил право опеки над имуществом, я же был доверенным лицом. Доверенность действовала вплоть до его смерти, а земля не могла быть продана по какой бы то ни было причине до наступления этого момента. Поскольку при оформлении данной сделки никто из вас еще не родился, ваш дедушка предоставил вашему отцу право решать, кому эта собственность достанется после его смерти.
— Что он и сделал, — сказал Райан.
— Что он и сделал, — согласился Свифт. — Это и подводит нас к сегодняшним событиям. Итак, вам известна воля вашего отца. Но в ней есть… э-э-э… несколько необычных моментов. Он прочистил горло. — Поэтому я хочу, чтобы вы были в курсе — я пытался отговорить его от придуманного им замысла, но он был непреклонен.
— Да давай уже рассказывай. — Это встряла Лидди. Она всегда так поступала, но в данном случае Мэри не могла не согласиться с ней. Зачем так драматизировать? На ее взгляд, склонность к театральным эффектам как нельзя хуже характеризовала ее отца. А он, похоже, всерьез считал, что даже бытовые мелочи должны выглядеть так, словно все происходящее — театральное представление. Нет, даже хуже. Представление, разыгранное на сцене.
Свифт кашлянул, словно был простужен.
— Ваш отец передал собственность в совместное владение своим детям, за одним, скажем так, необычным исключением, объяснение которого, как мне кажется, лучше предоставить вашему отцу.
Из другого кармана жилета он достал еще один листок. — Все его требования записаны в этой бумаге. Он было начал разворачивать документ, но уронил его. Тут же поднял, его лицо вспыхнуло, лоб вновь вспотел. — Простите, простите.
Потом наконец развернул бумагу. — Ну что ж. Приступим.
«Дети мои. Для некоторых из вас то, что я скажу, может оказаться полной неожиданностью, но даже кушетки, на которых вы сейчас сидите, для меня означают целый мир. Правда, так было не всегда. В свое время я относился ко всему этому с прохладой, но теперь все изменилось. Когда я пишу эти слова, ваша мама фотографирует лилии в своем саду. Наступают сумерки, и я не помню, чтобы озеро было когда-нибудь освещено столь же прекрасно. Мне странно думать, что написанное мной здесь и сейчас вы станете читать тогда, когда меня уже не будет в живых. Но такова, увы, судьба каждого из нас. Мы мимолетны. Мы непостоянны.
Моему отцу хотелось, чтобы это место навсегда осталось прежним. Поэтому он и устроил все так, чтобы у меня не было иного выбора, кроме как остаться здесь. Но, хотя в моем случае это был наилучший выбор, я сомневаюсь, что вы все сможете с ним согласиться. Поэтому, как бы мне ни хотелось, чтобы вы продолжали присматривать за лагерем, я поступлю не так, как мой отец, и позволю вам самим определять свою судьбу.
Любой выбор имеет значение. Иногда большее, иногда меньшее. Но оставить вас в неведении было бы неправильно. Впрочем, как вам наверняка известно, у этой истории есть своя подоплека. Двадцать лет назад в лагере Макау случилась ужасная трагедия. Полиция считает произошедший инцидент неисчерпанным. Однако с годами я пришел к выводу, что вина за него лежит на одном из вас. Мне нелегко было принять, что один из моих детей мог нести ответственность за сотворенное с этой невинной девочкой, но я должен был это сделать. Может быть, мои слова покажутся вам абсурдом, но, как бы то ни было, я долгое время боролся сам с собой, пытаясь понять, как поступить с тем, что стало мне известно. Понимаете ли, мне недоставало уверенности в себе. Даже сейчас мне ее не хватает. Весьма затруднительное положение, но поскольку идеального решения, увы, не существует, я решил поступить вот как. Райан, я знаю, что ответственность тебе не чужда. Нельзя назвать тебя самым обязательным человеком в мире, но ты вовсе не лишен этого. У полиции может ничего не быть на тебя, но ведь у них на руках нет всех фактов. Я так и не понял, зачем тебе понадобилось совершать то, что ты совершил, но, если ты слушаешь эти слова, выходит, что я так и не успел переговорить с тобой об этом лично.
Девочки, поскольку я не уверен окончательно в своей правоте, то оставляю все на ваше усмотрение. Если вы считаете, что я не прав, и ваш брат невиновен, то со спокойной душой можете сделать его равным участником долевой собственности. Должен заметить, что срок для этого ограничен сорока восемью часами с того момента, как Свифт прочтет вам это письмо. За это время вы должны решить, получит ли Райан свою долю, а также определиться с тем, сохраните ли вы за собой это место либо же продадите его. Решение насчет Райана, должен заметить, должно быть единодушным. Отказаться от этого решения вы уже не сможете. К каким бы выводам вы ни пришли, я надеюсь, что вы сможете продолжить работу лагеря. Это поистине удивительное место. Здесь мы впервые стали настоящей семьей, лучшими версиями самих себя. Для меня не было бы большей радости, чем знать, что мое дело будет передаваться из поколения в поколение. Но последнее слово я оставляю за вами. И могу лишь надеяться, что вы запомните мое желание, которое впоследствии станет и вашим желанием.
И, наконец, Райан — хотя тебе, наверное, трудно будет выслушать это — я поступаю подобным образом из любви к тебе, а также из уважения и любви к Аманде. Мне неизвестно, что ты почувствуешь, узнав об этом, но, пожалуйста, поверь, что я всецело тебе сочувствую. Возможно, мне нужно было быть к тебе строже, пока я жил, но я никак не мог найти в себе для этого достаточно уверенности. Я очень сожалею об этом. Если я ошибался в тебе, прости меня и позволь поверить, что твои сестры сделают правильный выбор. Желаю вам всем удачи. С любовью, папа».
Когда Свифт закончил читать, наступила минута молчания. Единственным звуком был шорох складываемой им бумаги, которую он в итоге засунул обратно в карман.
— Какого, блин, черта? — наконец спросила Кейт. — Это же бред какой-то.
— Да? — поинтересовался Райан. — Тут вообще хоть какой-то смысл есть?
— Мне жаль говорить вам об этом, Райан, но если ваши сестры не согласятся, вы не будете одним из наследников.
— Что вообще тут за схема? — спросила Мэри.
— Ваш отец оставил все имущество вам, вашим сестрам и мне в порядке долевой собственности. Если вы решите, что Райан тоже является наследником, я обязан передать ему оставленную мне долю.
— Ты что, серьезно? — спросил Райан. — Это обязательное условие?
— Заверяю вас, это так.
Лидди, Райан и Кейт заговорили одновременно. В этой неразберихе сложно было понять, кто и что именно говорил: попробуйте-ка сами разобраться, когда шумят сразу трое. Однако яростные нападки Мэри почти всегда разбирала. Через всю комнату она уловила взгляд Марго. Та плакала. Мэри это просто поразило. Марго обычно не имела привычки открыто демонстрировать свои чувства, но, с другой стороны, они с Амандой были очень близки. Быть может, весь творящийся перед ними абсурд имел к этому какое-то отношение.
Можно подумать, что двадцати лет было достаточно, чтобы что-то преодолеть или хотя бы пережить. Но прислушиваться к мнению других она не собиралась.
Она пыталась говорить, но никто ее не слушал. Раздраженно промолчав целую минуту, она подняла руку вверх — этот прием они всегда использовали в лагере, когда призывали всех к молчанию. И они последовали призыву — взрослость не истребила юношеских рефлексов. Первым отреагировал Шон, последним стал Райан. Только Свифт держал руки по швам, выглядя весьма озадаченным.
— Что произойдет, если мы не согласимся передать долю Райану? — спросила у Свифта Мэри, когда в комнате наконец стало тихо. — Или если мы не придем к общему решению? Значит ли это, что мы владеем всем этим, но не можем продать?
Свифт скосил глаза влево, и Мэри поняла, что он ответит, хотя он еще даже не раскрыл рта.
— Не совсем так. В подобном случае я должен предпринять некий промежуточный шаг. Если вы не договоритесь относительно Райана, я передам свою долю Шону.
Глава 10. Объедки
Марго
— И что? Будем сидеть и ждать, как бараны?
Ответа на свой вопрос он не получил. Вместо этого они все повернулись и посмотрели на входную дверь, словно их мысли об одном и том же могли заставить Мэри внезапно материализоваться, как на спиритическом сеансе. Как призрака.
Аманда
23 июля, 1998 год, 6:00
Знаменитая строчка в конце «Великого Гэтсби» — та самая, где говорится об утлых суденышках человеческих жизней, которые сносит упрямое течение — всякий раз заставляла меня вздрагивать, как и тогда, когда я впервые прочла ее, будучи еще школьницей. Она вынуждала меня вспоминать о лагере и о том, как много времени я проводила в подобных суденышках — на парусной лодке, в каноэ, да пусть хоть на водяной горке. В мире этих лодочек я выглядела как Форрест Гамп. Находиться на борту лодки было для меня совершенно привычно, я инстинктивно умела сохранять равновесие, заняв правильную стойку. Меня даже как-то окрестили «Морские ножки», и это было справедливо.
Меня всегда охватывала грусть, когда в конце лета мы вытаскивали лодки на берег и оставляли их в сухих доках на всю зиму. И как же я грустила, понимая, что придется уехать из лагеря на всю осень, зиму и весну. Иногда, в мечтах о будущем, мне грезилось кругосветное путешествие или жизнь в каком-нибудь дальнем уголке мира, где я могла бы плавать круглый год. Такие вот недооформившиеся мысли недооформившейся девушки.
Понимаете ли, я всегда считала, что вода станет началом моей новой жизни, но отнюдь не приведет к ее концу. Я понятия не имела — да и откуда бы? — насколько непонятной, непостижимой окажется для меня последняя поездка на лодке. Что я буду, распластавшись, лежать на берегу, пока моя лодка будет биться о камни Сикрет Бич, словно ожидая, когда же меня обнаружат. В тот уголок берега меня приведет судьба, она же там и оставит.
Для меня все это казалось незыблемой истиной, когда неожиданно возник некто.
Глава 9. Прыжок в высоту
Мэри
Мэри Макаллистер всегда говорила своим ученикам, что если лошадь сбросила вас, нужно немедленно оседлать ее снова — что-что, а дельные советы она всегда давала вовремя. Упустишь момент — готовься к краху.
Жизнь была во многом похожей на верховую езду. И решающим фактором в ней было время. Но как раз с чувством времени у нее было плохо, если только она не сидела верхом на лошади. Во всех других случаях она то и дело опаздывала, а то и вовсе пропускала важные события. Но это, как правило, не имело особого значения. На занятия с детьми она не опаздывала никогда. К лошадям тоже — безо всякого будильника она каждый день вставала на рассвете, чтобы убедиться, что лошади накормлены, вымыты и выведены на прогулку. А остальное, что, по всей видимости, играло огромную роль для окружающих, по части пунктуальности ей никак не давалось.
Сегодня же именно пунктуальности ей и не доставало, тем более что у одной из лошадей слетела подкова, а у другой воспалилась нога, но кого, кроме нее, это могло всерьез взволновать? И какая-то ее часть, похоже, даже наслаждалась мыслью о том, что вся честная компания сидит и нетерпеливо ждет ее появления, понимая, что без нее они так и будут просто сидеть и истекать слюной от жадности.
Мэри никогда не осознавала до конца, что за сила заключена в доверии, объединяющем обитателей лагеря. Это были, так сказать, технические вопросы, не имевшие для нее особого значения. Все, что было известно каждому из них — ее отец нередко возражал против продажи лагеря, пока он жив. Причем делал это один в один как миссис Беннет из «Гордости и предубеждения», когда она в очередной раз жаловалась на проблемы со своим «майоратом». «Именно вам, детишки, — нередко говаривал отец, — и предстоит выяснить, как обойтись с этим местом».
А потом родители умерли — тогда и начались сюрпризы. Отец хотел, чтобы они обеспечили работу лагеря в его последнее лето. Свифт больше ничего не сообщил им, кроме того, что в День Труда они наконец получат хоть какую-то новую информацию. Это заставило Мэри задуматься. Может быть, отец в жалобах пытался выразить свою любовь? Или он настолько влюбился в то, что он называл своей «тюрьмой», что заполучил своего рода стокгольмский синдром[4], спровоцированный сорока годами детского смеха и тихой красотой озера?
Скоро она об этом узнает.
Наконец она была готова, чтобы отправиться туда. Она терпеть не могла процедуру оформления машин в аренду, тем более что через лес от принадлежащей ей фермы, которая находилась в четырех милях отсюда, к лагерю пролегала прекрасная широкая тропа. Было чуть позже десяти, когда она оседлала Корицу и вывела ее из конюшни. Тропинка шла по красивым местам, через листья деревьев сочился свет, сквозь ветви просматривалось озеро. Ей нравилось, что вокруг царило безмолвие, если не считать звуков их с Корицей смешанного дыхания да шума случайной моторки с озера.
Она знала, что кое-кто из ее братьев и сестер захочет поскорее продать имущество, заграбастать денежки и смыться побыстрее. Но поступить так было бы преступно. Что же ей делать, ей, привыкшей выживать? Что она могла сказать им, чтобы убедить оставить все как есть? Но, как бы она ни старалась, все равно не могла найти нужных доводов.
Возле скобяного магазина тропа превратилась в настоящую дорогу. Мэри привязала лошадь к перилам крыльца, похлопала Корицу и принесла ей воды для питья в здоровенной жестянке — такие стояли здесь у каждого крыльца, исполняя роль простейших огнетушителей, которыми мог бы воспользоваться даже ребенок. Как же ей хотелось остаться с Корицей, а то и просто вновь оседлать ее да уехать прочь, но она понимала, что тем самым лишь немного отсрочит неизбежное. Поэтому прошла сквозь подлесок и поднялась по задней лестнице к дому своих родителей.
Она посмотрела через раздвижные стеклянные двери в гостиную. Все они — ее семья, Шон и мистер Свифт сидели на кушетках, которые ее родители унаследовали от бабушки и дедушки, и смотрели на дверь, словно заключили некое пари на то, кто войдет в нее первым. Словно ожидали появления Годо[5].
Но нет.
Никакого Годо они не ждут. Они ждут меня.
Это взбудоражило ее чувства. Ее никогда и никто не дожидался, ей казалось, что все свое детство она провела в тени одной из своих сестер. Только на конюшне она чувствовала себя настоящей, и понимала, что только здесь ее и ждут.
Она уставилась на них. Те же выглядели так, словно расселись перед художником, который вот-вот начнет писать с них картину. Даже как-то неудобно было нарушить этот порядок. Но она должна была вмешаться.
Она постучала по стеклу.
* * *
— Теперь, когда мы все здесь, — сказал Свифт пять минут спустя, когда наконец стихли возмущенные возгласы, вызванные опозданием Мэри, и когда она сама уже сидела на диване между близняшками, держа в руке стакан холодного чая, — Мы можем вплотную заняться делом.
Свифт встал и вытащил из одного из многочисленных карманов, которыми был усыпан его жилет, какой-то документ. Он был сложен втрое, отчетливо была видна только внушительная печать.
— Позволю себе небольшой экскурс в историю, хотя подозреваю, что большинству из вас все и так известно. Прежде чем ваши бабушка и дедушка умерли, они передали землю, на которой находится лагерь, в доверительное управление. Ваш отец получил право опеки над имуществом, я же был доверенным лицом. Доверенность действовала вплоть до его смерти, а земля не могла быть продана по какой бы то ни было причине до наступления этого момента. Поскольку при оформлении данной сделки никто из вас еще не родился, ваш дедушка предоставил вашему отцу право решать, кому эта собственность достанется после его смерти.
— Что он и сделал, — сказал Райан.
— Что он и сделал, — согласился Свифт. — Это и подводит нас к сегодняшним событиям. Итак, вам известна воля вашего отца. Но в ней есть… э-э-э… несколько необычных моментов. Он прочистил горло. — Поэтому я хочу, чтобы вы были в курсе — я пытался отговорить его от придуманного им замысла, но он был непреклонен.
— Да давай уже рассказывай. — Это встряла Лидди. Она всегда так поступала, но в данном случае Мэри не могла не согласиться с ней. Зачем так драматизировать? На ее взгляд, склонность к театральным эффектам как нельзя хуже характеризовала ее отца. А он, похоже, всерьез считал, что даже бытовые мелочи должны выглядеть так, словно все происходящее — театральное представление. Нет, даже хуже. Представление, разыгранное на сцене.
Свифт кашлянул, словно был простужен.
— Ваш отец передал собственность в совместное владение своим детям, за одним, скажем так, необычным исключением, объяснение которого, как мне кажется, лучше предоставить вашему отцу.
Из другого кармана жилета он достал еще один листок. — Все его требования записаны в этой бумаге. Он было начал разворачивать документ, но уронил его. Тут же поднял, его лицо вспыхнуло, лоб вновь вспотел. — Простите, простите.
Потом наконец развернул бумагу. — Ну что ж. Приступим.
«Дети мои. Для некоторых из вас то, что я скажу, может оказаться полной неожиданностью, но даже кушетки, на которых вы сейчас сидите, для меня означают целый мир. Правда, так было не всегда. В свое время я относился ко всему этому с прохладой, но теперь все изменилось. Когда я пишу эти слова, ваша мама фотографирует лилии в своем саду. Наступают сумерки, и я не помню, чтобы озеро было когда-нибудь освещено столь же прекрасно. Мне странно думать, что написанное мной здесь и сейчас вы станете читать тогда, когда меня уже не будет в живых. Но такова, увы, судьба каждого из нас. Мы мимолетны. Мы непостоянны.
Моему отцу хотелось, чтобы это место навсегда осталось прежним. Поэтому он и устроил все так, чтобы у меня не было иного выбора, кроме как остаться здесь. Но, хотя в моем случае это был наилучший выбор, я сомневаюсь, что вы все сможете с ним согласиться. Поэтому, как бы мне ни хотелось, чтобы вы продолжали присматривать за лагерем, я поступлю не так, как мой отец, и позволю вам самим определять свою судьбу.
Любой выбор имеет значение. Иногда большее, иногда меньшее. Но оставить вас в неведении было бы неправильно. Впрочем, как вам наверняка известно, у этой истории есть своя подоплека. Двадцать лет назад в лагере Макау случилась ужасная трагедия. Полиция считает произошедший инцидент неисчерпанным. Однако с годами я пришел к выводу, что вина за него лежит на одном из вас. Мне нелегко было принять, что один из моих детей мог нести ответственность за сотворенное с этой невинной девочкой, но я должен был это сделать. Может быть, мои слова покажутся вам абсурдом, но, как бы то ни было, я долгое время боролся сам с собой, пытаясь понять, как поступить с тем, что стало мне известно. Понимаете ли, мне недоставало уверенности в себе. Даже сейчас мне ее не хватает. Весьма затруднительное положение, но поскольку идеального решения, увы, не существует, я решил поступить вот как. Райан, я знаю, что ответственность тебе не чужда. Нельзя назвать тебя самым обязательным человеком в мире, но ты вовсе не лишен этого. У полиции может ничего не быть на тебя, но ведь у них на руках нет всех фактов. Я так и не понял, зачем тебе понадобилось совершать то, что ты совершил, но, если ты слушаешь эти слова, выходит, что я так и не успел переговорить с тобой об этом лично.
Девочки, поскольку я не уверен окончательно в своей правоте, то оставляю все на ваше усмотрение. Если вы считаете, что я не прав, и ваш брат невиновен, то со спокойной душой можете сделать его равным участником долевой собственности. Должен заметить, что срок для этого ограничен сорока восемью часами с того момента, как Свифт прочтет вам это письмо. За это время вы должны решить, получит ли Райан свою долю, а также определиться с тем, сохраните ли вы за собой это место либо же продадите его. Решение насчет Райана, должен заметить, должно быть единодушным. Отказаться от этого решения вы уже не сможете. К каким бы выводам вы ни пришли, я надеюсь, что вы сможете продолжить работу лагеря. Это поистине удивительное место. Здесь мы впервые стали настоящей семьей, лучшими версиями самих себя. Для меня не было бы большей радости, чем знать, что мое дело будет передаваться из поколения в поколение. Но последнее слово я оставляю за вами. И могу лишь надеяться, что вы запомните мое желание, которое впоследствии станет и вашим желанием.
И, наконец, Райан — хотя тебе, наверное, трудно будет выслушать это — я поступаю подобным образом из любви к тебе, а также из уважения и любви к Аманде. Мне неизвестно, что ты почувствуешь, узнав об этом, но, пожалуйста, поверь, что я всецело тебе сочувствую. Возможно, мне нужно было быть к тебе строже, пока я жил, но я никак не мог найти в себе для этого достаточно уверенности. Я очень сожалею об этом. Если я ошибался в тебе, прости меня и позволь поверить, что твои сестры сделают правильный выбор. Желаю вам всем удачи. С любовью, папа».
Когда Свифт закончил читать, наступила минута молчания. Единственным звуком был шорох складываемой им бумаги, которую он в итоге засунул обратно в карман.
— Какого, блин, черта? — наконец спросила Кейт. — Это же бред какой-то.
— Да? — поинтересовался Райан. — Тут вообще хоть какой-то смысл есть?
— Мне жаль говорить вам об этом, Райан, но если ваши сестры не согласятся, вы не будете одним из наследников.
— Что вообще тут за схема? — спросила Мэри.
— Ваш отец оставил все имущество вам, вашим сестрам и мне в порядке долевой собственности. Если вы решите, что Райан тоже является наследником, я обязан передать ему оставленную мне долю.
— Ты что, серьезно? — спросил Райан. — Это обязательное условие?
— Заверяю вас, это так.
Лидди, Райан и Кейт заговорили одновременно. В этой неразберихе сложно было понять, кто и что именно говорил: попробуйте-ка сами разобраться, когда шумят сразу трое. Однако яростные нападки Мэри почти всегда разбирала. Через всю комнату она уловила взгляд Марго. Та плакала. Мэри это просто поразило. Марго обычно не имела привычки открыто демонстрировать свои чувства, но, с другой стороны, они с Амандой были очень близки. Быть может, весь творящийся перед ними абсурд имел к этому какое-то отношение.
Можно подумать, что двадцати лет было достаточно, чтобы что-то преодолеть или хотя бы пережить. Но прислушиваться к мнению других она не собиралась.
Она пыталась говорить, но никто ее не слушал. Раздраженно промолчав целую минуту, она подняла руку вверх — этот прием они всегда использовали в лагере, когда призывали всех к молчанию. И они последовали призыву — взрослость не истребила юношеских рефлексов. Первым отреагировал Шон, последним стал Райан. Только Свифт держал руки по швам, выглядя весьма озадаченным.
— Что произойдет, если мы не согласимся передать долю Райану? — спросила у Свифта Мэри, когда в комнате наконец стало тихо. — Или если мы не придем к общему решению? Значит ли это, что мы владеем всем этим, но не можем продать?
Свифт скосил глаза влево, и Мэри поняла, что он ответит, хотя он еще даже не раскрыл рта.
— Не совсем так. В подобном случае я должен предпринять некий промежуточный шаг. Если вы не договоритесь относительно Райана, я передам свою долю Шону.
Глава 10. Объедки
Марго