Я иду искать

– Я не над тобой смеюсь, а над собой. Не представляешь, сколько раз я думал о других точно так же: «Вот у кого настоящая чудесная судьба! А у меня – ну просто хорошая жизнь».

– У вас?!

Я развел руками:

– Собственная жизнь всегда кажется не особо чудесной. Уж точно не эпизодом из древних легенд! Слишком близко мы с собой знакомы, это не оставляет места иллюзиям. И то, что со стороны представляется умопомрачительным подвигом, изнутри обычно выглядит примерно так: «Я ужасно хотел спать и еще больше в уборную, а тут какие-то придурки под ногами путаются, заклинания орут, пришлось их быстренько разогнать; точно не помню, что сделал, очень спешил, но они, хвала Магистрам, куда-то подевались, и я наконец-то пошел домой».

Карвен рассмеялся, закрыв лицо ладонями, чтобы вышло не очень громко – вокруг нас к этому времени уже сидело довольно много народу.

– Какой же вы все-таки отличный! – наконец сказал он.

– Да, вполне ничего, – согласился я. – Только голова дырявая. Распрощался тогда с вами, и привет, больше не вспоминал. И не вспомнил бы, если бы не встретил на улице Айсу. Она на меня очень сердита за то что я никому из вас ни разу зов не прислал. Я подумал, она совершенно права. И решил извиниться.

– А, теперь ясно, откуда взялась эта ваша очередь! – обрадовался Карвен. – Я-то думал, что-нибудь стряслось… этакое. Например, кто-то снова применил Заклинание Старых Королей, и вы сразу вспомнили о нас.

– Нет, такого вроде не было. Ну и потом, вы же его, как я понимаю, благополучно забыли. Без этой процедуры Джуффин вас на все четыре стороны не отпустил бы.

– Все равно, если бы оно вдруг всплыло, я бы первым сам себя заподозрил, – сказал Карвен. – А насчет Айсы не переживайте, она сейчас на весь Мир сердита. Так что вы – ну, не факт, что в хорошей, зато в очень большой компании.

– Ого – сразу на весь Мир! – восхитился я. – С другой стороны, может оно и хорошо – сердиться вот так масштабно? Мелочность никого не красит.

– Тоже правда.

Он явно хотел сказать что-то еще, но тут со сцены, то есть, с поляны раздался звонкий голос Таниты: «Всем хорошей ночи! Сейчас начнем!» – и мы послушно умолкли. Карвен, конечно бывший государственный преступник, вернувшийся из ссылки специально ради удовольствия безнаказанно издеваться над трупами, а я, согласно одной из самых популярных среди столичного населения версий, вообще какой-то мертвый древний магистр, воскрешенный сэром Джуффином Халли не то ради всеобщей погибели, не то просто от избытка энтузиазма, но это вовсе не означает, будто мы способны шептаться во время концерта. Так низко мы не падем.



Но пока над садом бывшей резиденции Ордена Потаенной Травы звенела не музыка, а тишина, воцарившаяся столь внезапно, что казалась своего рода звуком, глубоким, объемным и мощным. Музыканты по-прежнему сидели на траве и не спешили ни подниматься, ни даже брать в руки инструменты. Но каким-то образом притягивали к себе внимание – стоило только на них посмотреть, и уже невозможно стало отвернуться. По крайней мере я застыл, как загипнотизированный. Глядел так внимательно, словно у меня на глазах разыгрывалось увлекательное действие, из тех, когда нельзя упускать ни единой детали. Хотя на самом деле на поляне не происходило вообще ничего. Я имею в виду, ничего такого, что можно увидеть глазами или услышать ушами. А так-то, конечно, происходило – одно из тех невообразимо важных, неопределенных и недоказуемых, но явственно ощутимых событий, о которых потом не получается рассказать даже самому себе. И вспомнить нечего. Но и забыть невозможно.

Похоже, они собираются вместе, – подумал я, сам пока толком не понимая, что за тайный для себя самого смысл вкладываю в это «вместе». И вдруг вспомнил, что однажды уже был свидетелем чего-то подобного – полного единения большой группы людей. Магистр Нанка Ек и другие члены Ордена Долгого Пути[9], такого древнего, что о нем и сведений-то уже не сохранилось, пришлось поверить на слово, что когда-то они действительно были настоящими живыми людьми, потом тысячелетиями скитались по каким-то невообразимым «тропам мертвых» и наконец воскресли у нас на глазах; процесс возвращения к жизни оказался таким долгим и мучительным, что я бы, пожалуй, не рискнул повторить этот фокус в домашних условиях. И вообще ни в каких, сколько бы корзин с отборным спелым бессмертием ни маячило за финишной чертой.

Впрочем, дело сейчас не в этом. Просто люди Магистра Нанки, собираясь вместе, точно так же мощно и звонко молчали, пока их сознания сливались в единый поток. Но то члены древнего Ордена, в которых человеческого – одна видимость, а тут – просто музыканты перед выступлением.

Ничего себе дела.

Это была моя последняя мало-мальски внятно сформулированная мысль. Потому что потом раздался звук – один-единственный звук какого-то инструмента, скорее всего струнного; впрочем, не факт. Я смотрел на сцену-поляну во все глаза – это кто начал играть? На чем? – но уже почти ничего не видел кроме восхитительного золотого тумана, в котором кружилась сияющая пыль, а тихий звук одинокой струны вдруг взорвался, как праздничный фейерверк и стал многоголосым аккордом, хором, бурей, землетрясением, сладким огненным ледяным дождем.

Все это в один миг обрушилось на меня и поволокло за собой, не разбирая дороги, куда-то на потаенную изнанку этого Мира. Ну или просто меня самого. На самом деле пока ты там – никакой разницы.

Когда идешь на музыкальный концерт, обычно не ожидаешь столь масштабных потрясений. Даже если это не первое публичное выступление никому не известного Маленького оркестра, а гастроли мировых знаменитостей, все равно. Потому что музыка это – ну, просто музыка, род искусства, воздействующего на сознание и тело человека посредством особым образом организованных звуковых последовательностей. Все-таки не конец света. И даже не магия какой-нибудь высокой ступени – так мне казалось раньше. Теперь-то я уже не настолько глуп.

Не знаю, что со мной сталось бы, окажись я на этом концерте дюжину лет назад. Грохнулся бы в обморок? Превратился бы во что-нибудь маловразумительное на радость почтеннейшей публике? Чокнулся бы, не сходя с места? Улетел бы навек в облака? К счастью, опыт многочисленных низвержений в Хумгат, путешествий на Темную Сторону и прочие мистические хлопоты, давно ставшие естественной частью моей повседневной жизни, успели изрядно меня закалить. Так что я и бровью не повел. В смысле не сошел с ума и даже ни во что не превратился. А всего лишь блаженно улыбался в финале, размазывая по щекам неведомо откуда взявшиеся слезы. Вот это, я понимаю, настоящая невозмутимость, железная выдержка, полный самоконтроль.

К чести моей надо сказать, что окружающие вели себя ничуть не лучше. Тоже рыдали и улыбались, тоже дико озирались по сторонам, не в силах вот так сразу вспомнить, на какой планете находятся, как сюда попали, и как нас всех сегодня зовут. И откуда взялось вообще все.

Счастье, что аплодировать на концертах у нас не принято, поскольку хлопок ладоней вполне может оказаться старинным приемом боевой магии, убивающим наповал. А то неловко бы получилось: хрен бы кто вот так сразу вспомнил, как это делается. И зачем.

Музыканты сидели на траве в обнимку со своими инструментами и в целом выглядели гораздо более вменяемыми существами, чем публика. Просто слегка пришибленными. Первой на ноги поднялась Танита. В одной руке она держала ярко-зеленый инструмент, отдаленно напоминающий маленькую скрипку, в другой – несоразмерно большой смычок.

– Ну что, – сказала она, потрясая этим своим магическим оружием. – По-моему, получилось.

Ответом ей был общий вздох примерно следующего содержания: надо же, оказывается, все было взаправду, а теперь закончилось; ужасно жаль, зато мы все по-прежнему существуем, и как же это, дырку над нами в небе, хорошо.

К этому моменту я уже более-менее пришел в себя. Ровно настолько, чтобы встать, условно членораздельно извиниться перед таким же обалдевшим Карвеном за вынужденную отлучку, и, эффектно пошатываясь, уйти куда глаза глядят. То есть в спасительную тишину и темноту запущенного сада. Все-таки очень удачное место выбрали для концерта, здесь потрясенному слушателю есть куда себя деть.

Какое-то время я бродил по садовым тропинкам, с наслаждением подставляя лицо спасительно холодному ночному ветру, думал, что надо бы вернуться, поблагодарить музыкантов, попрощаться с пригласившей меня Танитой и отправляться домой, но никак не мог заставить себя совершить все эти усилия, необходимые и одновременно совершенно ненужные тем удивительным существам, которыми мы совсем недавно были.

– Получилось даже лучше, чем на репетициях. Я же говорила, что вы приносите удачу! – сказала Танита.

Она каким-то образом меня отыскала, вышла наперерез и теперь стояла передо мной, опираясь на светлый древесный ствол. Девчонка как девчонка, совсем еще юная, маленькая, кудрявая, темноволосая, в коротком лоохи, состоящем из нескольких полупрозрачных слоев разной длины. Встретишь такую в городе и не подумаешь, что перед тобой самый настоящий гений. Каких на весь Мир всего – сколько их там в оркестре? – кажется, четырнадцать человек. Кофа говорил, она своих музыкантов через газетные объявления собирала. Надо же, как просто организовываются некоторые немыслимые дела.

Я укоризненно покачал головой.

– При чем тут я? Вы сами по себе такие. Сами всему научились, сами сыграли. Музыку кстати тоже сами сочинили? Сколько живу в Ехо, никогда ничего похожего не слышал. И в Куманском Халифате, вроде бы, совсем другое играют. А больше я пока нигде толком не бывал.

– Музыку никто не сочинял, – улыбнулась Танита. – Это была импровизация.

– Что?!

– Импровизация, – повторила она. – Честно! То есть мы заранее договорились, что я начну, и в какой последовательности будут вступать остальные инструменты, но это – все, дальше она сама.

– Кто – она?

– Музыка, конечно. В этом и смысл нашего Маленького оркестра: дать музыке возможность делать, что захочет. Очень страшно на самом деле! На репетициях у нас уже давно отлично получается, но вдруг в присутствии посторонних людей музыка решила бы помолчать? Или притвориться незначительной ерундой? Играть-то мы все умеем, не вопрос, но этого недостаточно. Нужно, чтобы музыка согласилась с нами быть, силой ее не заставишь, можно только надеяться, что сама захочет, потому что… ну, например, за время репетиций полюбила звучать через нас. Но вдруг еще не успела? Никто не знает, сколько времени требуется музыке, чтобы по-настоящему полюбить музыканта. И приходить, когда позовет.


– Да уж, – растерянно согласился я.

Никогда не смотрел на вещи с такой точки зрения. Хотя с магией примерно то же самое: сколько ни старайся, а успех в итоге все равно зависит только от того, любит она тебя или нет.

– Я поэтому так сильно волновалась, а теперь радуюсь, – сказала Танита. – И специально пошла вас искать, чтобы поблагодарить. За то что пришли и… И вообще. Вы – совершенно точно хорошая примета. А я знаете какая суеверная? У-у-у! Я даже в сны на полнолуние верю. И что деньги голыми руками нельзя брать, а то не будет любви. И что когда ночью на твоей улице лают собаки, надо ждать важных новостей. И что отдать нищему последнюю монету – к скорому богатству. И когда маленький ребенок дорогу перебежит, значит, все дела пойдут кувырком, лучше сразу вернуться домой. И что если вашего начальника, сэра Джуффина Халли, увидеть на улице днем, это к неожиданному счастью. А темноте – к большой опасности.

– А есть и такая примета? – обрадовался я. – Надо же, никогда не слышал! Ясно теперь, почему у меня такая интересная жизнь. Я же его постоянно встречаю, в самое разное время суток. И, слушай, все сходится: то счастье, то опасности, то какое-нибудь подозрительно опасное счастье, и так без конца… Но кстати, примета про деньги все-таки полная ерунда. Она из-за культурных противоречий между местным населением и богатыми потомками уандукских переселенцев возникла, мне сэр Кофа объяснил.

– Может быть, – легко согласилась Танита. – А все-таки лишний раз надеть перчатки мне совсем не трудно. Лишь бы почаще был повод их надевать!.. Вот, кстати, интересно, нам в миску хоть что-нибудь накидали? Или не сообразили?

– А что, была какая-то миска? – удивился я.

– Вообще-то целый таз, – вздохнула она. – Большой и блестящий. Мы его на краю поляны поставили, чтобы после концерта туда кидали деньги, кто сколько захочет.

– Надо же, а я не заметил.

– Не только вы, – утешила меня Танита. – По-моему, вообще никто. Эх, этого я и боялась! Когда Врата открываются так широко, люди и о себе-то забывают, не то что о чужих тазах.

– Погоди. Что за Врата такие?

– Врата, через которые из человека выходит его смерть, – невозмутимо пояснила она. – Мы играем, когда они открыты. В этом смысл!

Я потрясенно молчал, совершенно не представляя, что можно ответить на такое признание. Впрочем, Танита и сама прекрасно справлялась с беседой.

– На самом деле открыть Врата в первый раз очень трудно, – говорила она. – Но мне помогли – повезло! Иллайуни выманил мою смерть и не дал ей вернуться, а когда смерть уходит навсегда, Врата так и остаются нараспашку. Смерть не приучена запирать за собой дверь.

– Как это – выманил твою смерть? – наконец спросил я. – Вынул ее из тебя? Как поступают с умирающими хранители Харумбы? Но почему ты тогда живешь среди людей?[10]

– А среди кого мне еще жить? – безмятежно улыбнулась Танита. – Я-то, хвала Магистрам, даже ни на минуточку не умирала!

– Но в Харумбе… – начал было я и запнулся. И пристыженно умолк. Потому что на самом деле понятия не имею, что именно происходит в Харумбе. Что-то слышал краем уха, что видел краем глаза, остальное дофантазировал. Воображение – дело хорошее, но степень своего невежества все-таки следует осознавать.

– Про Харумбу я вообще ничего не знаю, – равнодушно пожала плечами Танита. – Если даже Иллайуни что-то об этом рассказывал, то я прослушала. Или забыла. Я вообще, как выяснилось, довольно бестолковая – во всем, что не касается музыки.

– Зато бессмертная, – утешил ее я.

– Ну да, – кивнула она. – Немножко бессмертная.

– Немножко?! Как можно быть «немножко бессмертной»?

– Да очень просто. От старости или болезни я теперь точно не умру. Просто не сумею, как не смог бы хлопнуть в ладоши безрукий человек – ему нечем хлопать, а мне нечем умирать, своей-то смерти больше нет! Но убить меня все равно можно. Пожалуй, даже полегче, чем других. Когда Врата открыты, убийце особо стараться не надо: смерть, живущая в нем, почует добычу и сама выйдет за ней. Такие как я часто погибают от так называемых несчастных случаев, которые на самом деле происходят, когда чья-нибудь алчная смерть выходит на охоту по собственной воле, а ее хозяин ничего не замечает, хотя потом может чувствовать себя виноватым, сам не понимая, почему… Эх, жалко, что здесь нет Иллайуни, он бы гораздо лучше объяснил! А я вас только запутаю.

– Уже запутала – дальше некуда. Так что, получается, на самом деле, тебе оказали плохую услугу, когда открыли эти загадочные Врата?

– Ну что вы, – улыбнулась Танита. – Очень хорошую! А уязвимость – дело поправимое. После того, как Врата откроют впервые, человек уже может справляться с ними сам. Это очень трудно, но… В общем, все, как вы про изменение внешности говорили: после нескольких тысяч попыток начинает получаться. Тогда можно и закрывать Врата по своей воле, и снова открывать, когда пожелаешь.

– А почему бы просто не закрыть их раз и навсегда? – спросил я, великий любитель техники безопасности. Правда, в основном на словах.

– Ну уж нет! Открытые Врата можно использовать с толком. Они же на самом деле не только для смерти подходят. В человека, чьи Врата открыты, может войти все что угодно. Например, музыка.

– Музыка?

Танита молча кивнула. Подумав, добавила:

– На самом деле, не только она. Разные удивительные вещи. Но у меня всегда – только музыка, ничего, кроме нее. Иллайуни говорил, это и есть настоящая одержимость. И что я поэтому храбрая: одержимым легче ничего не бояться, в нас просто не помещается страх. Но это не моя заслуга, я просто такой родилась. Повезло!

– Вот что, значит, нужно для того, чтобы так играть, – задумчиво сказал я.

– Ну да! Но знаете, что самое главное? У остальных моих ребят Врата тоже приоткрываются, когда мы играем. А сегодня оказалось, и у слушателей тоже. Совсем чуть-чуть, на короткое время, но для начала и этого достаточно. И не смотрите на меня так, я ничего специально для этого не делаю, никого не околдовываю, честно! Оно как-то само происходит. Иллайуни говорил, этот процесс сродни урагану – стоит открыть всего одно окно, как он ворвется в дом и сам распахнет все остальные. Поэтому рядом со мной музыкантам легко играть, а остальным – слушать. И знаете что? По-моему, примерно то же самое происходит с вами!

– А что происходит со мной? – удивился я.

– Рядом с вами очень легко быть, – объяснила Танита. – Как будто жизнь согласилась использовать вас как свой любимый инструмент. Только нас хватает хорошо если на час с небольшим, а у вас вообще всегда концерт. Практически без перерывов.

– «Концерт без перерывов» – это да, в точку, – невольно улыбнулся я. – Насчет всего остального не знаю. Но, похоже, это тот случай, когда можно с чистой совестью сказать: тебе видней.

Танита серьезно кивнула, развернулась и неуверенно, как пьяная, пошла прочь по садовой тропинке. Я последовал за ней.

Какое-то время мы молчали. Наконец она сказала:

– Помните, как вы провожали нас в изгнание и дали кучу денег на дорогу? Сказали, что они принесут нам удачу. Я тогда, честно говоря, подумала, вы просто шутите, чтобы поднять нам настроение. Но ведь именно так и вышло! Если бы не ваши деньги, мы бы не смогли уехать в Уандук. Скорее всего, добрались бы до Ирраши, благо недалеко, а изгнанникам из Соединенного Королевства там отлично живется. Только скажи, что ты – беглый угуландский колдун, и местные богачи передерутся за право нанять тебя на работу. И платить будут впятеро больше, чем своим. Очень уж нас там не любят!

– Платят впятеро больше, потому что не любят?!