Я иду искать

— Давайте вы по кругу расскажете о себе. Я хочу узнать, кто вы, — может быть, она много лет прожила на юге.

Шарлотта ощутимо пихнула меня локтём, возмущённая таким нарушением правил.

— Ну, мы все и так друг друга знаем. И у нас всего час, — сказала Шарлотта таким сладким голосом, что я сразу заметила неладное. Людей, готовых в своих личных интересах помешать работе клуба, она терпеть не могла. Шар была одержима идеей справедливости. Может, за это я её и любила. Мир вокруг очевидно несправедлив, но Шарлотта была похожа на девочку с красным ведёрком, уверенную, что с его помощью она сможет распределить воду поровну по всем мировым океанам. Решив поддержать её, я добавила:

— К тому же сегодня собралась такая толпа — разве ты запомнишь все имена? Если будешь к нам приходить, понемногу всех узнаешь.

— Ты права. Всех я не запомню, — Ру улыбнулась Шар, та улыбнулась в ответ и хотела что-то сказать, но Ру ей не дала. Она смотрела прямо на Панду. — Ты Панда, верно? Это я запомнила. Потому что это неожиданно и потому что ты такая смешная, — улыбка Тейт превратилась в оскал, Панда зарделась от удовольствия. — Но ты никакая не панда. С такими шикарными скулами и таким чувством юмора! Хитрюга, хитрюга! Лиса, вот ты кто.

Она придвинулась ближе, как будто Панда Гриер, чьи «шикарные» скулы были почти не видны, и впрямь могла быть такой уж интересной. Не могла. И никто из нас не мог. Мы были просто обыкновенными женщинами, живущими возле колледжа в небольшом городке у моря. Жёны и матери, стажёры и администраторы, учителя и библиотекари. Интересной была лишь Ру, упиравшаяся локтями в колени, широко расставившая ноги, между ними повисла пышная юбка. Бёдра у неё были стройные и очень бледные, на ногах — потёртые ковбойские сапоги. Я ощущала её харизму, которая ворвалась в комнату, словно ветер, и сдула нас с насиженных мест.

— Что ты хочешь сказать? — спросила Панда, всё ещё красная от смущения. — Меня должны были назвать Лиса?

— Вовсе нет, — ответила Ру. — Просто ты и есть лиса. Это твоё тотемное животное, — она сказала это, как давно известный факт. Будто у всех этих мамаш, сжимавших в руках листочки с вопросами и книги в бумажных обложках, лежали под стульями тотемные животные, а не дизайнерские кожаные сумки, купленные по дешёвке в «Ти-джей Макс» спустя три сезона после того, как вошли в моду. Я не сомневалась — чтобы посчитать здешних женщин, которые общались со своими тотемными животными, мне хватило бы одного пальца. И именно эта женщина сейчас говорила. — Давайте вот что сделаем. Вместо обычной и — ты совершенно права, Шарлотта — бесполезной информации о себе, каждая назовёт своё тотемное животное, и это я запомню.

Женщины повернулись друг к другу, по комнате волнами прошли напряжение и шёпот. Если Ру будет слушать, они хотели говорить. Они хотели иметь тотемных животных, хотели их обсуждать. Мне тоже передалось всеобщее возбуждение, но это был клуб Шарлотты, а она — моя лучшая подруга. Лицо Тесс Робертс сияло, Лидди Слей, напротив, явно чувствовала себя неловко, искала спасения. Тейт насупилась и посылала Шар сигналы, чтобы та прекратила этот цирк. Все мы колебались, будто стояли на вершине горы и лёгкий порыв ветра мог сдуть нас куда угодно. Ру повернулась к Шейле, сидевшей справа от неё.

— Лила? Нет, Шейла. Какое ты животное?

— Тигрица, — быстро ответила Шейла, и все мы почувствовали намёк.

— Вижу! У тебя такие жёлтые глаза, ты прирождённая охотница, — ответила Ру, и по комнате прошёл одобрительный шёпот. У Шейлы и в самом деле были тигриные глаза, но никто этого не замечал, пока Ру не сказала. — Говорите, говорите, я всё слышу, — с этими словами она поднялась и пошла к бару. Она вернулась с оставшимися бутылками, хотя обычно мы не подливали себе, когда обсуждали книги, а лишь допивали то, что оставалось в бокалах. Ру поставила бутылки на чайный столик, а Лавонда Гэффни тем временем объявила себя рыбой-львом.

Вновь ощутив толчок локтём, я сочувственно посмотрела на Шарлотту. Она переживала тяжёлый первый триместр, и из-за тошноты её нервы были натянуты до предела, больше, чем когда бы то ни было. После Лавонды Тесс своим грубым, как у гусыни, голосом заявила, что она воробей, а Ру открутила у всех бутылок крышки. Затем представилась Лиза Фентон и сказала:

— Я живу в красном кирпичном доме, между твоим и Шарлоттиным. Будет нужен сахар или яйца, заходи. А что касается животного, не могу сказать так сразу. Надо подумать.

Ру с двумя бутылками в руках обходила стол. Кивнув Тейт, вежливо, как официантка, спросила:

— Красное или белое?

— Да это терроризм какой-то! — шепнула мне Шарлотта. Я виновато пожала плечами.

— Мне кажется, ты ястреб. Вот! — заявила Шеридан Блейк. Ру кивнула, наполняя очередной бокал до краёв.

— Да, совершенно точно.

Лиза просияла от удовольствия и сказала:

— Ну да, с тремя детьми младше пяти лет приходится ястребом. Я всё вижу!

Я сжала руку Шарлотты, желая её успокоить, а Хлоя Фишер тем временем объявила своим тотемным животным медведицу.

— Или, может, я кроншнеп? — она посмотрела на Ру, надеясь, что та прояснит ситуацию.

— Кто такой кроншнеп? — спросила Панда, и тут же начался целый цикл лекций о болотных птицах, и все пили, пили, пили.

— Определённо, медведица, — в конце концов решила Ру. — Просто ты хрупкая, и сразу не скажешь, что в тебе живёт медведь. Но это так.

Наклонившись к самому моему уху, Шар прошептала:

— Медведица, ты слышала? Да Хлоя Фишер просто мартышка. Мы тут все мартышки. Эта женщина нарядила нас в колпачки и заставила плясать. И как ей удалось?

Я не знала. Ничто не могло нарушить строгие правила Шарлоттиного клуба. Ничто не могло нарушить строгие правила Шарлоттиного чего бы то ни было, и, хотя я очень её любила, мне казалось, что сегодняшний вечер пойдёт ей на пользу. Я ничего не могла с собой поделать.

Застенчивая Элли Уайтакер, щурясь из-под чёлки, сказала, что глубоко внутри она тоже тигрица. Очень, очень глубоко.

— Ага, у тебя острые зубки. Я их вижу, — сказала Ру, и Элли даже заёрзала от радости. Шар то и дело смотрела на часы, чувствуя, как утекает бесценное время, пока женщины выбирали себе животных и опустошали бокалы, в которые щедро подливала Ру. Я знала, ей не терпится поговорить о прекрасной Лили Барт на пути к роковой гибели, но час уже почти прошёл, а мы не добрались даже до вопросов.

Ру подливала и подливала, подзадоривала женщин, и они уже начали перебивать друг друга — все внезапно стали пираньями, и пантерами, и павлинами. Единственным павлином среди нас можно было назвать лишь Тейт Бонакко с её пухлыми губами и, по мнению Шарлотты, накачанными сиськами. Да и то павлином из зоопарка.

Все мы, по правде говоря, были домашними зверюшками, кроме Ру. Она своё тотемное животное не назвала, но я подумала — оно явно дикое, скорее всего, хищник.

Вино было допито, и Ру, вернувшись к бару, приготовила коктейли с таким видом, будто это был её дом, хотя продолжать нам явно не стоило — разговор стал громким и грубым, все старались перекричать друг друга, слова размывались, и я порадовалась, что все наши спальни на втором этаже. Оливер легко просыпался, а Дэвис терпеть не мог пьянства.

Ру вернулась, когда подошла моя очередь. Протянула мне коктейль, и я поразилась её наблюдательности. Я ненавижу вино. Даже его кислый запах. Обычно пью джин с тоником, но и то лишь первый бокал. В последующих от джина одно название. Уэй-один стакан, называл меня Дэвис.

Я отхлебнула немного. Напиток освежал и пах соснами, холодный и до того крепкий, что, проглотив, я словно ощутила солнечный удар. Допивать не буду, решила я, хоть и вкусно. Ру украсила коктейль свежим лаймом, я ощутила на языке его сладость. Но, будучи преданной подругой Шарлотты, сказала:

— Мне кажется, я дикобраз. Колючий дикобраз, который хочет обсудить «Дом Мирта». Может, мы уже…

— Мы почти закончили, — ответила Ру, лениво отмахнувшись от меня. К моему удивлению, меня это уязвило. Она комментировала все решения, помогала каждой женщине выбрать приятное для неё животное. Со мной вышло иначе. Я была совсем не похожа на дикобраза, но она признала его моим животным, хотя я сказала это просто для смеха. Она повернулась к Шарлотте.

— Твоё имя я, конечно, знаю, но вот животное никак не могу угадать.


— Я тоже дикобраз, — отрезала Шарлотта и плотно сжала губы.

Ру обвела глазами Шарлотту, остановила взгляд на животе, который лишь недавно стал чуть больше, чем после плотного ланча.

— Мне кажется, вот Кенга, — сказала Ру и хитро улыбнулась мне. Как будто рассказала шутку, понятную лишь нам обоим. И мне стало приятно оттого, что я избранная. Я это ощутила. Не буду отрицать — действительно ощутила. Рот сам собой расплылся в улыбке. Брови Шарлотты взлетели до самой чёлки, а я уткнулась в бокал. Сделала большущий глоток. Ру вновь заняла незаконно захваченное кресло Шарлотты.

В конце концов Дженни Тагби, мягкая, спокойная и заурядная, как птичка-овсянка, сказала, что она комодский варан и что ей пора домой. Её малыш ещё не перешёл на пюре, она сутулилась и подтягивала лифчик. Её груди были бомбой с часовым механизмом, и нужно было срочно слить пропитанное вином молоко. В своё время я кормила Оливера первым делом, как просыпалась, и в последнюю очередь перед тем, как лечь спать, но я помню это упругое натяжение в те часы, когда не кормила. Я не могла винить Дженни, но понимала, что люди — стайные животные, и когда она уйдёт, за ней потянутся остальные.

И точно — стоило Шар начать, наконец, задавать свои вопросы, женщины стали уходить поодиночке и парами, потихоньку, виновато помахав на прощание. Первыми ушли те, у кого были маленькие дети, потом те, кто работал пять-два. Многие подвыпившие дамы бессвязно что-то говорили, зевали, направляясь к лестнице, чуть пошатывались. К десяти часам нас осталось лишь шестеро.

Поскольку места освободились, Тейт и Панда уселись на диване рядом с Лавондой-Рыбой-Львом. Тейт сильно накачалась «пино нуаром» — на лбу выступили капли пота, в уголках рта виднелись пурпурные потёки. Ру вновь отправилась в бар резать мои цитрусы.

— Ладно, закругляемся, что ли, — сказала Шарлотта. Вид у неё был усталый, под глазами — розовые круги.

— Это уж точно, — заявила Ру. — Книга никуда не годится. Займёмся чем-нибудь другим, — она моргнула, вытянула шею, будто её осенило. — Я знаю! Давайте сыграем в игру.

— Я имела в виду не это, — вскинулась Шар.

— Уже поздно, — я старалась быть верной подругой, но мысль об игре соблазняла.

Я выбрала в мужья человека, предпочитавшего по понедельникам мясной рулет, по вторникам такос, по пятницам ужин в ресторане и секс. Шарлотта была в этом плане похожа на Дэвиса — видимо, меня тянуло ко всему упорядоченному. Но теперь в моей жизни появился ребёнок. Я любила Оливера всем своим существом — я и не знала, что можно так любить — но каждый день с малышом был точно таким же, как предыдущий.

Чем ближе подходил срок его отлучения от груди, тем больше я скучала по своей работе в «Школе ныряльщиков» — по этой радостной возможности разделить свой мир с новыми дайверами, по шуму и веселью детей. Но больше всего — по самому дайвингу. Беременным нырять нельзя, а первые восемь месяцев материнства прошли как один неясный бессонный день. С тех пор как появился Оливер, мне удалось погрузиться под воду всего раз шесть, и я страшно по этому тосковала.

Если бы Ру предложила ограбить банк или прыгнуть с тарзанкой, я указала бы ей на дверь, и оставшимся захмелевшим мамашам — тоже. Но посидеть вечером, после десяти, и поиграть в игру представлялось не таким уж страшным бунтом. Как раз по мне. Я хотела поиграть.

— Слишком поздно для игр, — согласилась Шарлотта, стараясь, но не слишком, показаться разочарованной.

— Бедная Кенга, — сказала Ру. — Конечно, скачи скорее домой. Тебе надо отдыхать за двоих.

— Угу, точн. Скчи дмой, кнгуру, — невнятно пробормотала Тейт, скосив глаза на Ру. Сегодня она вела себя непривычно тихо, стремясь утопить в алкоголе своё недовольство.

Но Шар хотела, чтобы ушли все. Это был её клуб, и она решала, когда заканчивать работу. Она молчала. Я знала, что она не хочет оставлять меня в компании не самых приятных, к тому же пьяных соседок и незнакомки, прибравшей к рукам власть. Я не знала, как быть — мне хотелось узнать, что случится дальше, но в то же время не хотелось оттирать с дивана блевотину Тейт Бонакко.

— Мне всё это не нравится, — сказала мне Шарлотта. — Совсем не нравится.

Ру, ставившая на журнальный столик тарелки с лаймом, бокалы и бутылку джина комнатной температуры, услышала эти слова, и её губы растянулись в ухмылке.

— Ты не дикобраз, — сказала Ру, вновь наполняя бокалы и уже не отмеряя дозу. — И не Кенга. Я знаю, кто вы, леди. Вы рыба. Оранжевая рыба из сказки про Кота в шляпе[2]. Вот кто твоё тотемное животное.

— О Господи, и правда, — воскликнула Лавонда. Она хохотала, пока не подавилась слюной.

— Когда мамы нет дома, нельзя приводить Ру, — сказала Тейт строгим Рыбьим голосом, перегнувшись через Панду, чтобы похлопать Лавонду по спине.

— Иди спать. Мы скоро разойдёмся, — сказала я Шар, провожая её до лестницы, пока с ней не случился припадок.

— Ага, — кивнула Ру. — Эми, поиграй с рыбкой в «Ап», — она жестом показала движение вверх, и вся троица закатилась истерическим хохотом. Шар метнулась по лестнице наверх, её шея побагровела.

— Вы что, серьёзно читали эту книгу? — сквозь смех спросила Тейт так громко, что мы, уже поднявшись, тем не менее её услышали. — Я только краткое содержание.

Я захлопнула дверь.

— Чёрт возьми, — прошипела Шар с яростью, которая была ей не свойственна, — как ты собираешься их отсюда выгнать?

— Не знаю, — честно призналась я.

Не считая беременной Шарлотты, я была самой трезвой в этой компании. И всё же я чувствовала в крови джин. Мне хотелось ещё. Хотелось быть внизу и играть, а не наверху и нудеть. Но всё же, как настоящая подруга, я проводила Шар до двери, кивая в ответ на её возмущённый шёпот.

— Кто врывается в чужой дом, в чужой клуб, всех поит и занимается чёрт знает чем? На твоём месте я легла бы спать и оставила их осознавать, как мерзко они себя ведут. Хотя я не уверена, что эта Ру чего-нибудь не украдёт.

Дэвис, я не сомневалась, лежал наверху в постели, читал книгу и одним глазом поглядывал на детский монитор. Оливер, конечно, спал невинным сном, вытянув руки над головой. Я наивно предположила, что и моя приёмная дочь, Мэдисон, тоже была в кровати.

— Да, это очень… — я осеклась. Знаете какое слово сюда подходило?

Интересно.

Чего — хотя я в жизни в этом не призналась бы — не всегда можно было сказать о книжном клубе. Шар всегда выбирала книги о дамах из высшего общества. Белые обложки, давно отжившие своё нормы морали. Лично я предпочитала остросюжетную литературу: Маргарет Этвуд, Стивена Кинга. Или мемуары женщин, переживших немало испытаний: например, «Стеклянный замок» или «Дикая».

Я, конечно, понимала, может быть, лучше всех остальных, что пожелание «Чтоб ты жил в эпоху перемен» — худшее проклятие, какое только можно придумать. Да и особенно интересной жизни мне не очень хотелось, но я любила, когда что-то интересное случалось на бумаге, под обложкой, которую всегда можно закрыть. Я не была возмущена тем, как эта Ру нарушила наше благопристойное, безобидное веселье. Подумаешь, всего раз. Но Шар я сказала:

— Мы можем сами обсудить «Дом Мирта» после завтрашней прогулки, — и пообещала себе встать пораньше, чтобы дочитать. Да, я готова была обсуждать с Шар её книгу, потому что ощущала вину за предательство. За мысль, которая всего на секунду пришла мне в голову: «Господи, да она и правда как та оранжевая рыба в банке». — Я приготовлю обед, и мы пройдёмся по всем вопросам.

Глаза Шар наполнились слезами — из-за гормонов она стала эмоциональнее — и, наклонившись, она крепко меня обняла. Я обняла её в ответ, ощутив бедром тугой мячик живота. Семья Шар была очень маленькой. Пожилой больной отец и брат-военный, который женился на немке и жил за границей. Я со своей семьёй тоже почти не общалась. Может, поэтому мы так и сблизились, вынужденные поддерживать друг друга.