Я – легенда

Невилл нервно стал мерить шагами спальню.

Чеснок их отпугивает, а кровь – краеугольный камень существования вампиров. Однако же, сколько ни смешивай главный компонент чеснока с кровью – ничего. Его руки сжались в кулаки.

Минутку – кровь принадлежала живому вампиру.

Час спустя у него была проба крови от другой разновидности. Он смешал ее с аллилсульфидом и положил под микроскоп. Никакого результата.

Завтрак встал ему поперек горла.

Ну а как же колья? В голову приходило только одно объяснение их воздействия – они вызывают кровотечение. Но он сам знал, что кровотечение тут ни при чем. Та женщина, черт бы ее…

Полдня он пытался придумать что-нибудь конструктивное. В конце концов с воплем опрокинул микроскоп и направился в гостиную. Там он бухнулся в кресло и стал нервно барабанить пальцами по подлокотнику.

«Блестяще, Невилл, – думал он. – Ты просто чудо природы. Сходи к старосте класса».

Он сидел, кусая пальцы.

«Не будем закрывать глаза на очевидное, – печально думал он, – я давно уже спятил. Я не способен мыслить даже два дня подряд – швы расходятся моментально. Я ноль, я гроша ломаного не стою, я бестолочь, я растяпа».

«Отлично, – ответил он сам себе, пожав плечами, – этот пункт повестки исчерпан. Теперь вернемся к нашей проблеме».

И вернулся к ней.

«Кое-какие факты установлены, – начал он читать лекцию сам себе. – Существует бактерия, она передается от человека к человеку, солнечный свет для нее смертоносен, чеснок – действенное противоядие. Некоторые вампиры спят в земле. Колья убивают вампиров. Они не оборачиваются волками или летучими мышами, но определенные животные, заразившись бактериями, превращаются в вампиров».

Отлично.

Невилл составил список. Одну колонку озаглавил «Бациллы», над другой начертал вопросительный знак.

Начал заполнять.

Крест. Нет, это не может иметь никакого отношения к бациллам. Что-что, а крест – средство чисто психологическое.

Земля. Может быть, в земле содержится что-то, воздействующее на бактерию? Нет. Как это вещество попадет в кровь? Кроме того, лишь очень немногие из них спят в земле.

Его кадык дернулся, когда он внес вторую запись в колонку, увенчанную знаком вопроса.

Текучая вода. Может быть, она всасывается через поры и… Нет, это ерунда. В дождь они спокойненько выходят из помещений. Будь им вредна вода, не выходили бы. Еще одна запись в правой колонке. Его рука, сжимающая ручку, слегка дрожала.

Солнечный свет. Он тщетно пытался обрадоваться тому, что вписал этот пункт в желанную колонку.

Колья. Нет. Его кадык дернулся.

«Следи за собой», – предостерег внутренний голос.

Зеркало. Господи, какая может быть связь между зеркалом и бактериями? Торопливые каракули в правой колонке стали совсем неразборчивыми. Рука задрожала еще сильнее.

Чеснок. Невилл замер, скрипя зубами. Он должен внести хотя бы еще одну запись в колонку бацилл; это было почти делом чести. Он боролся за последний пункт сам с собой. Чеснок, чеснок. Чеснок не может не действовать на бактерии. Но как это происходит?

Он начал писать в правой колонке, но не успел закончить, как гнев вырвался из дальних глубин души подобно фонтану лавы из жерла вулкана.

Проклятье!

Роберт Невилл смял бумажку в кулаке и отшвырнул. Встал и в бешенстве огляделся по сторонам. Ему хотелось что-нибудь разбить, что-нибудь разнести в щепы.

«Ах, ты думал, что помешательство миновало?» – орал он сам на себя, готовясь сорвать злость на серванте с бутылками.

Но тут же, совладав с собой, попятился.

«Нет, нет, только не заводись», – взмолился он.

Трясущимися пятернями принялся ерошить свои прямые светлые волосы. Его кадык конвульсивно дергался, Невилл дрожал от загнанной вглубь тяги крушить все и вся.

Бульканье виски, переливаемого в стакан, бесило. Он перевернул бутылку вверх дном, и виски хлынул из нее обильными потоками, потек по стакану снаружи, залил верхушку бара из красного дерева.

Невилл выпил стакан залпом, запрокинув голову. Виски стекал из уголков рта.

«Я зверь! – ликовал он. – Я тупейший, безмозглый зверь, и я сейчас напьюсь!»

Зашвырнул опустошенный стакан в дальний угол комнаты. Стакан ударился о книжный шкаф и покатился по ковру.

«Ах, ты разбиваться не хочешь, не хочешь?» – процедил Невилл, не разжимая губ, и прошелся по ковру, раздавив стакан в порошок тяжелыми башмаками.


Потом развернулся и снова заковылял к бару. Налил до краев второй бокал, вылил содержимое себе в глотку.

«Эх, если бы у меня виски текло по трубам! – подумал он. – Я бы присобачил к трубам шланг и качал бы в себя алкоголь, пока из ушей не потечет! Пока не утонул бы в нем!»

Он отшвырнул стакан. Слишком медленно, слишком медленно, черт возьми! Стал пить прямо из запрокинутой бутылки, жадно давясь, ненавидя себя, наказывая себя алкоголем, обжигающим глотку.

– Задохнусь! – взорвался он. – Сам себя задушу, просто утону в виски! Как герцог Кларенс в бочке с мальвазией. Я умру, умру, умру-у-у-у!

Он метнул через всю комнату пустую бутылку, и она разбилась о стену с фотообоями. Виски струился по стволам деревьев на землю. Невилл бросился вслед за бутылкой; подобрал осколок. Рубанул по обоям, и острый край, располосовав пейзаж, сорвал его со стены.

«Вот тебе! – подумал он. Дыхание вырывалось изо рта с шумом, как пар из котла. – Получай!»

Невилл отшвырнул стекляшку, потом глянул на свои пальцы, ощутив тупую боль. Заодно он располосовал себе руку.

– Отлично! – воскликнул он злорадно и надавил пальцами на края раны, пока кровь не закапала на ковер огромными сгустками. – Истекай кровью до смерти, безмозглый, никуда не годный сукин сын!

Часом позже Невилл, совершенно пьяный, безжизненно валялся на полу, бессмысленно улыбаясь.

Мир отправился ко всем чертям. Ни бактерий, ни науки. Сдался на милость потусторонних сил, превратившись в самый натуральный загробный мир. Еженедельник «Харперс базар» и его субботнее приложение «Духоводство», «Юный доктор Джекилл», и «У Дракулы жена на стороне», и «Смерть прекрасна», и «Не на свой кол не садись», и «Капли упыря-короля», от всех болезней, спрашивайте во всех аптеках.

Он пил и пил двое суток и намеревался пить до конца времен либо до конца мировых запасов алкоголя – смотря что истощится раньше.

И он вполне мог бы привести этот план в исполнение, если бы не чудо.

Оно произошло на третий день, утром, когда он выполз на крыльцо поглядеть, на месте ли еще мир.

По газону бродила собака.

Едва услышав звук открывающейся двери, собака перестала обнюхивать траву, в испуге вскинула голову и, перебирая костлявыми ногами, побежала прочь.

В первый момент Роберт Невилл так оторопел, что не сдвинулся с места. Он стоял как вкопанный, провожая взглядом пса, который проворно хромал через улицу. Между собачьих ног мотался похожий на веревку хвост.

Пес! Живой! И главное, при свете дня! Невилл с глухим криком ринулся вперед и чуть не растянулся на газоне. Ноги подогнулись, руки замолотили по воздуху в поисках опоры. Еле удержавшись на ногах, он побежал вслед за псом.

– Эй! – закричал он, нарушив своим хриплым голосом покой и тишь Симаррон-стрит. – Вернись сюда!

Его башмаки прогрохотали по дорожке к воротам и загремели по мостовой. Каждый шаг отзывался в голове ударом дробильного молота. Сердце скакало в груди.

– Эй! – вскричал он опять. – Иди сюда, малыш.

Пес трусил по тротуару на той стороне улицы, поджав правую заднюю лапу. Его темные коготки клацали по цементу.

– Сюда, малыш, я тебя не обижу! – заорал Роберт Невилл.

У него уже закололо в боку, а голову разрывала боль. Он продолжал бежать. Остановившись на миг, пес оглянулся. Потом нырнул в зазор между двумя домами, и на мгновение Невилл увидел его сбоку. Коричневый, с белыми пятнами, беспородный. Вместо левого уха свисали какие-то клочья. Длинное, исхудалое тело пса на бегу вихлялось из стороны в сторону…

– Не убегай!

Выкрикивая эти слова, он сам не замечал, как истерично дрожит его голос. Когда животное скрылось за домами, у Невилла перехватило горло. Испуганно замычав, он заковылял быстрее, плюнув на боль в похмельной голове. Все ерунда – лишь бы пса поймать.

Но когда Невилл, обогнув дом, выбежал на задний двор, собаки нигде не было видно.

Он подскочил к живой изгороди, заглянул за нее. Ничего и никого. Резко обернулся посмотреть, не пытается ли пес покинуть двор той же дорогой, которой вошел.

Пса не было.

Целый час Невилл на подгибающихся ногах бродил по кварталам, тщетно разыскивая пса, каждые пять минут выкрикивая: «Иди сюда, малыш, иди».

В конце концов он заковылял домой, его лицо превратилось в маску беспросветного уныния. Наткнуться на живое существо, после всех этих страшных месяцев найти сотоварища – и тут же потерять его. Даже если это всего лишь собака. Всего лишь собака? Для Роберта Невилла этот пес был высшим достижением эволюции на Земле.

Он не мог ни есть, ни пить. Он чувствовал себя таким разбитым от потрясения и утраты, что был вынужден прилечь. Но сон не шел. Невилл лежал, мучимый лихорадочной дрожью, елозя головой по плоской подушке.

– Иди сюда, малыш, – бормотал он то и дело, сам не отдавая себе в этом отчета. – Сюда, малыш, я тебя не обижу.

После обеда Невилл снова занялся поисками. В радиусе двух кварталов вокруг своего дома обшарил каждый двор, каждую улицу, каждый дом. Но не обнаружил даже следов пса.

Вернувшись домой около пяти вечера, выставил на крыльцо чашку с молоком и кусок бифштекса. Вокруг выложил кольцом чесночные головки, в надежде отпугнуть вампиров.

Позднее Невиллу пришло в голову, что пес наверняка тоже заражен, значит чеснок отпугнет и его. Хотя что-то непохоже. Как мог бы зараженный пес бродить по улицам днем? Разве что в жилах такое мизерное количество бацилл, что он еще не болен по-настоящему. Но если он здоров, как ему удалось уйти от ночных хищников?

«О боже, – пришла мысль, – что, если пес сегодня вечером вернется за мясом, а его убьют?»

Что будет делать Невилл, если, выйдя завтра на крыльцо, увидит на газоне трупик собаки и поймет, что виновен в этой смерти?

«Я этого не перенесу, – подумал он тоскливо. – Я вышибу себе пулей мозги, если это случится, клянусь».