Я иду искать

— И что, ты думаешь, я сделаю? — спросила я. — Ещё раз съезжу к Тигу? Попрошу его повторить то, что он уже сказал?

Не обращая ни малейшего внимания на мой драматизм, она спокойно и почти ласково ответила на вопрос:

— Не знаю. Хотелось бы мне знать. Так что буду торчать тут, как наседка на яйцах.

— На яйцах с деньгами, — язвительно добавила я, и она почти виновато улыбнулась.

— Я могу остановить игру, — сказала она. — Если ты достаточно сильно меня разозлишь, я ударю в ответ и выбью из тебя эти деньги. Я хочу их получить. Это главное. Но ты мне нравишься. Я не хочу причинить тебе боль.

Довольно безумное утверждение, особенно если учесть, сколько боли она мне уже причинила, но оно прозвучало просто и ясно. Я подумала, что передо мной вновь настоящая Ру. Все приёмы, которыми она очаровывала Шар, ушли, а от экзотичной незнакомки, ворвавшейся в книжный клуб, не осталось и следа. Со мной она балансировала на грани между хищником и провокатором, запугивала и запутывала, но сейчас не было даже этого. Была женщина, которую я видела прежде, когда она оставила свои игры и говорила со мной о том, что я должна Вселенной. Был просто человек.

В тишине, ещё до того, как пришёл Лука, я придумала новый план. Помягче, подобрее. Мне тоже захотелось побыть человеком.

— Это не мои деньги, — я открыла шкаф, достала кружку, насыпала туда остатки кофе, который приберегла для Мэдди и Дэвиса. — Ты не у меня их берёшь. Это деньги Шарлотты, понимаешь? — я протянула ей кружку, и она взяла, но не ответила на мой вопрос. — Они всегда предназначались Полу и Шар. Эти деньги — стена между ними и теми неприятностями, которые могут произойти. Если кто-то из них заболеет или лишится работы, я смогу помочь, — каждое слово звучало как молитвенное, каждое слово было правдой. Вот почему я не касалась этих запасов, вот почему не перевела Тигу побольше. Это были деньги Шар и её близких людей, — я видела, какой эффект произвели мои слова на Ру. Она слушала, обеими руками обхватив кружку, якобы желая согреться. — Ты говоришь, что действуешь в интересах Вселенной, восстанавливаешь баланс, но в то же время ты грабишь детей, потерявших мать.

Она встряхнула головой.

— Это слишком просто.

— Ничего не просто! — мне с трудом удавалось не сорваться на крик. Оливер наконец уснул, тяжесть его тельца давила мне на грудь и плечо. Не дай Бог я его разбудила бы.

Она вновь покачала головой, спокойно и уверенно.

— С деньгами всё просто. Они принадлежали твоей семье. Ты их не заработала. Если у Шар будет рак, что помешает тебе лично заплатить и справиться с этой проблемой? Ничего. Только, когда ты отдашь эти деньги мне, будет куда дерьмовее. Её химиотерапия или отдых для вашей семьи? Её лекарства или твоя новая машина? Если ты пострадаешь оттого, что прикроешь её задницу, это чего-нибудь да будет стоить.

Это была она, настоящая Ру. Ребёнок которой считал её Робином Гудом. Я не думала, что она и сама так считает — но тем не менее. Она видела себя своего рода антигероем и, возможно, в глубине души хотела стать хорошим человеком. Она была права: у нас было больше сходства, чем я готова была признать. Я вновь попыталась до неё достучаться.

— Не дурачь себя. Ничего благородного ты не делаешь, Ру. Ты забрела в мою жизнь и запустила туда ручонки.

Она с искренним удивлением посмотрела на меня, выпрямилась, поставила кружку.

— Забрела? Так ты думаешь, я здесь случайно? — она наклонилась поближе, серьёзная, злая. — Случайностей не бывает. Я искала тебя, Эми. Я искала тебя, как песчинку, ещё до того, как узнала твоё имя. Я знала — оно потом ко мне придёт. Имя всегда приходит. Я искала тебя, заводя разговоры в барах и парках, книжных клубах, тренажёрных залах и церквях. Я знаю, как разговорить незнакомца. Это совсем нетрудно. Люди жаждут, чтобы их слушали, и большинство тех, кто бродит по этой сраной планете, может рассказать свою историю о несправедливости, о том, кто разрушил их жизнь. И каждый живой человек жаждет признаться в собственных грехах, потому что на самом деле, очень, очень глубоко, он жаждет заплатить за них, — она шагнула ближе, посмотрела на меня блестящими глазами человека, искренне уверенного в своей правоте. — Я не охотник, я оружие. Я следую за историями, и дороги, на которые я выхожу — самые важные дороги. Так должно быть. Я следовала за другой историей, направлялась в Батон-Руж и вдруг остановилась возле магазина запчастей в Мобиле. Когда Тиг Симмс начал разговор, я поняла, что нужно повернуть. Я поехала туда, куда меня послала судьба.

— Ну да, потому что того хотела Вселенная, — мой голос сочился иронией. Было так легко не принимать всерьёз её историю. Легко ли будет Шар не воспринимать всерьёз мою? Мне нужно было победить, чтобы Шар не пришлось сталкиваться с таким выбором. — Не потому, что у меня больше денег, чем у парня из Батон-Руж.

Мои слова задели её, но не сильно. Она рассмеялась и поднялась на ноги, кивнула мне.

— Девочке пора поесть, — сказала она так беззаботно, что я поняла — её человечность на этом кончилась. — Делай свои дела, я скоро приду.

И она пришла. Она проторчала в моём доме весь день и наблюдала за мной, как за героиней сериала. Ходила за мной из комнаты в комнату, пока я укладывала Оливера, пока убиралась на кухне. Трудно было делать дела, чувствуя на себе её презрительный, неотрывный взгляд.

Оторвавшись от мытья посуды, я сняла с полки «Сердца в Атлантиде»[16] и протянула ей.

— Хватит на меня смотреть, — сказала я. — Лучше вот возьми да почитай.

К моему удивлению, она так и сделала, направившись к дивану. И всё-таки книга послужила лишь прикрытием. Я видела, как она следит за мной из-за раскрытых страниц.

— Что? — спросила я наконец.

— Ничего. Просто… ты правда это делаешь? Моешь посуду?

Я смерила её злобным взглядом.

— Все моют посуду, Ру. Даже королеве Англии порой приходится споласкивать чайную чашку.

— Я знаю. Я просто… — она покачала головой, отмахнулась и устремила взгляд в книгу. Больше она ничего не сказала. До поры до времени.

В одиннадцать часов прибыл Лука, готовый к новым тестам и с нетерпением ожидающий погружения в бассейн. Ру, однако, велела подождать Мэдди.

— Ты же не хочешь начинать без своей маленькой подружки? — спросила она, будто больше всего беспокоилась об удовольствии Мэдди. Она, конечно, хотела присутствовать, но я сказала ей, что может не получиться. Теперь Ру встала на её сторону по неизвестным мне причинам. Она даже имени Мэдди не могла запомнить.

Весь день Ру торчала возле меня, даже потащилась со мной к Лизе Фентон, куда я перед дайвингом отвезла Оливера. Она отстала, лишь когда мы с детьми погрузили оборудование в машину и помчались к дому Тейт Бонакко.

Тейт была ужасно разочарована, когда узнала, что Ру предпочла ей спортзал. Она разоделась в пух и прах, до блеска вычистила дом, хотела представить себя в лучшем виде женщине, которая даже не соизволила к ней заглянуть.

— А завтра она придёт? — печально спросила Тейт.

— Не знаю, — ответила я и повела своих взволнованных подопечных к бассейну.

Был момент, сразу после того, как Лука неправильно подвёл трубку к регулятору и едва не затонул, который не могло испортить даже моё состояние. Мы погрузились вместе, лицом к лицу. Мэдди уже нарезала медленные круги, как довольная луна. Лука на три секунды рефлекторно задержал дыхание, а потом вспомнил, чему учило первое правило: дышать. Он выдохнул, и я увидела, как его глаза под маской расширились, заблестев от осознания волшебства. Это было так странно, так противоестественно — быть под водой и дышать. Я поняла — он подсел. В моей работе это было самым прекрасным, но, даже радуясь тому, как он осваивается, я чувствовала, что моё время утекает. Он показал мне, как научился очищать маску и закреплять регулятор, и я скомандовала ему: воздух кончается! Для безопасного погружения нужен был вторичный источник воздуха, а источник Мэдди был встроен в компенсатор плавучести. Она протянула свой регулятор Луке, второй взяла в рот. Связанные оборудованием, они проплыли по бассейну вместе, передавая друг другу воздух. Почти добравшись до конца, Лука взял Мэдди под руку — не из романтизма, лишь по необходимости. Она ведь держала во рту соединяющий их короткий шланг. И всё же, когда мы вышли из воды, глаза Мэдди сияли.

Тем временем Ру приветствовала солнце, её дом был пуст, её секреты не разгаданы, а я контролировала безопасность её сына. Она довольно верно угадала, что я не оставлю неопытного дайвера без присмотра. Даже в бассейне, даже под контролем Мэдди.


К тому времени как мы закончили, Дэвис уже пришёл домой. Вечер прошёл странно. Я чувствовала, будто отделена от себя самой, от своего тела, и лишь смотрю со стороны, как Эми Уэй готовит нам всем спагетти, мясные шарики и салат капрезе. Я так вжилась в роль, что даже поела.

Я отпускала шутки, как Эми, задавала вопросы, как Эми, и Дэвис с Мэдди видели во мне только Эми. Это почти задело меня — ведь внутри меня была выжженная пустыня, а они этого не видели. Ночью, в кровати, Дэвис читал, а я сидела рядом, глядя в книгу. Читать я не могла. Лишь перелистывать страницы через более-менее закономерное время, пытаясь отогнать напряжение, но это было всё равно что прыгать с тонущей лодки. Я чувствовала, как сокращаются мышцы ног, пыталась расслабить их, сосредоточиться, лишь для того, чтобы тут же ощутить такое же напряжение в животе или руках. К тому времени как Оливер начал требовать ночного кормления, я так устала, будто последние три часа провела в спортзале в компании Ру.

Насытившись, Оливер уснул, и Дэвис отнёс его в кровать — как и сын, он был ни сном ни духом о том, что происходит. Потом вновь улёгся и поцеловал меня, как будто я осталась той же старой доброй Эми, какой была вот уже семь лет. Я, как и она, поцеловала его в ответ, он выключил свет и перекатился на бок. Спустя несколько минут он спокойно уснул, и я почувствовала себя ужасно одинокой.

Я лежала, глядя в тёмный потолок, и мне так хотелось поговорить с Дэвисом. Мне так хотелось поговорить с кем угодно, но единственный, кто меня понял бы — Ру. Которая и устроила весь этот бардак.

Впрочем, это была ложь. Я могла одурачить Мэдди и даже собственного мужа, но мою способность врать самой себе Ру разбила вдребезги. Она раскрыла все тайны, спрятанные внутри меня, она вычерпала меня сверху донизу. Но я знала — есть ещё один человек, который меня поймёт.

Почти в полночь я взяла телефон, лежавший на прикроватном столике. Дэвис, спавший слева от меня, был невозмутим, как холм, непримечателен, как пейзаж за окном. Не сводя глаз с яркого экрана, я открыла номер Тига Симмса. Я не добавила его в список контактов, но он сохранился как пропущенный вызов. По-прежнему не добавляя номер, я отправила Тигу сообщение. Всего три слова:

Бритьё и стрижка?[17]

Тиг по-прежнему был совой — не прошло и десяти секунд, как он прислал мне смайлик: тук-тук. Я улыбнулась в темноту.

Потом он написал: Расправилась с ней?

Пока нет, ответила я.

Расправишься, ответил он, и его слова меня приободрили. Всего одно простое слово, но мне было так необходимо, чтобы кто-то мне его сказал. За этим сообщением пришло новое: Может, тебе помочь?

Не надо, я справлюсь. Спасибо.

Ложь вырвалась сама собой. Я написала эти слова раньше, чем успела подумать, раньше, чем меня затопило облегчение и надежда от осознания того, что я не одна. Пальцы замерли на экране. Когда простая человеческая слабость оставила меня, сменившись способностью предавать? Я искала черту. Я не знала, где она, но чувствовала, что близко. Слишком близко, чтобы успокоиться. Я закрыла окно сообщений, чтобы не изменить ответ.

Мне пришло новое сообщение, но я не стала смотреть. Поставила телефон на вибрацию, положила на тумбочку экраном вниз. У меня не было права просить Тига выполнять работу Дэвиса. Особенно учитывая, что я не дала Дэвису шанса. Он мог мне помочь, стоило лишь попросить его об этом. Мой муж был не виноват, что я оказалась трусихой. Трусихой и лгуньей.

Я попыталась доказать себе, что эта несчастная переписка с Тигом для меня ничего не значит, но опять соврала. Она значила многое, потому что не прошло и десяти минут, как я уснула, окутанная верой Тига в меня. И проснулась с новым, полностью сложившимся планом.

Ру пришла спустя две минуты после того, как ушёл Дэвис. Без стука, без звонка, как Шарлотта. Должно быть, она следила, когда отъедет его машина. Я задумалась, сколько времени она за мной наблюдала. На ней были джинсы и льняная рубашка — простая, удобная одежда. Может быть, она с четырёх утра сидела на корточках в соседских кустах, желая удостовериться, что я опять не сбегу из дома.

Этот день прошёл в точности как предыдущий — Ру следила за каждым моим привычным движением. К одиннадцати явился Лука. В отличие от матери, он позвонил в дверь.

— Я дочитал следующий раздел, — сказал он, помахав учебником, и галопом помчался в гостиную, чтобы включить DVD. Дайвинг выбил из него всё позерство, и теперь я могла себе представить, как он общается с Мэдди. Я понятия не имела, как Ру объяснила сыну своё внезапное желание обеспечить ему личные занятия со мной, но его отношение ко мне совсем не изменилось. Либо он до сих пор не знал, что я жертва его мамаши, либо играл свою роль лучше, чем она.

На ланч я приготовила сэндвичи с сыром и томатный суп. Сама есть не стала — голод внутри меня стал моим наказанием и вместе с тем подарил ощущение силы. Стоило поголодать всего несколько дней, и джинсы уже сели свободнее. Остаток веса, набранного после родов, я решила согнать потом, когда перестану кормить сына. Господи, как же я надеялась покончить со всем этим раньше, чем пропадёт молоко. Ру отказалась от сэндвича, порылась в холодильнике и в конце концов решила пойти домой, выпить зелёного сока.

В ту же секунду, как за ней захлопнулась дверь, я прекратила запихивать в Оливера горох, положила на поднос несколько колечек, чтобы его занять. Лука ел за кухонной стойкой, одновременно прорабатывая новый раздел учебника. Облокотившись на стол, я старалась делать вид, что ничего особенного не происходит, но Ру должна была вернуться через пять минут. За сегодняшний день мне впервые удалось остаться наедине с Лукой. Момент мог не повториться, а я собиралась его разговорить. Ру постоянно говорила, что она замужем — ну или была замужем. Лука, конечно, не мог об этом не знать.

— Я рада, что ты завтра выходишь в открытый океан. Тебе понравится.

Эта фраза прозвучала совершенно по-идиотски. Благодаря работе и Мэдди я хорошо знала подростков, но общалась с ними только как инструктор или как мама. Я смутно представляла, как выудить из сына преступницы признание о его матери и тем более о том, от чего она бежит.

— Ага, — он поднял глаза и вновь уткнулся в книгу.

— Я пыталась втянуть в это Дэвиса, но ему дайвинг не по душе, — продолжала наседать я, пока он вновь не посмотрел на меня. — Говорит, у него клаустрофобия. Не понимаю, какая может быть клаустрофобия посреди огромного бескрайнего дикого океана, но он настаивает.

— Странно, — ответил Лука, не отрываясь от учебника. Он был слишком хорошо воспитан, чтобы продолжать читать, когда я стою напротив и разговариваю с ним, но его намерения и желания были видны слишком ясно. Я переживала за этого ребёнка и ничего не могла с собой поделать. При такой-то матери. Может быть, он был таким же порочным и прожжённым, как она, но мне казалось — всё иначе. Этот мальчик был как открытая книга. Сидел, уткнувшись в учебник, беспокойно листая раскрытые страницы.

Ру была апатичной, неторопливой, каждое её движение было продумано, как поза йоги. Спокойные, взвешенные движения маскировали её истинные реакции. Я была такой же и становилась всё искушённее — вчерашний вечер это доказал. А Лука? Он казался мне просто ребёнком, который хочет показаться крутым, но подвержен вспышкам эмоций.

— Тебе повезло, что твоя мама ныряет. Будет кому составить компанию, да?

Он кивнул.

— А папа тоже ныряет?

Я напряжённо всматривалась в его фигуру и заметила, как он замер. Лишь на секунду, но эта секунда сказала мне о многом.

— Нет, — ответил он. Вот и всё.

— Жалко, — я решила не сдаваться. — Может, тебе удастся и его убедить.

Его лицо вспыхнуло, щёки порозовели, он поднял плечо, будто собираясь пожать им.

— Я не общаюсь с ним.

Вид у него при этом сделался до того несчастный, что я ощутила жуткий стыд. Но в то же самое время мой позвоночник кольнуло. Я что-то нащупала.

— Прости, — сказала я, толком не зная, за что прошу прощения. — Твои родители развелись?

Лука сглотнул, серьёзно посмотрел на меня в упор.

— Миссис Уэй, мой отец… он нехороший человек. Не хочу о нём говорить. Ну, то есть, никогда.